Стать как Запад
К 1910 году мировая экономическая интеграция достигла невиданных размеров. Почти все средства коммуникации – железные дороги, пароходные линии, телеграф – были изобретены на Западе и контролировались Западом. Мир съежился. Общая длина железных дорог США в то время равнялась 13 экваторам. Можно было доехать от Версаля до Владивостока на поезде. А усовершенствование пароходов (гребной винт, железный корпус, паровая компаунд-машина, поверхностный конденсатор) сделало океанское путешествие быстрее и дешевле сухопутного. Брутто-вместимость судна “Мавритания” (1907) в 46 раз превышала показатель “Сириуса” (1838), а мощность двигателей – в 219 раз. “Мавритания” пересекла Атлантику более чем в 3 раза быстрее “Сириуса”, за 9,5 дня вместо 16, причем с большим грузом[553]. В 1870–1910 годах стоимость океанского фрахта снизилась более чем на треть. Транспортировка 1 тонны товаров из хлопка по железной дороге из Манчестера в Ливерпуль (около 48 км) стоила 8 шиллингов, а морем в Бомбей, за 11668 км, – 30 шиллингов. Затраты на перевозку текстиля морем составляли менее 1 % стоимости товара. Постройка Суэцкого (1869) и Панамского (1914) каналов еще сильнее “сжала” планету: путь из Лондона в Бомбей сократился более чем на У$, а стоимость транспортировки товаров с Востока на Запад США снизилась на треть[554]. К концу 60-х годов XIX века благодаря гуттаперчевой изоляции стала возможной прокладка подводных телеграфных кабелей, и телеграммы полетели из Лондона в Бомбей и Галифакс[555]. В 1857 году вести о Сипайском восстании в Индии достигли Лондона за 46 дней (скорость передачи – около 6 км / ч), а новости о землетрясении Ноби в Японии (1891) – всего за день (около 396 км / ч, то есть в 66 раз быстрее)[556].
Открылись границы для трудовой миграции. В 1840–1940 годах в Северную и Южную Америку переехали около 58 миллионов европейцев; в Сибирь, Среднюю Азию и Маньчжурию – 51 миллион русских; в Юго-Восточную Азию, Австралазию и на побережье Индийского океана – 52 миллионов индийцев и китайцев[557]. Около 2,5 миллиона жителей Южной и Восточной Азии эмигрировали в Северную и Южную Америку. В 1910 году каждый седьмой американец родился не в Америке – недосягаемый до сих пор уровень[558]. Капитал свободно перемещался по планете. Великобритания была мировым банкиром и экспортировала капитал в невероятном объеме. (Возможно, современникам стоило хвалить английское “перенасыщение свободным капиталом” вместо того, чтобы ворчать на империализм.) В периоды инвестиционного бума (1872, 1887 и 1913 годы) активное сальдо текущего баланса Великобритании достигало 7 % ВВП[559]. Английские фирмы были готовы экспортировать не только хлопок, но и машины, чтобы его обрабатывать, а также деньги, чтобы все это купить.
Возможно, самым наглядным аспектом той, первой глобализации, было изготовление готового платья. Явно западная манера одеваться с удивительной скоростью распространилась по всему миру, сделав традиционные костюмы достоянием истории. Безусловно, это не входило в намерения компании “Зингер”. К Всемирной выставке 1893 года в Чикаго, названной “Колумбийской” в честь 400-летия открытия европейцами Нового Света, “Зингер” выпустил серию “Костюмы мира” из 36 открыток. На них изображены одетые в национальные костюмы люди всех цветов кожи, явно радующиеся приобретению швейной машины. И боснийцы, и бирманцы равно выигрывали от изобретательности Айзека М. Зингера (фактически вообще все, от Алжира до Зулуленда). Неудивительно, что машина “Зингер” стала популярным подарком монархам (ее преподнесли, например, королю Сиама, императору Бразилии Педру II и японскому императору Хирохито). А потом произошло неожиданное. Счастливые обладатели машин “Зингер” не стали чинить свою традиционную одежду. Они принялись копировать западный костюм: мужской (сюртук, белая рубашка с жестким воротничком, фетровая шляпа, кожаные ботинки) и женский (корсет, нижняя юбка, платье до щиколотки).
