50 копеек за прогноз. А поскольку в Перестройку на Арбат обсуждать политику и жизнь ходила вся Москва, и ветер свободы гулял в головах всей советской интеллигенции, Саша стал относительно известен в узких кругах и получил прозвище Маэстро.
Он начал преподавать в школе экстрасенсов, открывшейся на ВДНХ в павильоне «Здоровье». Потом его пригласила израильская компания, у которой на Каховке был огромный медицинский центр, почитать лекции по медицинской астрологии. Затем подключились Первый мед, Второй мед, Третий мед. Все было можно! Время такое было!.. Удивительно время надежд с запахом свежести и озона.
– В медицине я не разбирался совершенно, – Рассказывал Толмачев, – и до сих пор понятия не имею, где находится селезенка, а где печенка. При этом слушателями у меня были кандидаты и доктора медицинских наук. Я даже стоматологам преподавал… Врачей интересовали циклы. Ведь если существуют циклы – а я убедился и на примере своей бывшей профессии, и потом на примере собственной астрологической статистики, а также узнав об экспериментах с живым биоматериалом в МГУ, что циклы-таки есть! – так вот, если они есть, значит, в какие-то периоды организм более подвержен воздействию, в том числе лечебному, а в какие-то менее. И про это я врачам рассказывал.
За врачами потянулись педагоги. Примерно с 1989 года в СССР начали создаваться так называемые Центры профориентации молодежи. И Толмачева спросили: а нельзя ли применить ваши циклы и к этому?
– Москва мне поначалу не разрешила, поэтому я работал в Подмосковье – проводил лекции и практические занятия среди учителей, методистов, психологов. Потом мне разрешили работать и в Москве, и вот тогда-то я наконец сумел проникнуть в школу, к детям! По советским мерках я был богатым человеком, получал до 800 рублей в день, но готов был работать со школьниками бесплатно. Потому что меня очень интересовал один вопрос… Я к тому времени, уже имея некоторый опыт за плечами, знал, что огромная масса всяких «колдунов», которые тогда отовсюду повылезли, были шарлатанами, а вот меньшинство, которое действительно обладало какими-то странными способностями, свои способности не особо старалось светить. Причем, посещая школу Спиркина и работая в школе экстрасенсов, я заметил, что у большинства этих людей – по моим прикидкам, у 95 % – их способности возникли после клинической смерти или сильных травм головы. И меня больше интересовали не они, а те оставшиеся 5 %, которые с этими способностями родились, у которых они развивались с детства. Я несколько таких молодых девочек лет 18–20 встретил в свое время в Школе экстрасенсов, они меня поразили своими способностями, и я решил искать таких людей.
– Зачем? – Задал я резонный вопрос Толмачеву.
– Ну, первый мой интерес был чисто исследовательским. Я же тогда как человек с абсолютно материалистической точкой зрения рассуждал, как чистый экспериментатор, вышедший из науки. Хотелось пронаблюдать за рождением и развитием феномена. Второй интерес был совершенно наивен – я рассчитывал сформировать отряд будущих преобразователей России, такую, знаешь, «небесную сотню», которая с помощью своих способностей приведет нас к небесной России, когда вся эта пена и грязь уйдут. Как в книжке про хоббитов: когда Саурон рухнет, настанет счастье. Оказалось, конечно же, все совсем не так, Саурон не рухнул, Мордор стоит, орки маршируют, но это сейчас не важно, а важно то, что у меня были тогда столь наивные мысли. А где мне юные дарования искать? В школах! Поэтому, когда мне дали возможность проникнуть туда, я повел разведку боем и начал рассказывать детям об астрологии. Одна школа была на Академической, другая на Каховке, и была еще школа-гимназия на Юго-Западе. Я втайне надеялся, что пропущу через свое сито множество детей и вычислю нужных мне, потому что к тому времени уже примерно знал, как их можно вычислять…
В общем, Толмачев начал ездить по школам и увлеченно рассказывать детям о циклах… И вот однажды в школе на Каховке выступает он в актовом зале перед учениками и вдруг замечает в углу кудрявую девочку, которая ничего не записывает, сидит и все время пристально смотрит на него. В перерыве Толмачев подошел к ней и между ними состоялся следующим диалог:
– Слушай, я вижу, ты ничего даже не записываешь, ты кто?
– Ну, ты же знаешь, кто я, – ответила девочка, глядя ему в глаза.
– Я не знаю, кто ты, – ответил слегка растерявшийся Толмачев, – только чувствую, что ты человек, которого я, быть может, искал…
– Этого достаточно. И не говори об этом вслух. Не нужно чтобы кто-то, кроме тебя, про это знал. И еще – я вижу, что тебя тревожит: у тебя ребенок не спит ночами…
Это была правда. Недавно у Толмачева родился ребенок, и он действительно не спал по ночам – орал, как резаный, будто что-то ему мешало.
– Ты отодвинь его кровать от стены на полметра, – посоветовала девочка, которая видела нашего героя в первый раз в жизни. – Там, где сейчас стоит его кровать, зона плохая.
У Толмачева аж челюсть отпала от удивления: откуда она знает?.. Приехав домой, он первым делом отодвинул кроватку сына от стены, на место кровати воткнул холодильник, и с той поры младенец стал спать, как убитый.
– Это была моя первая встреча с Олей Фарбер, так звали эту девочку, – сказал Толмачев. – На тот момент ей было 15 лет. Потом таких детей у меня стало несколько. И я понимал, что несу некую ответственность за них, потому что я был тем, кто лучше всех знал, чем эти дети обладают. Судьба таких детей и людей обычна нелегка, потому что они редки, как бриллианты, а за бриллиантами всегда идет охота. Люди в погонах их вечно хотят заставить работать на родину, а люди с деньгами – на свои деньги. В этом я убедился, когда познакомился с Пашком, которому сломали жизнь, но об этом отдельный рассказ… Поэтому моей задачей было дать им понимание, кто они есть и научить правилам безопасности, главное из которых – не заикаться о своей необычности. В дальнейшем я увидел, что так обычно эти люди и живут. Наверное, потому что обладают даром предвидения, и понимают: огласка искалечит им судьбу. Я учил их жить незаметно. Например, Олю Фарбер я устроил работать неприметной чиновницей, посводничал и выдал замуж… И потом много лет ее не видел. Однажды мы встретились случайно, и она сказала: слушай, нам нельзя общаться, это опасно, не бойся, я выживу. А еще лет через десять увидел ее маму. Ехал из Домодедово на электричке, выхожу из вагона на Павелецком вокзале и смотрю –
