никаким образом не могут наблюдаться.
Несмотря на критическое отношение «копенгагенцев» к работе Эверетта, Уилер по-прежнему принимал концепцию универсальной волновой функции и считал ее многообещающей для квантовой космологии. Чтобы все же получить одобрение Бора, надо было, по его мнению, изменить словесные формулировки, относящиеся к универсальной волновой функции, таким образом, чтобы они лучше соответствовали копенгагенской интерпретации. Уилер надеялся придумать способ сохранить то, что ему нравилось в идеях Эверетта, по-прежнему используя при этом «копенгагенский» язык. Его следующее письмо Эверетту ясно это показывает – и одновременно демонстрирует, насколько в свете реакции «копенгагенцев» изменилась его оценка этой работы:
«Обсуждение всех вопросов с Бором наверняка займет много времени; будет много ожесточенных споров с таким практически мыслящим и упрямым человеком, как Бор; придется много писать и переписывать. Сочетание двух свойств: умения смиренно принимать исправления и способности при этом настаивать на сохранении определенных фундаментальных принципов – вещь редкая, но жизненно необходимая; и у вас она есть. Но вы должны приехать и сразиться с этим величайшим бойцом, иначе ничего не получится. Откровенно говоря, мне кажется, что понадобится еще около 2 месяцев почти ежедневных дискуссий, чтобы сгладить все шероховатости в формулировках – но не в формализме [то есть сохранив идею универсальной волновой функции]» [323].
Уилер написал и ответное письмо Стерну, рьяно защищая идею универсальной волновой функции, но при этом всячески демонстрируя поддержку позиции Бора и копенгагенской интерпретации. Что еще удивительнее, он в этом письме заявил, что копенгагенскую интерпретацию поддерживает и Эверетт:
«Я не стал бы обременять моих друзей нелегким грузом анализа идей Эверетта, <…> если бы не чувствовал, что концепция «универсальной волновой функции» проливает свет на содержание квантовой теории и дает удовлетворительный способ ее представления. Говоря это, я ни в коей мере не ставлю под сомнение самосогласованность и правильность существующего формализма квантовой механики. Напротив, я всегда решительно поддерживал и рассчитываю поддерживать впредь нынешний неопровержимый подход к проблеме измерения. Чтобы быть точным, скажу, что Эверетт, возможно, в прошлом имел в этом отношении какие-то сомнения, но у меня их нет. Более того, думаю, я могу утверждать, что этот весьма тонко, глубоко и независимо мыслящий молодой человек постепенно пришел к принятию современного подхода к проблеме измерения как верного и самосогласованного, несмотря на то что в представленной диссертации остались некоторые следы прежних сомнений. Итак, чтобы избежать любых возможных недоразумений, позвольте мне сказать, что диссертация Эверетта имеет целью не оспорить нынешний подход к проблеме измерения, но принять и обобщить его» [324].
Несколько дней спустя Уилер отослал Эверетту еще одно письмо, приложив к нему письмо Стерна и свой ответ на него. Это новое письмо показывает, что теперь его автора еще больше беспокоят трудности согласования идей Эверетта с воззрениями Бора. «Ваша диссертация должна пройти строжайшую проверку всех формулировок, и ей предстоит еще обсуждение – правда, математики оно коснется очень мало, – прежде чем я смогу с полным основанием взять на себя ответственность рекомендовать ее к принятию. Больше того, думаю, было бы выше человеческих сил прийти к соглашению по всем вопросам, если мы с вами не проведем вместе несколько недель, или если вы несколько недель не пробудете с Бором и его коллегами, или и то и другое». Далее Уилер пишет Эверетту, что он «уверен: размах обсуждений, который ждет [его работу], будет сравним с тем, что достался на долю публикаций Бома» – комплимент по меньшей мере сомнительный. Неудивительно, что далее в том же письме Уилер чувствует необходимость уверить Эверетта в том, что он, Уилер, – его «“активный сторонник”, живо заинтересованный в укреплении его репутации и уверенный в его многообещающем будущем».
Но, как ни настаивал Уилер на немедленном приезде Эверетта в Копенгаген, тот так и не приехал. Отчасти причиной этого было полученное им от Петерсена сообщение, что Бора не будет в городе до самой осени и что Бор и его круг хотят, чтобы Эверетт до своего приезда еще поработал над диссертацией. «Я думаю, нам всем очень помогло бы, если бы в качестве подкрепления своего критицизма ты дал бы подробное толкование подхода к описанию квантовой механики, основанного на дополнительности [то есть копенгагенской интерпретации], и сформулировал бы со всей возможной ясностью, в каких пунктах, по-твоему, этот подход неполон» [325]. «Пока я этим занимаюсь, ты мог бы сделать то же самое в отношении моей работы, – отпарировал Эверетт. – Я уверен, что многие недоразумения тут же испарятся, если ее прочтут более внимательно (скажем, два или три раза)» [326]. Тем не менее Эверетт все еще хотел поехать в Копенгаген. Но появилось другое препятствие: временные рамки, предложенные Петерсеном. Меньше чем через месяц Эверетт должен был прибыть в Пентагон, к месту своей новой работы в Группе оценки систем вооружений (WSEG), где ему предстояло разрабатывать командно-штабные игры и исследовать возможности для применения ядерных ударов. Тратить время на подробные ответы Розенфельду и Бору, внося дополнения в диссертацию, которых требовал от него Уилер, и все это одновременно с ежедневной работой на новом месте – это было просто физически невозможно. Об осенней (как предлагал Петерсен) [327] двухмесячной поездке в Копенгаген для работы, не имеющей никакого отношения к WSEG, тоже нечего было и думать.
Уилер не смог добиться приезда Эверетта в Копенгаген, зато сумел заставить его усердно заняться переделкой диссертации. Когда Уилер в конце лета 1956 года вернулся в Соединенные Штаты, они вдвоем занялись этим вплотную. «Хью и я сидели в моем кабинете до поздней ночи, перерабатывая диссертацию, – вспоминал позже Уилер [328]. – Я сидел с Эвереттом и говорил ему, что писать», – рассказывал он своему другу и коллеге Брайсу Девитту [329]. Наконец еще через шесть месяцев Эверетт представил радикально пересмотренную и сокращенную диссертацию под новым названием: «Формулировка квантовой механики на основе относительного состояния». В новой версии диссертации делался акцент на математическом формализме универсальной волновой функции, а «расщепление» на множество миров отходило в тень. При полном одобрении Уилера Эверетт наконец получил свою докторскую степень по физике в Принстоне в апреле 1957 года [330]. Его сокращенная диссертация получила оценку «очень хорошо» и была опубликована в Reviews of Modern Physics [331]. Она появилась с краткой сопроводительной статьей Уилера, в которой он подчеркивал, что интерпретация Эверетта «не стремится подменить собой копенгагенскую интерпретацию, но дает ей новое и независимое основание» [332].
Тем не менее копенгагенские физики так и не согласились с Уилером. Эверетт внес «некоторую путаницу в отношении проблемы наблюдения» [333], – написал Бор Уилеру после того, как тот послал ему экземпляр сокращенной диссертации Эверетта. Как и следовало ожидать, Бор добавил, что у него нет времени на то, чтобы изложить все его мысли по поводу этого предмета, и пообещал, что Петерсен напишет Эверетту
