уже полтора года, он возвращался с дежурства мимо медсанчасти. И увидел, что его друг – начальник санчасти – бегал, суетился и формировал санитарный самолет-кукурузник. Оказалось, через Каракалпакию наступала эпидемия холеры. Сегодня она пришла в Мары, а завтра уже будет здесь, в Теджене.
Услышав это, мой отец взмолился: спаси моего ребенка и мою жену, меня не надо, возьми хотя бы их в самолет! Друг отца согласился, отец метнулся домой и успел прибежать со мной и мамой к самолету. Начальник санчасти сжалился над отцом и сказал: «Василий, садись в самолет, я выкину кое-какое оборудование, а тебе выпишу бумагу, что ты якобы сопровождаешь больного, чтобы ты не оказался дезертиром».
И выписал. И мы взлетели в ночь. А в Самарканде оказались только потому, что горючего у кукурузника хватило только до Самарканда. Отец рассказывал, что, когда они уже взлетали, увидели, как разворачиваются десантные войска, оцепляющие территорию. Он потом интересовался судьбой сослуживцев, и оказалось, что многие погибли – жены, дети. Офицеры просили: спасите наших жен хотя бы, выведите их за кордон, пока они не заразные. Но при попытке прорыва, открывался огонь на поражение. Это 1965-й год, времена были суровые, попытка выйти на периметр санитарного кордона пресекалась стрельбой, а тела потом сжигали… Так мне рассказывал отец.
Третий случай встречи со смертью произошел уже на моей памяти, в 1973 году, когда мне было 9 лет. Во время отцовского отпуска – а служил он тогда в группе советских войск в Германии – мы полетели в Чирчик под Ташкентом, где жила моя бабушка по маминой линии Матрена Ивановна. Когда отпуск закончился, и надо было лететь обратно, вызвали такси, чтобы ехать в аэропорт. Маршрут был прост – до Москвы на самолете, а там сразу на Белорусский вокзал и на поезде в Германию. Все расписано по часам.
И вот мы сели в «Волгу», и только выехали на трассу, как взрывается колесо. Таксист ставит запаску. Едем дальше – взрывается второе! Таксист чертыхается, отец начинает волноваться. Что-то не то! Да и таксист говорит, что никогда в жизни у него колесо не взрывалось, а тут сразу два! Как-то ему удалось справиться и с этим. Может, одолжил у коллеги колесо или залатал, я сейчас даже уже не вспомню. Но поехали дальше. И вдруг машина встает! Что-то у него там сломалось. Отец матерится, выскакивает на дорогу, пытается кого-то тормознуть, а у нас два гросс-чемодана немецких и нас четверо – я, отец, сестра моя, мама… Водитель наконец как-то справляется с мотором, садимся, едем дальше. И опять встаем, уже за километр до аэропорта, уже видно здание. На сей раз машина закипела. Четыре поломки за одну поездку!
Когда мы вбежали в аэропорт, прозвучало объявление, что посадка закончена. Отец подбегает к стойке, орет, что ему надо, он офицер, у него все расписано по часам, он не успеет на поезд, сестра моя начинает ныть и плакать, что также не добавляет спокойствия. Отец бежит к военному коменданту – все бесполезно!
И дальше, помню, подходит к отцу дядька в папахе полковника и говорит:
– Ты! Капитан! Ты чего тут орешь?! Молись богу, что не попал на этот рейс!
Оказалось, самолет врезался в гору при взлете. Все погибли… И думали, что мы погибли тоже. А мы уцелели. Переночевали в аэропорту, в гостинице. И вот там-то у меня и оформилось прозрение, что если куда-то опаздываешь, то, может, и не надо торопиться? Может, лучше послушать подсказки судьбы?
Потом отца перевели из Германии на Украину, и стали мы жить в городке Овруч Житомирской области. Там случилась четвертая встреча со смертью… В городке Овруч было 30 тысяч жителей – 15 тысяч местечковых евреев, и дивизия стояла мотострелковая, то есть вся вторая половина города – офицеры, их жены, дети. И чтобы занять 15–17-летних обалдуев, для нас организовали парашютную секцию. Полгода мы занимались укладкой парашютов, на специальных подвесках нас учили приземляться. А в январе 1981 года, когда мне было 16,5 лет, нам сказали, что настало время прыгать. Отобрали 8 человек и повезли на военный аэродром.
И вот что странно… Мы умели к тому времени укладывать парашюты, но в тот день нам почему-то запретили это делать и наши парашюты складывали сами инструкторы. Нацепили нам по одному парашюту, а запасные не дали. На вопрос, почему, ответили: а вдруг вы с перепугу оба кольца дернете, такое бывает со страху, тогда стропы двух парашютов перепутаются, и вы разобьетесь… Хотя мы должны были прыгать не на кольцо, а с крючка.
Короче, нас посадили в вертолет, подняли на 900 метров. Зима. Мороз. Открывается дверь… Нет, теоретически ты все понимаешь, но когда открывается дверь… мама дорогая! Когда прыгаешь в эту овальную дверь вниз головой, почему-то непроизвольно вскрикиваешь «ох, бля!» Я потом спрашивал у всех, и все, вне зависимости от того, умеет человек материться или его по-другому воспитывали, выкрикивали одно и то же!
Короче, выпрыгнул я, что-то меня дернуло, думаю: нормально. Лечу. Так хорошо! Небо, солнце… Поднимаю глаза к небу, к вертолету, и вижу, что другие прыгнули, у них раскрылись парашюты, и они мне машут руками и что-то кричат. И раз я их вижу, значит, купола надо мной нет! Вместо купола надо мной такая кишка тянется из скрученного нераскрывшегося парашюта.
Знаешь, когда говорят, что перед смертью перед глазами проносится вся жизнь, то я тебе скажу: нет! Проносится другое: «Во, бля, дурак-то, ну, какого хера я вообще туда полез, в этот вертолет? Зачем? Я что там забыл? Мне эти прыжки для чего вообще? Господи, если ты есть, я больше никогда не буду!»
Верующим я тогда не был, естественно, хотя уже чувствовал, что меня что-то бережет и хранит… И вот смотрю я на эту кишку, которая представляет собой такую косичку из строп, а они медленно-медленно раскручиваются. А земля приближается быстро-быстро!
Парашют до конца так и не раскрылся. Если бы я шарахнулся о взлетную полосу, переломал бы ноги как минимум. Но я воткнулся в большой снежный сугроб, который нагребают снегоуборочные машины, чистящие взлетные полосы. А один из наших ребят – Сережа Бобик попал аккурат на взлетную полосу, в результате пришлось задержать вылеты, потому что человек на полосе, а это ЧП. В результате нашу секцию мгновенно расформировали, майора, который вел секцию, разжаловали до капитана, а нам в утешение выдали удостоверения, будто мы сдали программу третьего разряда, то есть прыгали якобы много раз. И велели никому
