Конечно, в течение всего сражения мысль о том, что противник наряду с нанесением главного удара в районе Новосиля может нанести один или несколько ударов на других участках полосы обороны корпуса, была источником постоянных тревог, и к такой возможности я готовился — продумал соответствующее изменение тактики боя. Я понимал, что в этом случае об удержании позиций не могло быть и речи, а проведенное сосредоточение сил на основном направлении потеряло бы всякий смысл, так как эти силы никакого влияния на ход боевых действий на других участках фронта корпуса оказать не могли. В такой обстановке корпусу пришлось бы постепенно отходить к Оке, ее притоку Оптуше и в район южнее этих рек. При этом особое внимание уделялось бы сохранению целостности фронта, что, несмотря на значительную мощь танковых сил противника, было возможно. Сосредоточенные на основном направлении силы, которые по сравнению с другими соединениями корпуса были значительно мощнее, могли бы быть использованы на направлении ожидаемого главного удара противника на Орел.
Такой план действий сохранял бы свою силу и в том случае, если бы нам удалось сдержать натиск противника на основном направлении.
Для полного описания сражения потребовалось бы места по крайней мере в три раза больше, чем отводится в этой книге. Поэтому постоянно и быстро изменявшаяся обстановка, сотни телефонных разговоров, сбивавшие [172] с толку тревожные доклады и ложные сообщения, многочисленные, следовавшие одно за другим соображения и предложения, огромные трудности своевременного Снабжения войск, противоречившая правилам работа медицинской службы и многое другое остается за пределами нашего повествования. В самых общих чертах здесь показывается лишь общий ход самого сражения. Следует заметить, что решающий вопрос о сохранении или перемещении направления основных усилий обороны не сходил с повестки дня в течение всего времени тяжелых боев.
Сражение началось на рассвете 12 июля. Огонь 120–150 батарей обрушился на оборону 432–го пехотного полка. Прилегающие к нему участки обороны также оказались под сильным огнем противника. Наши шесть батарей огневого резерва тотчас же открыли ответный огонь, ибо направление главного удара противника уже никаких сомнений не вызывало.
В 6.00 русская пехота поднялась в атаку. Завязалась борьба за первую траншею. 432–й пехотный полк героически сражался с многократно превосходившими силами противника. На его вклинение наши части и подразделения тут же отвечали контратаками. После шести часов неравной борьбы, в ходе которой в бой был введен резервный батальон, к середине дня большая часть первой траншеи была занята противником. Но нашей пехоте все же удалось закрепиться в несплошной второй траншее, расположенной в 200–300 м за первой, и в быстро созданных опорных пунктах. Тем временем русские навели мосты для танков через Зушу.
Во второй половине дня русские при поддержке 150 танков возобновили бой. Танки прошли часть нашей оборонительной позиции и, попав под огонь артиллерийских батарей и противотанковых орудий, понесли большие потери. Вводом в бой батальона из резерва корпуса нам в результате беспримерного по напряженности боя удалось отстоять свои позиции. Около 60 танков противника было подбито, остальные отошли за боевые порядки своей пехоты. С наступлением темноты накал боя спал. Во всем районе установилось относительное затишье, и только русская артиллерия вела беспокоящий огонь. Решающую роль в успехе сыграло то, что пехота спокойно и хладнокровно пропускала танки через себя и там, где она была вытеснена из своих окопов, закреплялась [173] в непосредственной близости от утраченных позиций. Показания пленных были для нас неожиданными. По их сведениям, в наступлении на участке 432–го пехотного полка участвовали пять стрелковых дивизий (!) и три тяжелые танковые бригады, в каждой из которых имелось по 60 танков КВ-1. Это был самый тяжелый из всех известных нам типов танков. Таким образом, на каждый немецкий батальон приходилась одна русская стрелковая дивизия, не говоря уже о танках. Подтвердились наши предположения о наличии на фронте 3–й танковой армии в составе 3 танковых корпусов. Полной неожиданностью для нас было появление здесь мотомеханизированного корпуса, а также 6 отдельных танковых бригад. Русское наступление проводилось с целью прорыва в направлении на Орел. Три танковые бригады КВ-1 имели задачу: нарушить нашу сильную противотанковую оборону и тем самым проложить путь для последующего наступления танков.
Потери нашей пехоты оказались значительными. Был нанесен урон и артиллерии — как в людях, так и в материальной части. Расход боеприпасов оказался огромным. Из дивизий докладывали, что, несмотря на беспокоящий огонь противника, им удалось подвезти продовольствие и боеприпасы.
Ввести в бой второй резервный батальон я решиться не мог. Из состава батальона были выделены лишь небольшие группы для занятия опорных пунктов, расположенных за потерянными участками оборонительных позиций.
