Симпсон осмотрелся кругом и подумал, что, вероятно, где-то поблизости он и умрет. Хотя он уже привык думать о смерти без эмоций, но решил без борьбы не сдаваться. У него еще оставалось в запасе то, что можно поставить на карту, и он собирался этим рискнуть. За всю жизнь человек накапливает массу привязанностей и связей. Следовательно, когда приходит беда, ему есть что терять. Симпсон физически ощутил, как у него «обостряется сознание».
Подобно Каллахэну он считал себя частью этого прекрасного мира, не преувеличивал своего значения и со смирением принимал то, что ему готовила судьба. Симпсон окинул взглядом пересеченную местность, которую ему предстояло пройти. Он испытывал гордость от того, что ему выпала честь сыграть партию в шахматы с лучшим игроком в этом мире.
Я вглядывался туда, где вдали терялся в дымке горизонт, и с ясностью и честностью, которые никогда ранее не испытывал, осознал свое место в этом мире… По спине прошли мурашки от возбуждения. Я принял решение и вступил в игру.
Опытный альпинист, не раз попадавший в самые отчаянные ситуации, Симпсон сумел быстро собраться с силами. Он стремительно пережил стадии ужаса, гнева и депрессии, смирился с мыслью, что цель еще слишком далека, и принял план действий. У него снова произошло расщепление сознания. Восприятие обострилось, и он полностью отдался выполнению ближайших задач, которые перед ним стояли. Он перестал волноваться, когда понял: «Не было никакого заговора темных сил. Это сказал мне внутренний голос, холодная рациональность которого как ножом прорезала неразбериху в голове». Симпсон слушал голос разума, который его направлял. В это время «другой ум показывал какофонию не связанных между собой изображений, воспоминаний и надежд, которые я наблюдал словно во сне, подчиняясь приказам голоса». Он привязал к сломанной ноге импровизированный костыль и пользовался ледорубом как тростью. Снова все его существование подчинилось знакомой мантре: «Поставил-поднял-оперся-прыгнул. Поставил-поднял-оперся-прыгнул».
Симпсон на самом деле слышал голос, который заглушал эмоции. Неокортекс связан с таламусом, в котором происходит обработка звуковой информации. Если человеку удается заглушить заложенные в гиппокампе воспоминания и тревожные сигналы миндалевидного тела, то остается только рациональный голос — «четкий, ясный и повелительный».
Все, кто пережил смертельную опасность, слышали этот голос. Ремарк писал:
…И чей-то добрый голос произносит слова, и они успокаивают меня, солдата в больших сапогах… и с мешочком для сухарей.
(«На Западном фронте без перемен», глава 5[77]
)Несмотря на правильные действия и несгибаемую волю, Джо Симпсон умирал. Силы природы неистощимы, а энергия человека имеет предел. Стресс и усталость постепенно брали свое, и Симпсон начал терять баланс между эмоциональным состоянием, подстегивающим к действию, и общим когнитивным контролем, усмиряющим деятельность.
Сначала Симпсон сбился с пути. В ту ночь он взял слишком быстрый темп. Энергия была на исходе. Потом он заблудился. Симпсон начал переживать стадии потерянности, которые в его случае грозили закончиться гибелью. Он вышел к большому сугробу. Тут он снова услышал далекий голос, приказавший вырыть пещеру и лечь спать. На следующее утро он проснулся и начал громко декламировать Шекспира. «Я был счастлив, когда выкрикивал шекспировские фразы голосом Лоуренса Оливье». Как только мозгу дают немного остыть от битвы, память тут же начинает поставлять наружу то, что сидит в ее глубоких закоулках. Остается надеяться, что за свою жизнь вы накопили там много хорошего.
Жизнь Симпсона была в опасности. За ночь до этого он был вымотан до предела. Вряд ли ему помогли несколько часов сна. Ему требовались еда, вода и срочная медицинская помощь.
Он вернулся к своему танцу на снегу и продолжал ковылять дальше. Но в тот день дело шло гораздо хуже. Его мучили жажда и боль. Он решил передвигаться от одного камня к другому, засекая время, чтобы занять этим свою память. Он очень хотел пить и не мог выбросить из головы мысль о ручье, который видел где-то поблизости во время восхождения. Рациональный голос становился все тише, а голос эмоций, кричавший: «Ну, давай! Сейчас! Вперед! Бегом! Ведь там вода!» — все громче.
Симпсон перестал засекать время перехода между камнями и попытался идти как можно быстрее. К моменту наступления ночи он так и не вышел к воде. Умерли батарейки фонарика. Ковыляя на самодельном костыле, он упал и не смог встать, после чего решил спать там, где упал. Но поспать удалось лишь урывками.
