Делез переносит свои исследования в сторону частей монады-правителя, более низких в иерархической схеме членов, монад подчиненных, претерпевающих господство.
Постепенно архитектурная метафора становится преобладающей в трактовке Лейбница, и стилистика – тот новый язык, о котором я говорила, начинает оттенять и вытеснять содержание. Вертикаль едва заметно заваливается, как Пизанская башня, хотя иерархичность Лейбница Делез никогда не упускает из виду. Она лишь кажется слегка покосившейся – как подгнивший столб в поле, повисший на проводах.
От монады к номаде: шахматы и го
Тут мы сталкиваемся с проблемой власти, господства – центральным понятием, подвергнутым критике в философии постмодерна. Может ли возникнуть такая ситуация, что монады ускользнут от господства? Проект Делеза – обнаружить в строгой системе Лейбница сбои, при которых монады становятся несвязанными («без узелков»), неподчиняющимися господству «темной комнаты» второго этажа (главной господствующей монаде). Делез пытается найти возможность восстания микро-монад против целостности центральной монады-правительницы. Это то, что Делез в произведении «Тысяча плато» [311] называет восстанием «ризомы» (клубневой сети) против Дерева (корня), мятежом тонких корешков, пребывающих в беспорядочной разветвленности, против ствола, вертикально направленного вверх с малым количеством разветвлений.
Не есть ли идея Делеза не что иное, как попытка устранения идеализма в психофизической модели Лейбница? Уничтожения второго этажа и перемещение его в «комнаты приемов»? Именно эта попытка и составляет «анти-идеалистический» пересмотр Делезом психофизической концепции Лейбница. Этот пересмотр и постройка первого этажа без второго (редукция второго к первому) осуществляется с помощью концепта «тела без органов» и «номады».
«Номада» – ризоматическая, подвижная инстанция спонтанного создания необязательных, коротких нарративов, которая образуется в ходе размывания структур. Это базовое понятие постструктурализма. Номада противостоит монаде – это оппозиция подвижного, кочевого (nomad – общееропейский корень, обозначающий «кочевник») и строго фиксированного, неподвижного.
Делез и Гваттари приводят множество примеров для наглядного объяснения этой оппозиции: например, при рассмотрении типов и организации игр у оседлых и кочевых народов. Игра в шахматы – игра оседлая, а оседлость, по Делезу и Гваттари, есть признак западноевропейской философской культуры – со строго расчерченным полем, кодированным пространством, пространством «системы мест» и строгими правилами расстановки фигур на доске. Она противостоит игре кочевников – «го», в которой отсутствует строгая расчерченность игрового поля и наглядно представлена детерриториализация пространства (рассеивание элементов – броски камешков, придающие ситуативную, смутную неопределенность пространству). В шахматной игре присутствует иерархия в названии и функциях элементов и фигур: король, ферзь (королева), пешка и т. д., воспроизводящих вертикаль, вертикальную ось власти. В игре «го» все фигуры-элементы игры (камни) равны между собой.
В шахматах сохраняется модель двухэтажной топики: законы машины-монады управления, перенесенные на телесность, создание иерархии (тело – шахматная доска – государство монад короля, ферзя, слона, ладьи, пешек и т. д.). В игре «го» мы имеем лишь одно измерение, одноэтажность, отсутствие строгих законов и ситуативное преобразование пространства (отсутствие господствующей власти монады, «любая точка ризомы может – и должна быть – присоединена к любой другой ее точке» [312]).
Применительно к топологии Лейбница это можно выразить так. – Верхний этаж всегда характеризуется тем, что создает цельность, нижний – дает материал для этого созидания. Верх (темная комната) навязывает механические законы и органы, выстраивая организм – реализацию в теле (интересно, что свет приходит из тьмы, телесное становится светлым, благодаря темной монаде).
В концепции «тела без органов» Делез предлагает перенести креативный потенциал с верхнего этажа на нижний, сделать телесность творящей структурой. Вслед за определением «тела без органов» А.Арто («Тело есть тело, оно одно, ему нет нужды в органах…» [313]), Делез говорит о неизбежности момента cброса телом органов (или их потери). Вместо двухэтажной топики лейбницевской интерпретации соотношения души/тела мы получаем лишь один этаж телесного, замкнутого само на себя и порождающего в ходе этого самозамыкания симулякр сознания (психики). «Телесное» Делеза не является упорядоченным, каким оно выступает у Лейбница.
Тело без органов – вовсе не противоположность органам. Его враги не органы. Его враг – организм (органическая организация органов) [314].
«Тело без органов» – вышедшая из-под власти разумной монады система потоков, точек, микро-монад, бесформенная, не структурированная, непорожденная. Организм (2-х этажное здание) объявляется инструментом подавления и «темницей жизни» и устраняется как фактор насилия.
В барочном здании Лейбница слуги и обитатели подвала поднимают восстание.
Элиминация иерархий: машины желания
Рассмотрим внимательнее тот этаж, который остается после взрыва Делезом здания лейбницевской модели. Этаж телесного отличается устранением или элиминацией иерархий: например, монада сердца и монада печени абсолютно равны и не собраны в организме в иерархическую цепь. Здесь мы имеем дело с демократией (в сетевом понимании – с глобальной сетью), равенством, с био-политикой. Более того, сама целостность монад отдельных органов ставится под сомнение: ведь в них находятся и еще меньшие составные части. Это приближается к модели «освобожденного множества» Спинозы, основанной на фундаментальном пантеизме, тождестве Бога и природы (deus sive natura). Сохраняя в какой-то степени атомарные сущности – монады/машины и их механические принципы, мы более не имеем целого (т. е. сообщества микро-монад, объединенных под властью монады-правителя).
Очень точно это состояние выражается в введенном Делезом и Гваттари концепте «машины желаний» (machine désirante, «желающей машины» [315]). Машина желаний – проект гибридной формы жизни, в котором механическое более не противопоставляется естественному, спонтанному. Подавляющая инстанция сознания расположена вплотную к классическому объекту подавления, т. е. к желанию (либидо), в постфрейдистской топике.
Делез и Лейбниц: начало и конец Нового времени
Интерпретация Делезом Лейбница обнаруживает две психофизические модели: барокко (Нового времени, Модерна) и Постмодерна. Если Постмодерн ориентируется на концепт «тела без органов», то по аналогии с этим мы могли бы назвать концепт, являющийся осью монадологического исследования Лейбница – «органов без тела», поскольку в идеализме в рассмотрении соотношения психического и физического рассудочное доминирует над телесным (материальным), которому как таковому не присваивается никакого независимого онтологического статуса. Лейбниц представляет в своей концепции идеалистическую философию Нового времени, частично сохраняющую средневековую религиозную направленность, а частично, и подчас неосознанно, предвосхищающую позднейшее окончательное «расколдовывание мира» (в понимании М. Вебера). На заре Нового времени природа объявляется написанной математическим языком Бога. В позднем Модерне фигура Бога подвергается жесткой критике, выносится за рамки рассмотрения и впоследствии вообще элиминируется (окончательно – в нигилизме Ф. Ницше). Материя же, напротив, онтологизируется – через признание гравитации, впущенной на первый этаж барочной конструкции.