На основе данных, полученных в ходе боя и добытых разведкой, мы пытались определить, какие действия может предпринять противник на следующий день. Снова встал вопрос о направлении его главного удара. Как поступят русские, узнав о силе нашей обороны на этом участке фронта и о трудностях осуществления своих замыслов? Не перенесут ли они направление главного удара? Против этого предположения говорил тот факт, что пять их дивизий уже вели бой с нашими войсками на этой стороне Зуши. И наконец, воздушная разведка, проведенная в конце дня, не обнаружила никаких передвижений в другом направлении. Поэтому оснований для изменения направления основных усилий обороны корпуса у меня не было. Большой загадкой для меня оставалась русская [174] тактика. Для меня было необъяснимым, почему после форсирования водной преграды они не ввели в бой главные силы пехоты и танков с целью прорыва на Орел. И хотя я знал, что в сражение вступила пока лишь небольшая часть сил противника и что самые тяжелые бои еще впереди, моя уверенность в успехе возросла. Она стала еще большей после того, как я узнал, что командующий действовавшей справа от нас 9–й армии генерал–полковник Модель 13 июля принимает командование также и 2–й танковой армией. Я знал Моделя как особенно деятельного военачальника. Знал также, что 9–я армия, готовясь к наступлению, имела много войск и боевой техники, и надеялся получить оттуда подкрепление, так как наступление на Курск 11 июля практически было приостановлено.
* * *
На рассвете 13 июля сражение разгорелось с новой силой и достигло наивысшей точки. Снова наступали 5 стрелковых дивизий, но при поддержке только 100 танков. Главный удар противник наносил по левому флангу 432–го пехотного полка, там, где накануне он не смог овладеть отдельными участками нашей первой траншеи. На этот раз он овладел ими. Чтобы укрепить фронт обороны, я ввел в бой резервный батальон. Весь день шел ожесточенный бой. Во второй половине дня противник предпринял попытку сосредоточенными силами, включающими 50 танков, прорваться в глубину нашей обороны. Эта попытка стоила ему более половины боевых машин. Только одно 75–миллиметровое противотанковое орудие подбило 12 танков. Неравный бой кончился тем, что к вечеру большая часть позиций, утраченных нами утром, была занята вновь, хотя и в виде отдельных опорных пунктов. Оборудованные саперным батальоном дивизии, отдельные опорные пункты в промежутках и больших брешах позволили сохранить целостность фронта обороны. Система опорных пунктов тяжелого оружия, расположенных в глубине, несмотря на потери в живой силе и вооружении, существенно не изменилась. У артиллерии был большой день. Она добилась отличных результатов при ведении огня по противнику, наступавшему плотной массой. Он потерял 40 танков, то есть 40 проц. машин, участвовавших в бою. [175]
Мне было очень приятно, когда во второй половине дня позвонил генерал–полковник Модель и сообщил, что на южное крыло корпуса в мое распоряжение перебрасываются две бригады штурмовых орудий (30 боевых машин) и рота 88–миллиметровых самоходных противотанковых орудий (восемь единиц). Таким образом, силы нашей противотанковой обороны почти удваивались. В дивизии была проведена разведка выжидательных районов для них, куда они прибыли уже ночью.
Показания пленных подтвердили наши данные о противнике и дополнили их. Мы узнали, что его стрелковые дивизии входят в состав общевойсковой армии, которая вместе с 3–й танковой армией подчинена маршалу Рокоссовскому.
14 июля, на третий день сражения, противник наступал, по показаниям пленных, силами восьми стрелковых дивизий и одного танкового корпуса (250 танков), сосредоточенных на прежнем направлении. Как и в первые два дня, пехота наступала несколькими плотными эшелонами. Эффективность огня нашей артиллерии была великолепной. На этот раз русские наносили массированный удар главными силами танкового корпуса и пытались прорваться в глубину нашей обороны. Вовремя подошедшие штурмовые орудия и противотанковые самоходные установки вместе с противотанковыми орудиями корпуса и некоторыми артиллерийскими батареями вступили в ожесточенную борьбу с танками противника. В этот день было подбито 120 танков, то есть 80 проц. машин, участвовавших в этом бою. Противнику удалось захватить большое число наших опорных пунктов, но их гарнизоны снова окопались вблизи потерянных позиций. Отдельные огневые точки образовывались двумя–тремя отважными солдатами с пулеметом. Передовые опорные пункты тяжелого оружия теперь переместились на новый рубеж обороны. Для поддержки частей, удерживавших этот рубеж, я ввел в бой свой последний резервный батальон.
