— Хорошо… Я думал, может, вы забыли… У разума короткая память. Но, вероятно, вы не стремитесь им обладать.
— Вам, по крайней мере, должно быть известно, что на это я и не притязал, иначе не был бы таким простофилей.
— Лучше сказать, что приняли соглашение, нарушили его со своей стороны и теперь сердитесь, что вас вроде как вызвали для наказания. Который час?
— Не знаю… осталось немного.
— Она знает об этом? Вы знаете, о ком я говорю.
— Старик! — неистово воскликнул Феофан. — Убирайся прочь! Я нарушил договор… знаю. Я должен быть наказан… Об этом мне тоже известно, и я готов. Но мой час еще не пробил: не мучай меня, оставь. Я буду ждать свою судьбу один.
— Хорошо… я могу сделать скидку. Вы несколько вспыльчивы по отношению к своим друзьям. Но мы на это посмотрим сквозь пальцы. Теперь предположите, что наказание, которое вы заслужили, может быть отсрочено.
Студент ответил недоверчиво-презрительным взглядом.
— Я смотрю, вы скептически настроены, — продолжил старик. — Но рассудите. Вы молоды, деятельны, одарены прекрасной душой и телом…
— Что мне до этого? Более того, что мне до этого сейчас?
— Много чего, но не перебивайте меня. Вы любите, и вы любимы…
— Говорю вам снова: замолчите и убирайтесь к… дьяволу!
— Но не сию минуту! Вы все об этом «сейчас»… А кем станете вы, кем станет Фирза Ангерштелль завтра?
Терпение студента лопнуло. Он бросился на старика, намереваясь повалить того на землю.
Он мог бы с таким же успехом поупражняться с одним из низкорослых дубов, растущих неподалеку. Старик не сдвинулся с места… ни на йоту.
— Вы напрасно себя утомляете, мой друг, — сказал он. — Теперь мы, если вам угодно, перейдем к делу. Вы, конечно же, хотите освободиться от наказания за вашу небрежность?
— Возможно.
— Вы даже хотели бы, чтобы жребий пал на кого-нибудь другого, а не на вас?
Студент задумался.
— Нет. Я рад принять наказание за собственную глупость. И все же… О Фирза! — От душевной боли он застонал.
— Что! С вашими-то преимуществами! Вашими видами на будущее!.. Вы могли бы обеспечить себе счастливую жизнь… и более того, это счастье вы могли бы подарить и Фирзе… Со всем этим, что у вас имеется, вы предпочитаете смерть жизни? Как много существует старых, бесполезных людишек, на которых может упасть жребий, и они с радостью примут судьбу, при одной мысли о которой вы дрожите.
— Погодите… если я приму ваше предложение, как решится жребий?.. Кому я должен передать свое наказание?
— Принимайте… ваш срок продлится на двадцать четыре часа. Пошлите часы на продажу золотых дел мастеру Адриану Венцелю. Если за это время он избавится от них, покупатель займет ваше место, и вы будете свободны. Но решайтесь быстрее, у меня время ограничено, ваше, должно быть, тоже… если вы не согласитесь на мои условия.
— Но кто вы такой, что вам дана власть над жизнью и смертью… над приговором и освобождением?
— Не стремитесь узнать то, что вас не касается. Еще раз спрашиваю: вы согласны?
— Во-первых, скажите мне, зачем вы предлагаете мне это?
— Зачем?.. Ни за чем. Я по природе сострадателен. Но решайтесь… Вон там, на ветке, дрожит листок, через миг он упадет. Если он достигнет земли до того, как вы определитесь… Прощайте!
Листок упал с дерева.
— Согласен! — воскликнул студент. Он поискал глазами старика, но обнаружил, что он один. В тот же миг у него в ушах зазвучал полночный звон, потом затих… Прошел час — а он жив!
Около полудня следующего дня золотых дел мастер Адриан Венцель продал какому-то покупателю самые прекрасные часы в Йене. Завершив сделку, он тотчас же отправился домой к Феофану Гушту.
— Ну как, продали мои часы?
— Да… вот деньги, сударь.
— Очень хорошо, это ваша доля.
Венцель ушел, а вскоре Феофан направится к дому Ангерштелля, размышляя, как его примут и что он может предложить в качестве оправдания своему вчерашнему поведению.
К своему удовлетворению решив этот запутанный вопрос по дороге, он достиг садовой калитки. Он помедлил… ему поочередно становилось то жарко, то холодно… его сердце неистово билось. Наконец, сделав решительную попытку овладеть собой, он вошел.
