это имел в виду Билл Маккиббен, говоря, что медленная победа равносильна поражению: «Действовать надо быстро и в глобальном масштабе, иначе проблема станет нерешаемой. Решения, принятые в 2075 году, уже ни на что не повлияют» (56).
Зачастую инновации как таковые – самая достижимая часть необходимых перемен. Именно это имел в виду писатель Уильям Гибсон, когда говорил, что «будущее уже наступило, просто оно неравномерно распределено» (57). Священные для технофилов гаджеты вроде айфонов сеют иллюзию, что технологии распространяются очень быстро; в США, Японии или Швеции они есть практически у каждого. Но общая ситуация совсем иная: эти гаджеты появились на рынке больше десяти лет назад, но ими пользуется менее 10% населения мира (58), смартфонами в целом, включая условно «дешевые» модели, – от четверти до трети населения (59). Можно оценить технологический прогресс по доступности интернета и количеству простых сотовых телефонов – до их повсеместного внедрения пройдут еще десятки лет, из которых у нас есть лет двадцать-тридцать на то, чтобы полностью прекратить углеродные выбросы в масштабах всей планеты. Согласно оценкам МГЭИК, у нас есть двенадцать лет, чтобы сократить их вдвое. Чем дольше мы ждем, тем тяжелее будет. Если бы мы начали глобальное сокращение углеродных выбросов в 2000 году (60), когда Эл Гор с минимальным отрывом проиграл президентские выборы в США, нам пришлось бы сокращать их только на 3% в год, чтобы не допустить 2 °C потепления. Если начать сегодня, когда глобальные выбросы продолжают расти, необходимый темп составит 10% в год. Если прождать еще десять лет, нам потребуется сокращать выбросы на 30% в год. Вот почему генеральный секретарь ООН Антониу Гутерриш считает, что у нас есть всего год (61), чтобы сменить курс и начать действовать.
Масштабы требуемых технологических трансформаций превосходят все достижения Кремниевой долины, да и вообще все технологические революции за всю историю человечества: электрификацию, телекоммуникации и даже изобретение сельского хозяйства 10 тысяч лет назад. Они затмевают их по определению, поскольку затрагивают все области нашей жизни – каждая из этих областей потребует полной перезагрузки, ведь все они – источники углерода.
Для глубокой перестройки этих систем полумер вроде бесплатных смартфонов или запуска раздающих wi-fi воздушных шаров (как это планирует делать Google в Кении и Пуэрто-Рико) будет недостаточно. По трудоемкости это сравнимо со строительством системы междугородних автострад, или сетей подземного транспорта, или новых энергосистем, подключенных к новым источникам энергии и ее новым потребителям. На самом деле это даже не сравнение – все это нам предстоит в ближайшем будущем. Плюс многое, многое другое: трудоемкие инфраструктурные проекты на каждом уровне и в каждом аспекте деятельности человека, от новых самолетов и новых методов землепользования вплоть до новых методов изготовления цемента, производство которого глобально занимает вторую позицию по масштабам углеродных выбросов, – и эта область стремительно растет, в первую очередь благодаря Китаю, который недавно за три года произвел больше цемента, чем было использовано в США за весь ХХ век (62). Если бы индустрия по производству цемента была страной, она занимала бы третью в мире позицию по объемам выбросов.
Масштаб этих инфраструктурных проектов настолько невообразим, по крайней мере в США, что сейчас мы уже даже не задумываемся о том, чтобы доводить до ума существующую инфраструктуру, а привыкаем жить с ямами на дорогах и медленным сервисом. Кроме того, в отличие от интернета и смартфонов, требуемые технологии не дополнят, а заменят (или должны заменить) существующие, если мы действительно хотим избавиться от грязной энергетики и промышленности. А это значит, что любая новая альтернатива столкнется с сопротивлением существующих корпоративных интересов и предпочтениями потребителей, в целом вполне довольных нынешним положением дел.
«Зеленая революция» в энергетике вроде бы уже началась. Но из всех компонентов глобальной новой парадигмы «нулевых выбросов» чистая энергия, пожалуй, находится на временной шкале дальше других. Насколько далеко? В 2003 году Кен Калдерия, сотрудник Института Карнеги, рассчитал, что для предотвращения катастрофических изменений климата нам до 2050 года нужно ежедневно вводить в эксплуатацию по одному источнику чистой энергии (63), эквивалентному по мощности одной атомной электростанции. И начинать надо было в 2000 году. Журнал MIT Technology Review в 2018 году оценил наш прогресс в этой области: при оставшихся тридцати годах стабильности нам потребуется 400 лет, чтобы завершить «зеленую революцию» нынешними темпами (64).
Этого времени будет вполне достаточно, чтобы погибли целые цивилизации, к чему все, в общем, и идет. Тут можно немного помечтать о сборе углерода: если нам не удастся вовремя перестроить существующую инфраструктуру, чтобы избежать ее самоуничтожения, возможно, получится на какое-то время отсрочить неизбежное, откачав некоторое количество токсичных выбросов из атмосферы. Но, учитывая то, как сложно изменить существующий порядок вещей и как мало времени у нас остается для этих перемен, отрицательные выбросы пока остаются примером климатического «магического мышления». Возможно, это – наша последняя надежда. И если она вдруг оправдается, заводы по сбору углерода могут стать технологическим искуплением промышленных грехов – и породить в результате новое теологическое слияние человечества с мощью машин.
Через мечты о сборе углерода красной нитью проходит фантазия об «идеальной промышленности» – технологиях, которые избавят нас от экологического наследия, возможно даже, полностью устранят его углеродный след.
Энергия солнца и ветра почти подсознательно подается публике похожим образом: чистая энергия, природная энергия, возобновляемая и потому постоянная энергия, энергия без выбросов, бесконечная энергия, производство, а не сбор энергии, изобилие энергии, бесплатная энергия. Все это очень похоже на атомную энергию, по крайней мере, в ее изначальном представлении и восприятии. Но так было в далекие 1950-е: прошли десятки лет с тех пор, как атомная энергия казалась оптимальным путем решения энергетических проблем человечества, – в отличие от сегодняшнего восприятия ее через призму страха метафизического заражения.
Так было не всегда. В 1953 году Дуайт Эйзенхауэр, выступая в ООН с речью «Атом для мира», обозначил параметры гонки вооружений, а вместе с ними и некоторые моральные обязательства: любой стране в качестве награды за отказ разрабатывать ядерное оружие Соединенные Штаты, словно искупая свою вину за создание этих страшных технологий, предложат помощь в освоении атомной энергетики, которую они также будут внедрять у себя в стране.
Из уст президента, к тому же бывшего военного, этот на удивление лирический порыв звучал как мирный призыв к
