На побережье тишина. Пара буйволов, не найдя пресного водоема, сидит по уши в воде у океанского пляжа. Одинокий мальчишка-рыбак ходит вдоль берега, высматривая добычу. В руках у него небольшая круглая сеть, и время от времени он легким движением бросает ее в воду, чтобы она накрыла то место, где замечено движение. Если рыба не успевает ускользнуть из опасного круга, то она должна запутаться в сети, а остальное — дело техники. На поясе у бывалого рыбака кошель для улова, но он почти пуст...
Рыбацкая деревушка приютилась недалеко от бунгало. Вижу, как из огромного ствола дерева, срубленного неподалеку, мастер делает лодку-долбленку. На других островах Андаманского архипелага, а тем более в самой Индии, этого не увидишь. Таких больших деревьев там просто нет, и лодки изготовляют из хорошо пригнанных брусьев. А порой просто связывают три-пять слегка обработанных «под лодку» бревен и отправляются на рыбный промысел, преодолевая полосу прибоя. Такому судну не страшна высокая волна. Она не может его захлестнуть и потопить. И когда вода схлынет, «поплавок» продолжает свой путь с отважными кормчими.
На Хавелоке не перевелись еще вековые деревья толщиной в два-три обхвата. И в этом я убедился, отправившись по проселочной дороге в противоположную от деревушки сторону. Дорога быстро превращается в лесную, а точнее — в лесовозную. Она выводит на опушку, где стоят бараки лесозаготовителей. Стены бараков сделаны из бамбуковых щитов, а крыша покрыта соломой. Неподалеку стоит бульдозер, бревна приготовлены к вывозу. Здесь идет вырубка леса; за «первопроходцами» сюда устремятся асфальтоукладчики, затем настроят отелей, и самодовольные «весси», сидя под навесом в плетеных креслах, будут потягивать через соломинку манговый сок со льдом, поскольку с баночным пивом на Андаманах перебои...
Деревянный мостик, перекинутый через ручей, переносит тебя в другой мир. Деревья смыкаются, у берега ручья видны огромные слоновьи следы. Где-то здесь слоны работают на лесоповале — ведь никакой бульдозер не в состоянии забраться на крутой склон, где валят деревья.
Еще час хода по тропе близ берега, и она резко уходит вправо, огибая крутой мыс. Впереди показался просвет, и вот тропа выводит на поле величиной с большую взлетную полосу. Впрочем, сравнение со взлетной полосой условно: открывшаяся панорама далека от XX века с его техническими достижениями. Это заповедный уголок в полном смысле слова: зеленые и синие попугаи носятся стаями над свежеубранным полем. У обочины лежит деревянная соха — прямо хоть сейчас в музей. Нет привычных столбов с проводами: электричество сюда еще не дошло. Земля отвоевана у джунглей подсечно-огневым способом: посреди поля кое-где торчат обугленные стволы деревьев, которые невозможно было выкорчевать вручную.
По краю поля — соломенные хижины. Крестьянки веют зерно на ветру. Молодой индиец несет воду на коромысле в деревянных ведрах. Покой навевает и вид буйволов, мирно лежащих в пруду: лишь рога и глаза видны на поверхности. В целом селение выглядит как этнографический музей с живыми статистами. Впрочем... Из хижины вышел охотник с ружьем в руках. Он целится в птицу, спрятавшуюся в густой кроне. Ружье у него пневматическое, какое можно увидеть в тире; его вид нарушает пасторальную идиллию, возвращая к современным реалиям. Так и хочется упрекнуть охотника: почему ружье не духовое — в виде длинной трубки, откуда вылетает стрела?
Однако нужно возвращаться в бунгало; сумерки наступают здесь очень быстро. Правда, в призрачном свете луны тропа хорошо видна. В джунглях что-то свистит, трещит, движется, порхает. С непривычки неуютно, но потом вспоминается выражение наших немецких студентов-попутчиков: «Это их проблемы» — пусть себе возятся в чаще...
Рядом с каменным веком
Пароход, идущий на Средний Андаман, следует мимо многочисленных бухточек и проливов, отделяющих один островок от другого. Очередная стоянка — у причала на острове Лонг-Айленд. Здесь своего рода заповедник, но не каменных топоров и стрел, а серпа и молота. Этот до боли знакомый символ нарисован на стене портового пакгауза, а под ним надпись-призыв: «Голосуйте за компартию Индии (марксистскую)!» Местные индийцы объясняют удивленным туристам, что на этом острове много выходцев из Западной Бенгалии, где традиционно сильны позиции коммунистов. Их не смущает, что в России Ленина уже не почитают как Махатму...
