Некоторые детали, уточняющие хронологию событий, приводит в своей книге о Сталине Р. Макнил. Еще раз повторим, что он ссылается при этом на данные, которые сообщил ему грузинский профессор Табагуа на основе архивных изысканий. Согласно этим данным, Екатерина 22 марта 1907 года (а не в 1908 г. как обычно утверждается в некоторых публикациях) родила сына Якова. Во время проживания в Баку она заболела.
Обстоятельства, связанные со смертью первой жены Сталина, на основе архивных материалов воспроизводит в своей книге А.В. Островский. Я приведу полностью соответствующий фрагмент: «В Баку, — вспоминал М. Монаселидзе, — Като тяжело заболела. В октябре 1907 г. больную Като Сталин привез в Тбилиси, а затем опять вернулся в Баку». Через «две-три недели болезни Е.С. Сванидзе скончалась».
«22 ноября, — писал М. Монаселидзе, — Като скончалась. Сталин в это время был в Тбилиси. Като скончалась у него на руках. У гроба Като была снята фотография членов семьи и близких. Среди которых был и товарищ Сталин»
Сообщение о смерти Като было опубликовано в №№ 22,23 и 24 газеты «Цкаро». Оно гласило: «С сердечной скорбью извещают товарищей, знакомых и родных о смерти Екатерины Семеновны Сванидзе Джугашвили Иосиф — своей жены, Семен и Сефора — дочери, Александра, Александр и Марико — своей сестры. Вынос тела в Колоубанскую церковь 25 ноября в 9 часов утра, Фрейлинская, 3».
Похоронена была Е.С. Сванидзе на Кукийском кладбище святой Нины.»[263]
Любивший ее Джугашвили был глубоко опечален. Иремашвили, ставший уже меньшевиком и, таким образом, политическим противником, тем не менее пришел, чтобы выразить свое соболезнование и присутствовать на панихиде в церкви, которую отслужили в соответствии с последней волей покойной и пожеланиями семьи Сванидзе. Когда небольшая процессия достигла кладбища, рассказывал Иремашвили, «Коба крепко пожал мою руку, показал на гроб и сказал: «Сосо, это существо смягчало мое каменное сердце; она умерла и вместе с ней последние теплые чувства к людям». Он положил правую руку на грудь: «Здесь внутри все так опустошено, так непередаваемо пусто»[264].
В свою очередь Троцкий также ссылается на Иремашвили, рисуя картину постепенного превращения Кобы в подобие некоего монстра, в характере которого на первый план выступают черты отъявленного мизантропа. «Начиная с того дня, когда он похоронил свою жену, — цитируется Иремашвили, — он утратил последний остаток человеческих чувств. Его сердце наполнилось невыразимо злобной ненавистью, которую уже его безжалостный отец начал сеять в детской душе сына. Он подавлял сарказмом все более редко подымавшиеся моральные сдержки. Беспощадный по отношению к самому себе, он стал беспощадным по отношению ко всем людям.»[265]
Что ж, описание Иремашвили весьма впечатляет искренней сентиментальностью! Однако оно как-то уж слишком контрастирует с тем портретом Кобы, который в других местах своей книги рисует тот же Иремашвили. Не очень верится в сентиментальность Кобы даже в такой для него трагический час. Невольно начинаешь думать, что весь смысл данного пассажа сводится к тому, чтобы оттенить одну единственную мысль — утрату Кобой последних теплых чувств к людям вообще. Именно доказательству его черствости и полного равнодушия к людям подчинено все повествование, связанное с данным эпизодом.
Вот почему свидетельства подобного рода не хочется воспринимать на веру как бесспорные факты, верно отражающие обстоятельства личной жизни молодого Сталина. К тому же они в целом не укладываются в общую конфигурацию его чрезвычайно сдержанного, далекого от порывов сентиментальности и приступов отчаяния, характера. Конечно, может быть, он глубоко и искренне любил свою первую жену и испытывал чувство большой утраты с ее смертью. Однако не может не вызывать отторжения намерение через этот эпизод представить Кобу как законченного и даже патологического мизантропа. Общую картину отнюдь не меняет и то, что некоторые биографы, как бы нехотя признают то, что Иосиф любил свою первую жену, но, мол, это было чем-то неестественным, точнее противоестественным для него. Ведь в сущности и любовь к своей первой жене не могла изменить его натуру человеконенавистника, который не знал и не ведал, что такое истинная любовь к людям.