У того же окна, в той же позе, как и накануне, сидела Фирза Ангерштелль. Но вчера Фирза цвела, улыбалась и радовалась, а сегодня была бледна и болезненна, она представляла собой образ безнадежной печали, как роза, сорванная чьей-то грубой рукой со стебля. Кровь у Феофана похолодела. Он приблизился и уже ступил на крыльцо, когда Фирза его увидела. С громким криком она упала со стула. Он бросился в комнату и поднял ее.
Она пришла в себя… она заговорила с ним. Она укоряла его за вчерашний вечер. Он выслушал ее и рассказал лишь то из истории с часами, что относилось к их приобретению и прилагаемому условию. Он утверждал, что это была лишь шутка дарителя: ведь он нарушил условие, а все еще жив.
Они удивлялись — он притворно, а она по-настоящему, — что кто-то согласился расстаться с такой ценной вещью ради праздного наслаждения, испытываемого от запугивания обладателя часов. Однако любовь необычайно доверчива. Объяснение Феофана было принято, и они помирились.
Влюбленные беседовали с четверть часа, когда Фирза неожиданно вновь вернулась к теме часов.
— Странно, — сказала она, — я тоже имею отношение к часам, похожим на твои.
— Как… каким образом?
— Прошлой ночью мне не спалось… из-за твоей недоброты, Феофан…
Феофан поспешил возобновить свои обеты и мольбы.
— О, хорошо! Ты же знаешь, что я тебя простила… Но когда я просто лежала в кровати, меня стала преследовать мысль о часах, которые ты описывал. Как и почему, я не знаю. Она преследовала меня всю ночь, а когда я встала сегодня утром, она по-прежнему не исчезала.
— Что же дальше, дорогая Фирза? — спросил встревоженный студент.
— Слушай и услышишь. Для того чтобы избавиться от этой беспокойной гостьи, я вышла на прогулку. Я не пробыла вне дома и двух минут, как увидела часы — точную копию моих воображаемых часов.
— Где… где ты их видела?
— У нашего соседа Адриана Венцеля.
— И… ты… ты… — Слова почти душили его.
— Я была движима каким-то необъяснимым побуждением… приобрести эти часы. Хотя мне не нужна была эта драгоценность.
— Нет… нет! — воскликнул в муке студент. — Ты не могла этого сделать! — Он встал и отвернулся. Это стоило ему усилий больших, чем он мог ожидать найти в себе. Казалось, что страдание чересчур сильно, чересчур сверхчеловечна беда, чтобы сопровождаться выражением обычных чувств. Он смертельно побледнел… Но его взгляд оставался тверд, и дрожи не было и в помине.
— Феофан, — спросила возлюбленная, — что тебя беспокоит? И почему то, что я рассказала, так страшно на тебя подействовало? Я…
— Ничего… ничего, моя дорогая Фирза. Я вернусь через минуту и скажу тебе, почему я показался таким взволнованным. Я не совсем в себе… я скоро вернусь. Я лишь прогуляюсь по переулку и подышу свежим ветерком, дующим с реки.
Он оставил ее и вышел в сад.
«Я не мог, — произнес он про себя, — сказать ей, что она убита… и к тому же мною!»
Он продолжал быстро идти без всякой цели, едва зная, куда направляет свои стопы. Он прошел по дороге, ведущей от дома Ангерштелля, в том глубоком отчаянии, которое порой обманывает нас внешним спокойствием. У него не было четкого представления о беде, которую он принес Фирзе, — будто он почти забыл об этом. Его неотвязно преследовало смутное восприятие смерти, связанное неким невразумительным образом с ним самим. Забытье, в котором он пребывал, было так сильно, что к нему пришлось обратиться дважды, прежде чем он расслышал вопрос.
— Сколько сейчас времени?
Феофан оглянулся и встретился с таящим в себе страшный смех взглядом дарителя роковых часов. Студент собрался было заговорить, но старик опередил его.
— У меня нет времени слушать ваши жалобы: вы знаете, что вы навлекли на себя. Если вы хотите избежать несчастья и спасти Фирзу, я скажу вам, как это сделать.
Он что-то зашептал студенту на ухо. Последний вмиг побледнел, но тут же пришел в себя.
— Она будет в безопасности, если я приму ваши условия? — спросил он. — Теперь уж никаких увиливаний: я узнал, с кем имею дело.
— Соглашайтесь с тем, что я сказал, и приносите часы сюда в течение получаса; тогда она будет освобождена от своей судьбы. Она будет ваша, и…
— Не обещайте больше ничего или давайте обещания тем, кто их ценит. Поклянитесь, что она будет в безопасности! Я не прошу о большем… не желаю на свете ничего большего.
— Поклясться! — повторил старик. — Но чем поклясться, позвольте вас спросить? Но я обещаю… Уходите и принесите часы. Помните: полчаса. Так послушайте! Вы принимаете мои условия?
