— Завтра? — пробормотала обезумевшая девушка.
— Наш брак ознаменуют духи ада, и завтра же узы будут сняты.
Образ стал медленно удаляться и вскоре растворился во мраке.
Настало утро… затем вечер. И когда часы в зале пробили восемь, Клотильда уже шла к часовне. Вечер был темным и угрюмым, плотные слои сумрачных облаков неслись по небесной тверди, а рев зимнего ветра ужасным эхом отражался от леса. Она достигла назначенного места. Внутри находился кто-то, ожидавший ее… Он приблизился… и стали видны черты чужестранца.
— Ну хорошо, моя невестушка! — воскликнул он с усмешкой. — Хорошо же отплачу я за твою любовь! Иди за мной.
Они молча прошли вдвоем по петляющим проходам часовни, пока не достигли примыкающего к ней кладбища. Здесь они на мгновение остановились, и чужестранец мягко произнес:
— Еще один час — и борьба завершится. Но, однако, это сердце воплощенной злобы может чувствовать возвышенные чувства, когда могиле придают такую молодость, такую чистоту духа… Но так должно быть… так должно быть, — продолжил он, в то время как воспоминания о былой любви промелькнули у нее в памяти. — Ибо этого захотел демон, которому я повинуюсь. Бедная девочка, я действительно веду тебя на наше венчание. Но священником будет смерть, твоими родителями — рассыпавшиеся скелеты, гниющие вокруг, а освидетельствуют союз ленивые черви, что пируют на хрупких костях мертвецов. Пойдем, моя невестушка, священнику не терпится увидеть жертву.
Пока они шли, тусклый голубой огонек стал быстро двигаться перед ними и осветил на краю кладбища ворота склепа. Он был открыт, и они молча вошли внутрь. Голодный ветер носился по печальному обиталищу мертвых. С обеих сторон были навалены обломки развалившихся гробов, постепенно оседавшие на влажную землю.
При каждом шаге они наступали на мертвое тело, и побелевшие кости хрустели у них под ногами. Посередине склепа возвышалась груда незахороненных скелетов, на которой восседала ужасная, даже для мрачнейшего воображения, фигура. Когда они приблизились к ней, обширный склеп огласился адским смехом, и каждый рассыпавшийся труп, казалось, ожил. Чужестранец остановился, а когда он схватил свою жертву за руку, из его сердца вырвался один вздох… в глазах блеснула лишь одна слеза. Но это длилось лишь миг. Жуткая фигура нахмурилась, видя его нерешительность, и махнула изможденной рукой.
Чужестранец начал действо. Он описал в воздухе некие таинственные круги, произнес магические слова и замолчал, будто охваченный ужасом.
Внезапно он возвысил голос и неистово воскликнул:
— Супруга Духа тьмы, у тебя есть несколько мгновений, чтобы узнать, кому ты предаешь себя. Я есть неумирающий дух того несчастного, который проклял своего Спасителя на кресте. Он взглянул на меня в последний час своего бытия, и этот взгляд еще не пришел, ибо я проклят на всей земле.
Я навечно приговорен к аду! И должен угождать вкусу своего хозяина до тех пор, пока мир не свернется, как свиток, а небеса и земля не прейдут.
Я есмь тот, о ком ты, возможно, читала и о чьих подвигах ты, возможно, слышала. Мой хозяин осудил меня на совращение миллиона душ — и лишь тогда мое наказание завершится, и я смогу познать отдых в могиле. Ты есть тысячная душа, которую я погубил. Я увидел тебя в твой час чистоты и сразу отметил тебя. Твоего отца я убил за его опрометчивость и позволил предупредить тебя о твоем уделе. Но я не обманулся в твоей наивности. Ха!
Чары действуют великолепно, и вскоре ты увидишь, моя милая, с кем связала свою бессмертную душу, ибо, пока в природе сменяют друг друга времена года… пока сверкает молния и гремит гром, твое наказание будет вечным.
Посмотри вниз — и увидишь, на что ты обречена!
Она посмотрела туда: пол раскололся по тысяче различных линий, земля разверзлась, и послышался рев могучих вод. Океан расплавленного огня пылал в пропасти под ней и вместе с криками проклятых и победными кличами демонов являл собой вид более ужасный, чем можно себе вообразить. Десять миллионов душ корчились в горящем пламени, а когда кипящие валы бросали их на несокрушимые черные скалы, они от отчаяния разражались богохульствами. И эхо громом проносилось над волнами. Чужестранец бросился к своей жертве. Какой-то миг он держал ее над пылающей бездной, потом с любовью взглянул ей в лицо и заплакал, как ребенок. Но это была лишь мгновенная слабость. Он вновь сжал ее в своих объятиях, а затем в ярости оттолкнул от себя. А когда ее последний прощальный взгляд коснулся его лица, он громко возопил:
— Не мое преступление, но религия, что исповедуешь. Ибо разве не сказано, что в вечности есть огонь для нечистых душ, и разве ты не подвергнешься его мукам?
