— Думаю, снова здесь, после обеда. — Драгомилов широким жестом указал на уставленные книгами стены. — Авторитетов здесь достаточно, и, кроме того, всегда можно послать в филиал библиотеки Карнеги, он за углом.
Он нажал кнопку звонка, и, когда вошел слуга, оба поднялись.
— Учтите, я собираюсь одолеть вас, — заверил Холл, расставаясь.
Драгомилов снисходительно улыбнулся.
— В ваш успех я не верю, — сказал он. — Это исключено.
Глава V
Долгие дни и ночи не затихал спор между Холлом и Драгомиловым. Убедившись, что этика опирается на другие науки, спорщики вынуждены были углубиться в них в поисках истины. К заповеди «не убий» Драгомилов требовал от Холла1 более солидных философских обоснований, чем религия. Чтобы правильно понимать друг друга и четче мыслить, они сочли необходимым прояснить и тщательно обсудить первоосновы своих убеждений и идеалов.
Это была схватка двух знатоков, усвоивших к тому же дело практически; к сожалению, достигнутый результат часто терялся в вихре идей и горячке спора. Однако Холл убедился, что его оппонент ищет правды и только правды. И его замечание, что Драгомилову придется расплачиваться жизнью, если он не добьется своего, ничуть не встревожило последнего и совершенно не повлияло на ход его рассуждений. Вопрос ставился так — является Бюро убийств справедливой организацией или нет.
Главным тезисом Холла, упорно отстаиваемым им и к которому он сводил нити всех аргументов, была мысль, что в развитии общества настало время, когда оно само должно разработать программу собственного спасения. Прошли времена, когда «человек на коне» или группа таких людей определяли судьбу общества. А Драгомилов, по его убеждению, был именно таким человеком, и его Бюро убийств тем «конем», на котором он восседал, вынося приговоры и карая, и, в определенной степени, понуждая общество идти в том направлении, которое он для него избрал.
Не отрицая, что играет роль такого «человека на коне», решающего за общество и направляющего его, Драгомилов упорно отвергал мысль, что общество само способно собой управлять и, особенно, что это самоуправление при всех серьезных отклонениях и ошибках является предпосылкой прогресса. В этом-то и была суть спора, — для завершения которого они ворошили историю и прослеживали социальную эволюцию человека.
Эти два знатока были действительно настолько здравомыслящими и свободными от метафизических схем людьми, что в результате за решающий фактор приняли социальную целесообразность и согласились, что она и есть высшее мерило нравственности. И в конце концов, опираясь именно на этот довод, выиграл Винтер Холл, а Драгомилов признал свое поражение, и Холл, подчиняясь чувству благодарности и восхищения, невольно протянул ему руку. Драгомилов, к его удивлению, крепко пожал ее.
— Теперь я понял, — сказал он, — что не придавал должного значения социальным факторам. Убийца, со своей собственной точки зрения, не так уж не прав, но он не прав с точки зрения социальной. Вот этого я не учел. И мне стало ясно, что это несправедливо. А теперь... — он умолк и посмотрел на часы. — Два часа. Мы слишком засиделись. Теперь я готов понести наказание. Надеюсь, вы дадите мне время завершить дела, прежде чем я отдам приказ агентам?..
С головой уйдя в спор и совершенно забыв о своих условиях, Холл был ошарашен.
— Я не этого добивался, — воскликнул он.
— И, честно говоря, я совсем об этом забыл. Да в этом и нет необходимости! Вы теперь сами убеждены в порочности метода убийств. Положим, вы распустите организацию. Этого будет вполне достаточно.
Но Драгомилов покачал головой:
— Уговор есть уговор. Комиссионные я принял. Справедливость превыше всего, и теория о социальной целесообразности здесь неприменима. Индивидууму как таковому оставлены все же некоторые прерогативы, и одна из них — право держать слово, что я и сделаю. Заказ будет выполнен. Видимо, это последнее задание Бюро. Сейчас суббота, утро. Можете ли выдать мне отсрочку до завтрашнего вечера?
— Что за вздор! — воскликнул Холл.