Как только Симпсон ослабил контроль над рациональной частью мозга, тот начал преподносить своему хозяину сюрпризы. «Вместо того чтобы спокойно спать, я бодрствовал, и сон ко мне не шел». Все страхи из глубоких недр эмоциональной части мозга, которые раньше ему удавалось сдерживать, словно сорвались с цепи. Его мучила боль в сломанной ноге. Все переживания и волнения нахлынули, как океанский прилив.
На следующий день Симпсон чувствовал себя так, «словно уперся лбом в стену». Энергии больше не было. Сила воли была на исходе. Он двигался медленно и с трудом. Симпсон вспомнил Йетса и то, что тот считает его мертвым. Йетс наверняка покинул базу. Даже если Симпсону удастся до него дойти, он все равно умрет. Близость смерти придала Симпсону сил: «Я должен сегодня дойти до лагеря», — твердо решил он.
В этот время Йетс сжигал вещи Симпсона и готовился ехать домой.
Симпсон знал: у него в запасе — десять часов светового дня. Он понимал, что должен все сделать правильно. Он «должен разбивать часы на короткие промежутки и засекать время». И снова, подстегиваемый чувством гнева, он заставил себя вернуться к своим узорам, ощутить чувство ритма и идти вперед по местности, которую с трудом прошел бы человек, имеющий две здоровые ноги.
Ему повезло. Никогда не стоит сбрасывать со счетов простое везение. «Удача необходима. Конечно, надо бороться до конца. Удача не приходит к тем, кто сидит сложа руки. Вот такого точно не случается», — рассказывал позднее Симпсон журналу Backpacker Magazine. Йетс собирался покинуть лагерь, местные жители уже пришли с ослами, которые должны были нести поклажу. Симпсон упал совсем рядом с лагерем и уже не был в состоянии подняться. Ему удалось собрать силы в кулак и закричать хриплым от жажды голосом. Йетс услышал крик. Он не поверил, что Симпсон жив, но все равно вышел из лагеря, чтобы проверить. Симпсона вывезли с горы на осле. После этого случая он совершил несколько десятков восхождений в Гималаях. Маршрут, которым тогда прошли Йетс и Симпсон на горе Сиула Гранде, после них так никто и не повторил.
Глава 14
Определенная степень благородства
Однажды я бездельничал на авиационной базе ВВС «Рэндольф». Самолеты не поднимались в воздух из-за грозы, поэтому я, словно неприкаянный, слонялся по территории. На доске объявлений я прочитал: «Хочу умереть во сне, как умер мой дедушка». Ниже мелким шрифтом была приписка: «А не с воплями и криками, как умерли пассажиры той машины, которой он управлял». Типичный юмор летчиков. (Я учился в летной группе под названием «Браво». На военном радиожаргоне «Браво» означает букву алфавита «Б», хотя сами летчики в шутку называли свое соединение «Летающий бобер».)
В комнату вошел летчик по имени Чак. Это был веселый парень со стрижкой бобриком, квадратной головой и такими же квадратными плечами. Как и все мы, он был невысокого роста. До того как Чак стал летным инструктором, он служил на базе в Исландии и летал на истребителе F-15 Eagle («Орел»). Он рассказал мне, как во время службы американские и советские летчики играли по ночам в игру под названием «у кого нервы крепче». Потом появились большие советские корабли, на которых стояли мощнейшие прожекторы, и русские старались ослепить американских пилотов. «После этого глаза летели к чертовой матери — полчаса вообще ничего не видели». Это тоже была игра. Стрелять не разрешали — обе стороны боялись, что может начаться Третья мировая война. Однако ослепленный летчик, потерявший контроль над самолетом, мог легко погибнуть.
Служба была не сахар. Великолепие неба, ореол авиации, гордое звание летчика — это, конечно, все присутствовало, но была и обратная сторона медали. Летчики по многу часов проводили в воздухе, мочились через катетер в специальный мочесборник и сидели в резиновых масках. Температура в крохотной кабине была или очень высокой, или очень низкой. О еде даже не вспоминали, если только кто-нибудь тайком не пронесет сэндвич, выкраденный из столовой. Я совершал длительные вылеты на военных самолетах и по себе знаю, каким тяжелым становится шлем. Пилоты носят шелковый подшлемник, но помогает он мало. Через час кажется, что тебе на голову поставили горячий утюг. Тяжесть шлема постепенно сдавливает шейные позвонки, отчего начинают болеть и затылок, и шея, и спина. Шлем и маску подгоняют под пилота на примерке. Перед полетом мне штангенциркулем измерили лицо от переносицы до конца подбородка. Шлем и маска должны сидеть на лице плотно, иначе во время катапультирования их может сдуть. И визор шлема должен быть всегда опущен.