Такова логика подобных умозаключений и логических построений. Однако, и это достаточно общепринятый постулат, одной из главных побудительных причин, толкающих человека на путь революционной борьбы, как раз и является любовь к людям, стремление освободить их от эксплуатации, несправедливости и угнетения. И в этом более широком контексте постулат о мнимом равнодушии Сталина, в том числе и в молодом возрасте, к людям вообще, кажется мне, мягко говоря, не вполне убедительным.
Но вернемся непосредственно к деятельности Сталина после совершенного им побега из сибирской ссылки. По свидетельству С. Аллилуева, едва Коба вернулся из ссылки, как снова весь ушёл в революционную работу. Прямым подтверждением этого служит следующее донесение начальника тифлисского охранного отделения в Департамент полиции: «Джугашвили Иосиф Виссарионов, крестьянин села Диди Лило Тифлисской губернии, разыскивается циркуляром Департамента полиции за № 5500 от 1 мая 1904 г. В 1902 г. привлекался обвиняемым при Тифлисском губернском жандармском управлении, последствием чего была высылка под гласный надзор полиции на 3 года в Восточную Сибирь (предложение Департамента полиции 17 июля 1903 г. № 4305), откуда 5 января 1904 г. скрылся. По указанию агентуры, проживает в городе Тифлисе, где ведет активную преступную деятельность»[266].
Он участвует в работе Кавказского союзного комитета РСДРП, пишет листовки и прокламации, выступает на конспиративных собраниях и многочисленных дискуссиях[267]. В центре тогдашней внутрипартийной жизни оказались принципиальные разногласия между большевиками и меньшевиками, наиболее выпукло проявившиеся в ходе II съезда РСДРП (1903 г.), который фактически и зафиксировал существовавший в латентном виде раскол партии на два диаметрально противоположных крыла. С этого времени борьба двух течений в российской социал-демократии стала основной осью, вокруг которой развивались все внутрипартийные события.
Существо этих разногласий хорошо известно, как известны и конечные результаты этой многолетней политической борьбы. В мою задачу не входит рассматривать и анализировать весь спектр вопросов, различный подход к которым и проложил непреодолимую пропасть между большевиками и меньшевиками. Кто его знает, может быть, не будь этих разногласий, судьба русской революции и пути ее развития имели бы совершенно иной характер и иную направленность. Но как известно, сослагательное наклонение — единственное, неприемлемое для истории, точнее для характеристики исторического процесса и его результатов.
В официальной партийной историографии, как во времена Сталина, так и после него, противостояние между большевиками и меньшевиками трактовалось как альфа и омега всей партийной деятельности до революции. Думается, что до определенной степени так это и было. Однако при освещении конкретных этапов истории РСДРП место и роль этого исторического противостояния, на мой взгляд, сознательно или в силу укоренившихся в мышлении шаблонов явно преувеличивались в ущерб правде жизни. Каковы бы ни были степень и острота противоборства двух фракций единой тогда партии, все-таки у них существовала и общность по многим принципиально важным вопросам. В конце концов перед ними был общий враг — царское самодержавие, и над ними висела одна и та же опасность, которая, как известно, сплачивает, куда сильнее, чем многие другие политические и иные узы.
Памятуя об этом, думается, можно определить и верный ракурс для оценки партийной деятельности Сталина в тот период. С самого начала следует отбросить, как откровенно упрощенный, постулат, согласно которому стержнем всей партийной работы Сталина в Закавказье в тот период была непримиримая и неустанная борьба против меньшевиков. Разумеется, такая борьба имела место и этот факт находит красноречивое отражение в опубликованных работах Сталина, относящихся к тому времени. Более того, Сталин, в силу ряда свойственных его натуре черт характера, был более, чем другие, склонен выступать против концепций политической борьбы, отстаиваемых меньшевиками. Ему органически претили их умеренность и осторожность в выборе средств борьбы, акцент на экономические требования в ущерб методам боевой и наступательной тактики. Сталинский менталитет чуть ли не инстинктивно отторгал политическую философию меньшевизма, которую кратко, хотя и упрощенно, можно выразить ставшей крылатой фразой — «медленным шагом, робким зигзагом» — идти к цели. (Отнюдь не случайно, что автором этой емкой формулы был один из виднейших лидеров меньшевизма Ю. Мартов)