— Это не довод в споре, — последовал мрачный ответ. — Все веские доводы уже исчерпаны. Я отказываюсь дальше слушать. Еще об одном... Чтобы все было по справедливости: учитывая трудности уничтожения названного человека, я бы предложил доплатить по крайней мере, еще десять тысяч долларов. — Он поднял руку в знак того, что еще не кончил. — Поверьте, я подхожу справедливо. Перед моими агентами я воздвигну такие препятствия, что на них уйдут все пятьдесят тысяч, если не больше.
— Если вы только решите распустить организацию...
Но Драгомилов заставил его замолчать.
— Спор окончен. Организация будет распущена в любом случае, но предупреждаю, в соответствии с нашими правилами о давности я могу избежать наказания. Как вы помните, если по истечении года соглашение не будет выполнено, взнос возвращается вместе с пятью процентами. Если мне удастся избежать смерти, я возвращу его сам.
Винтер Холл в нетерпении остановил его рукой.
— Послушайте, — сказал он, — на одном я настаиваю. Мы с вами определили основы, на которых зиждется этика. Социальная целесообразность, являющаяся базисом всякой этики...
— Простите, — прервал его собеседник, — имелась в виду исключительно этика общества. Индивидуум в известных пределах остается индивидуумом.
— Но ни вы, ни я, — продолжал Холл, — не признаем древнеиудейской заповеди «око за око». Мы же не верим в неизбежность наказания за преступление. Ведь убийства, совершенные Бюро и оправданные преступлениями, содеянными жертвами, не рассматриваются вами как преступления. Ваши жертвы рассматриваются как социальная болезнь, искоренение которой оздоровит общество. Вы удаляете их из общественного организма, как хирург удаляет раковую опухоль.
И помните? Отказавшись принять теорию о наказании, мы рассматривали преступление просто как результат антисоциальных наклонностей. Преступление, следовательно, аномальное явление в обществе, относящееся, по сути, к его болезням. Преступник, нарушитель — это больной, и с ним соответственно надо обращаться. Но это же вместе с тем означает, что его можно излечить от болезни.
Теперь я перехожу к вашему случаю. Ваше Бюро убийств антисоциально. Но вы же верили в него. Значит, вы были больны. Ваша вера в убийства как раз и означала, что вы больны. Но теперь-то вы не верите в это. Вы излечились. Ваши наклонности более не являются антисоциальными. И, следовательно, нет необходимости в вашей смерти, ибо она была бы не чем иным, как наказанием за болезнь, от которой вы уже излечились. Распустить организацию и устраниться от дела — вот все, что вам следует сделать.
— Вы все сказали? — мягко спросил Драгомилов.
— Да.
— Тогда позвольте мне закончить мою мысль. Бюро задумано было мной во имя справедливости, во имя справедливости я им и руководил. Я сделал его той совершенной организацией, каковой оно в настоящее время является. Создание его было основано на определенных принципах. И никакого отступления от них за всю его историю не делалось. Один из этих принципов всегда входил в контракты, заключаемые с нашими клиентами: в случае уплаты комиссионных мы гарантировали выполнение заказа. Комиссионные от вас я принял. Мною получено от вас сорок тысяч долларов. Был уговор, что я должен отдать приказ о своей казни в случае, если вы докажете, а я признаю, что уничтожения, произведенные Бюро, были ошибкой. Вы это доказали. Теперь ничего не остается, как только провести соглашение в жизнь.
Учреждением этим я горжусь. И выставлять под конец в смешном виде его главные принципы не стану. От этого своего права индивида я не отступлюсь, оно ни в коей мере не противоречит принципу социальной целесообразности. У меня нет желания умирать. И я, поверьте, приложу все силы, чтобы избежать смерти. И хватит об этом. Мое решение твердо. Есть у вас предложения, как расформировать Бюро?
— Дайте мне фамилии и данные всех его членов. А я официально извещу о роспуске...
— Только после моей смерти или по истечении года, — возразил Драгомилов.
— Хорошо, после вашей смерти или по истечении года я дам официальное извещение, подкрепив угрозой передать имеющуюся у меня информацию полиции.
— Они могут убить вас, — последовало предостережение.
— Могут, и мне следует учесть вероятность этого.
— Вы можете этого избежать. При официальном извещении, сообщите им, что все сведения помещены в тайники в шести различных городах и в случае вашей смерти перейдут в руки полиции.