Во время краткой стоянки наши спутники — Лоренцо, Нгуен Туан и Бок Коан решают остаться на Лонг-Айленде для «рекреации» — на отдых. Средний и Северный Андаман их почему-то не привлекают. «Всего не пересмотришь», — оправдываются они. Договариваемся встретиться в Порт-Блэре, и вот пароход уже снова в открытом море.
Теперь мои спутники — Кристиан Маркус и Дирк Кулл. Несмотря на то, что Дирк вырос в ГДР, он опытный путешественник и побывал уже в Индонезии и Малайзии. После того как рухнула Берлинская стена, он свободно выезжает за границу. Въездную визу в эти страны ему ставили по прибытии прямо в аэропорту. Мог ли он мечтать об этом еще несколько лет назад? А Кристиан из Карлсруэ считает, что в этом нет ничего особенного — а как же иначе?
Вечером швартуемся в порту назначения, и вскоре автобус доставляет пассажиров в Рангат — городок, расположенный в шести километрах от гавани. Здесь каждый приезжий на виду, а особенно иностранцы. Вот уже появляется добровольный гид, который помогает нам устроиться в единственном на весь городок отеле. (Здесь все наоборот: гостиница называется «лоджия», а «отель» — это закусочная). Хозяин предлагает по чашечке чая, и начинается беседа. Наш гид-собеседник по профессии лесник, форест-офисер, как он с достоинством представил себя. Спрашиваем: знакомы ли ему джарава? Приходится ли ему иметь дело с этим племенем? Ведь именно несостоявшаяся встреча с ними на Южном Андамане привела нас на этот остров. «Иногда, — отвечает он, — но при любом контакте я стреляю вверх из пистолета, чтобы не подпустить джарава на близкое расстояние. Ведь они — как призраки: не успеешь понять, откуда и когда вылетит пущенная в тебя стрела. Утешение в одном: конец стрелы не отравлен. А вообще местным индийцам запрещено иметь контакты с племенем. Ведь джарава не имеют иммунитета от «цивилизованных» болезней. Чихнешь, и племя вымрет!»
С индийцем-лесником идем по городку. Здесь заканчивается строительство нового индуистского храма в тамильском стиле. Это признак того, что число тамилов на Андаманах постоянно растет. Они вынуждены переселяться сюда с юга Индии, а также со Шри Ланки, где не прекращаются столкновения индуистов-тамилов с буддистами-сингалами. За последние 15 лет за счет иммигрантов население Андаманского архипелага увеличилось с 50 до 180 тысяч человек, причем с каждым пароходом из Калькутты и Мадраса прибывают новые группы. Уже поговаривают о перенаселенности Андаманских островов, что в конечном свете может создать угрозу для первобытных племен, живущих по соседству.
На следующий день решаем отправиться на поиски племени. К западу от Рангата есть деревенька Парна Сала, а дальше — неизвестность. Вдруг нам повезет? Запасшись водой и провизией, выходим из «лоджии» и устремляемся на запад. В самом начале пути мы должны миновать мост через обмелевший ручей, в котором отмокают буйволы. У моста — шлагбаум и будочка, где дремлет «официальное лицо». Это контрольный пункт лесного надзора — здесь следят за тем, чтобы грузовики не вывозили срубленные деревья без лицензий. Наше появление интереса не вызывает, и мы идем дальше.
Навстречу то и дело попадаются ученики с тетрадями. Они идут в райцентр — средняя школа есть только в Рангате. Ребятня помладше крутится во дворе местной сельской школы. Здесь их две — одно здание старое, барачного типа, второе — новое, бетонное, двухэтажное. Это еще одно свидетельство быстрого прироста населения за счет иммигрантов. Вообще Рангат и его окрестности представляют нечто среднее между переселенческими городками Дальнего Запада, как их показывают в американских вестернах, и сибирскими леспромхозами. Добавим к этому пальмы, жару, сари, индийские мелодии, льющиеся из динамиков при храме...
Через час подходим к деревне Парна Сала. Здесь иная атмосфера. Все давно устроилось, устоялось, сельский быт упорядочен. Всякая скотина знает свое место — буйволы, коровы, собаки, куры, гуси. У каждой семьи свой земельный участок, и лишь узенькая тропинка позволяет приблизиться к тому краю селения, где начинается тропический лес, уходящий вверх по склону. Расспросы местных жителей о джарава безрезультатны. Никто не знает английского, а дети сидят в это время за партами в школе. Но кое-что мы смогли понять из жестов: при слове «джарава» крестьяне махали рукой в сторону горного хребта и при этом удивлялись: зачем нам туда нужно? Один крестьянин долго пытался нам что-то втолковать, а потом подвел к дороге и показал на раздавленную змею, лежащую у обочины.