Бедная девушка не слышала криков богохульника. Ее хрупкое тело летело со скалы на скалу, над волнами, над пеной. Когда она упала, океан взбудоражится, словно давняя мечта заполучить ее душу нашла свое исполнение. А когда она погрузилась в пучину пылающей преисподней, десять тысяч голосов зазвучали из бездонной пропасти:
— Дух зла! Здесь, в самом деле, вечные муки, приготовленные для тебя.
Ибо червь не умирает, и огонь не угасает.
Стояло лето 1793 года, был славный вечер — небо и облака слились в однородный великолепный поток. Сияние небес отражалось на широкой груди Заале — реки, что, протекая мимо Йены, ниже впадает в Эльбу, которая несет воды дальше и в конце концов теряется в Северном море.
На берегу, не более чем в миле от Йены, сидели два человека, наслаждаясь прелестной прохладой. Их одежда была весьма примечательна и вполне говорила об их занятиях. Собольи воротники и шапочки из черного бархата, длинные волосы, ниспадающие на плечи и спины, и шпаги на правом боку показывали, что эти двое — студенты Йенского университета.
— Такой вечер, — сказал старший юноша, обращаясь к товарищу, — а ты здесь? Фирза должна быть весьма обязана тебе за твое внимание. Тоже мне, возлюбленный!
— Фирза уехала с матерью в Карлсбад, — ответил его товарищ. — Так что можешь умерить свое, удивление.
— Tag далеко, что я удивляюсь еще больше. Истинному влюбленному неведомы понятия пространства. В Карлсбад! Да это же не дальше, чем… Смотри! Кто это к нам пожаловал?
Пока они говорили, к ним приблизился маленький старичок в одеянии из коричневой саржи, которое наверняка уже немало ему послужило. На нем была конусообразная шляпа, а в руке — старинная трость с золотым набалдашником. Черты лица выдавали почтенный возраст. Но его тело, хотя и весьма худощавое, явно было крепким и здоровым. Глаза были необычайно большими и яркими, а волосы, не соответствуя в некотором отношении остальному виду, выбивались из-под высокой шляпы черными с проседью патлами.
— Добрый вам вечер, судари, — произнес старичок с очень вежливым поклоном, подходя к студентам.
Они ответили приветствием с сомнительной почтительностью, обычной при встречах с незнакомцами, чей вид вызывает желание избежать с ними более близких отношений. Старик, казалось, не заметил холодности их приветствия и продолжил:
— Что вы думаете вот об этом? — И он достал из кармана золотые, богато гравированные часы, усыпанные бриллиантами.
Студенты насладились великолепной драгоценностью и по очереди восхитились красотой работы и дороговизной материалов. Старший, однако, заметил про себя, что невозможно удержаться от подозрительных взглядов на человека, чья внешность слишком мало соответствует обладанию таким ценным сокровищем.
«Он наверняка вор и украл эти часы, — подумал студент-скептик. — Надо к нему присмотреться поближе».
Когда он вновь посмотрел на незнакомца, то встретил его взгляд и почувствовал в нем, сам не зная почему, что-то устрашающее. Он отвернулся и отошел qt товарища на несколько шагов.
«Я бы отдал, — подумал он, — мой фолиант Платона со всеми старыми маргиналиями Блюндердрунка, лишь бы узнать, кто этот старик, чей взгляд меня так пугает, и большими, как у гиены, глазами, что пронизывают насквозь, как вспышка молнии. Он кажется всему свету бродячим шарлатаном в дырявом плаще и остроконечной шляпе, но, однако, обладает часами, достойными императора, и разговаривает с двумя студентами, словно они его собутыльники».
По возвращении на то место, где он оставил друга, он обнаружил, что тот все еще восхищается часами. Старик стоял рядом, его огромные глаза были прикованы к студенту, и нечто неуловимое (но не улыбка) блуждало на желтоватом морщинистом лице.
— Вам, похоже, нравятся мои часы, — сказал старичок Феофану Гушту, тому студенту, который продолжал разглядывать прекрасную безделушку. — Вероятно, вам хотелось бы владеть ими?
— Владеть ими! — воскликнул Феофан. — Да вы шутите! — А сам подумал: «Что за чудный подарок был бы для Фирзы в день свадьбы».