В 1921 году два кронпринца – Хирохито, будущий японский император Сёва, и Эдуард, принц Уэльский, будущий Эдуард VIII – сфотографировались вместе. Троны, которые им предстояло унаследовать, отстояли друг от друга, вероятно, наиболее далеко. И все же перед фотоаппаратом они выглядели более или менее одинаково – усилиями фирмы “Генри Пул и К°” с Севил-Роу. Японский кронпринц приехал в Лондон за покупками к свадьбе. Накануне представитель Генри Пула приехал в Гибралтар, чтобы снять с Хирохито мерки и отправить их телеграфом в Лондон. В архиве ателье 1921 года значится огромный заказ на имя Хирохито: военные мундиры, расшитые жилеты, смокинги, визитки. Читаем, например, в книге заказов: “Высшего качества костюм из кашемира, костюм из синей ткани, полосатый фланелевый костюм”[560]. Хирохито был далеко не единственным высокопоставленным заказчиком английских костюмов. В ателье “Генри Пул и К°” хранятся тысячи выкроек костюмов, сшитых для разных людей, от последнего эфиопского императора Хайле Селассие I до последнего русского царя Николая II. Самым преданным клиентом Пула был Джитендра Нараян, махараджа Куч-Бихара: количество сшитых для него костюмов превысило тысячу. В любом случае цель была одна и та же: одеться как английский джентльмен (и будь прокляты “костюмы мира”). О многом говорит тот факт, что японское слово себиро, обозначающее мужской костюм, – не что иное, как искаженное “Севил-Роу”. И сейчас лучшие костюмы, которые шьют в Токио, выглядят как английские (здесь-то и кроется популярность марки “Эйкокуйя”, в переводе “английский магазин”). Англофилы в районе Гиндза, токийском аналоге Вест-Энда, ищут “Итибанкан”, открытый портным, который изучал ремесло на Севил-Роу.
Модная революция в Японии свершилась в 70-х годах XIX века. Следовавшая лозунгам бунмей кайка (“цивилизация и просвещение”) и фукоку кёхей (“богатая страна, сильная армия”) имперская элита эпохи Мэйдзи сменила самурайское одеяние и кимоно на европейские костюмы и платья. Эта перемена была вдохновлена двухлетней поездкой по США и Европе (1871–1873) посольства во главе с министром Ивакура Томоми. Последний вынужден был признать, что после веков добровольной изоляции “наша цивилизация во многих отношениях уступает их цивилизации”[561]. Уже в 1853–1854 годах, когда “черные корабли” американского коммодора Мэттью К. Перри открыли Японию для внешней торговли, японцы изо всех сил пытались понять, как Запад стал богаче и сильнее. Путешествия на Запад (практика настолько обычная, что она вдохновила японцев на создание настольной игры сугороку) вызвали еще больше вопросов. Может быть, секрет успеха кроется в политической системе? В образовании? Культуре? В модах? Растерявшиеся японцы решили рискнуть. Они скопировали все, начиная с конституции (1889) в духе прусской и заканчивая британским золотым стандартом (1897). Все институты Японии были переделаны на западный манер. Солдат муштровали как немецких, моряков – как английских. Как в Америке, открылись государственные начальные и средние школы. Японцы стали есть говядину, прежде бывшую табу, а радикалы предлагали даже отказаться от родного языка в пользу английского.
Однако самое заметное изменение произошло в облике японцев. Все началось в 1870 году с судебного запрета на чернение зубов и выбривание бровей. Министры начали стричься по западной моде. Императорский указ 1871 года предписал высшим чиновникам облачиться в ёфуку – сюртук и белую рубашку с жестким воротничком. К 1887 эта форма одежды стала обычной для государственных служащих[562]. Год спустя по совету приближенных император (прежде, по традиции, сидевший за ширмой) впервые появился на публике, одетый, по словам австрийского посла, в “странный европейский мундир, наполовину морской, наполовину дипломатический”: фрак, расшитый золотом[563]. Переодеться пришлось и военным. Новое обмундирование японских моряков было похоже на английское. Сухопутные силы первоначально вдохновлялись примером французов, а позднее – пруссаков[564]. Знатные японки начали носить западные платья в 1884 году, когда они начали принимать иностранных гостей в павильоне Рокумэйкан[565], хотя дома они продолжали носить кимоно. Даже детская одежда не избежала западного влияния: мальчиков, обучавшихся в элитарных частных школах, одели в форму в прусском стиле. Форма для девочек появилась в 20-х годах – и не слишком с тех пор изменилась. Никто не перенимал новый западный вид более рьяно, чем Окубо Тосимити, один из “главных архитекторов” революции Мэйдзи. Вот с юношеской фотографии на нас смотрит гордый самурай со скрещенными ногами, в просторной одежде и с мечом. А вот Окубо Тосимити на стуле в элегантном черном фраке, с цилиндром на коленях. Когда делегация, которую возглавлял Окубо Тосимити, прибыла в 1872 году в Великобританию, газета “Ньюкасл дейли кроникл” сообщила, что японские “джентльмены были одеты в обычные утренние костюмы для визитов, и, если не считать цвет их лиц и восточные черты, их едва ли можно было отличить от английских спутников”. Семнадцать лет спустя, в день принятия новой конституции, японский император появился в мундире европейского фельдмаршала, императрица – в сине-розовом вечернем наряде, а министры – в черных кителях с золотыми эполетами[566].
