на кутикуле жирных кислот с длинными углеродными цепями. Когда присутствует этот носитель значения, все прочие уже не принимаются во внимание. Поэтому, если смазать живого муравья длинноцепочечными жирными кислотами, то остальные муравьи будут вытаскивать его из гнезда, совершенно не беспокоясь, что их собрат подает признаки жизни. И так будет повторяться раз за разом, пока запах не выветрится. Как это абсурдно – живое принять за мертвое. Но разве не может оказаться в этой ситуации любое другое существо? Разве нельзя представить, что реальность осталась почти что прежней, а ее образ в нашем сознании радикально поменялся?
Наш жизненный мир, безусловно, несколько шире, чем у клещей и муравьев, но не находится ли он в таком же отношении ко всеобщей реальности? В этом отдавал отчет Конрад Лоренц, выдающийся зоопсихолог и лауреат Нобелевской премии. Он отмечал, что наш образ действительности «грубым утилитарным образом упрощен: у нас развились „органы“ лишь для тех сторон Сущего-в-себе, какие важно было принимать в расчет для сохранения вида… Мы должны допустить, что Сущее-в-себе имеет и множество других сторон… но для нас эти стороны не имеют жизненного значения» [212].
К каким бы выводам пришли общественные насекомые относительно устройства мира, если бы обладали навыком систематического мышления? Скажем, слетевшись в дом на запах варенья, смогли бы осы понять, что имеют дело с продуктами деятельности разумной личности, а не просто с набором каменных поверхностей и источником глюкозы? Или как спинозовский червь мог бы убедиться в разумности человека, в чьем кровеносном русле он живет? Может быть, нечто похожее происходит и с нами – даже периодически сталкиваясь с проявлениями активности Бога, мы органически неспособны увидеть за ними нечто большее, нежели простую случайность?
Пусть даже человеческий мозг способен постигать весьма абстрактные вещи, это не повод думать, что жизненный мир «вчерашних обезьян» может включать в себя хотя бы намеки на существование Бога и рая. Например, наши предки должны были обладать хотя бы зачаточным представлением о гравитации, чтобы не свалиться с ветки. Поэтому научному познанию человека оказались доступны объекты, относящиеся к этому носителю значения, вроде гипотетической темной материи. Если представить, что темная материя, на которую приходится чуть ли не четверть всей массы-энергии Вселенной, вдобавок к своей неспособности взаимодействовать с квантами света не участвовала бы и в гравитационном взаимодействии, мы бы никогда не узнали о ее существовании, даже будучи окружены ею со всех сторон. Но что мешает нам допустить, что с Богом и прочими богооткровенными реалиями дело ровно так и обстоит?
У нас есть все основания думать, что помимо порядка вещей, доступного нашему познанию, существует более или менее обширная реальность, скрытая от нас своеобразным занавесом неведения. Поскольку даже среди довольно узкого круга известных нам вещей встречаются разумные целенаправленно действующие личности, коими являемся мы сами, то было бы странно утверждать, что таких личностей не может быть и по ту сторону занавеса неведения. Если к их числу относится как минимум одна личность, желающая сообщить нам нечто об этой неизвестной реальности и обладающая соответствующими возможностями, то мы имели бы полное право ожидать, что она внушит нам некоторые убеждения относительно «вещей невидимых» (Евр. 11: 1). И действительно, мы находим немало людей с такими убеждениями, причем большая часть из них руководствуется в своей вере Библией.
Образы, которые являются частью жизненного мира, – это единственный способ рассказать о том, что выходит за его пределы. Например, как сообщить муравью о существовании всего того огромного космоса, в котором он живет, совершенно его не замечая? Сделать это можно было бы только на языке феромонов и прикосновений – например, если бы к муравью мог обратиться какой-нибудь грозный владыка, то ему волей-неволей пришлось бы говорить о себе как об огромной муравьиной царице. Аналогично и Библия рассказывает нам о Боге как о старце с седой бородой («ветхий денми» из видения пророка Даниила), о рае как о фруктовом саде и об ангелах как о светлых существах с крыльями. Было бы странно ожидать чего-то другого от текста, адресованного людям и написанного людьми, пусть даже их рукой водил Бог.
Позвольте, спросите вы, но где доказательства, что откровение правдиво, что относящаяся к непознаваемой реальности личность, от которой оно будто бы исходит, не обманула нас? Вера в откровение по своему характеру гораздо ближе к набору рамочных верований, присущих каждому человеку, распространять на которые требование доказательности нет никаких оснований. Например, мы верим в то, что воспринимаемый нами мир в действительности примерно таков, каким он нам представляется. Но как это доказать? Может быть, вещи в себе не имеют ничего общего с явлениями, данными нам в чувственном опыте? Учитывая эволюционное происхождение наших познавательных способностей, такие сомнения небеспочвенны. Естественный отбор поощряет адаптивное поведение, но где гарантия, что оно всегда сопровождается истинными представлениями о мире?
С точки зрения выживания важно, какие сигналы по каким нейронам проходят и какие реакции организм демонстрирует на выходе. Те образы, какие возникают в сознании при прохождении этих сигналов, могут вообще не иметь отношения к окружающей реальности. Клещ может ползти по человеческой коже, но при этом представлять, что он отправляется на коктейл-пати в Принстонском университете. То, что творится в голове (точнее, в головогруди) у клеща, абсолютно безразлично для естественного отбора, важно лишь, насколько быстро он переставляет конечности в реальном мире. Не находимся ли мы в ситуации этого клеща? Вспомним фильм «Матрица» – кто знает, каков на самом деле реальный мир и что мы делаем в нем, в то время как нам кажется, что мы просто сидим и читаем эту книгу?
Где доказательства, что мои понятия о самом себе и о внешних вещах исходят от самих вещей, а не от суперкомпьютера продвинутой цивилизации, создавшей симуляцию моего «я» (как полагал американский философ Ник Бостром)? Несмотря на все эти сомнения, мы продолжаем действовать в мире так, как будто он реален. Так что мешает нам продолжать верить в Библию, несмотря на возможные сомнения в ее правдивости? «Не должно слушаться тех, которые стали бы говорить: „Где доказательства того, что эти книги были преподаны роду человеческому по внушению единого и истинного Бога?“» [213], – заметил Августин. Нельзя же доказать, что нашим представлениям о мире соответствует адекватная им действительность. Во всяком случае, это столь же недоказуемо, как и то, что за религиозным откровением действительно стоит Бог. Но если мы верим в первое, почему бы нам не принять на веру и второе?
Более того, Вселенная, на адекватность представлений о которой мы
