Яркий свет солнца ослепил нас, когда мы вылезли ползком из пещеры и сели у ее входа, чтобы несколько расправить свои члены и погреться на солнце так же, как грелась до нас красивая змея.
— Присмотритесь к этим кучам по склонам горы, — сказал один из наших спутников. — Они ведь немного другого, красноватого цвета. Смотрите, даже трава на них растет немного иная. Ведь это не что иное, как старые отвалы ртутной руды.
И он был прав. Загадка Чаувайской пещеры была разгадана. Пещера эта представляла лишь звено того большого ртутно-сурьмяного пояса, который был открыт экспедициями Академии наук СССР и который тянется прерывистой линией то по северным, то по южным склонам известковых древних гряд, образуя ряд ценнейших и крупнейших в Советском Союзе месторождений этих металлов.
Экспедиции в течение многих лет изучали этот пояс; по отдельным отвалам, старым копушкам, по едва заметным различиям в цвете наши геологи-поисковики и открыли новые месторождения Кадамджая и Хайдаркана.
— Давайте поедем туда, — сказал Д. И. Щербаков, — спустимся в Уч-Курган, там переночуем, а завтра с раннего утра запасемся бензином и отправимся в дивные места Шахимардана.
Мы с радостью приняли его предложение, но раньше чем покинуть интересный Чаувай, мы спустились в кишлак и решили подзакусить у одного уважаемого «усты» (мастера), которого хорошо знали наши среднеазиатские работники. Мы были встречены весьма приветливо, и началась подготовка к угощению.
Уста поднялся на плоскую крышу своего дома, и в замечательной тишине Чаувайской долины раздался его голос.
Это не была молитва муэдзина, которая в былые времена раздавалась с балкончика мечети. Это не был боевой клич, предупреждающий о наступающей опасности. Нет, это были простые, но для нас очень важные слова, а в переводе они звучали: «У меня гости. У кого есть хорошие яйца, кто согласен продать дешево курицу, кто принесет вкусные и не скисшие сливки?..» Красиво раздавался голос по долине, а мы после перевода его слов предвкушали удовольствие попробовать курицу, вкусные яйца и хорошее молоко.
Призыв дал блестящие результаты. О них я не буду рассказывать. Я только скажу, что идти домой в Уч-Курган нам было довольно тяжело, хотя дорога шла всё время под гору.
И поздно вечером, растянувшись на многочисленных подушках и одеялах на нависшей над арыком веранде, мы еще долго вспоминали о том, как вкусно нас накормил уста.
У наших уч-курганских хозяев был настоящий той (празднество). Мы еще обменивались воспоминаниями, когда до нас тихо стали доноситься звуки зурны. Вошел слепой музыкант, а молодой танцовщик стал мерно и тихо, еле перебирая ногами, танцевать, что-то напевая в унисон с заунывным звуком зурны, сливавшимся с отдаленным ревом бурного Исфайрана. И под эти чарующие звуки мы заснули, вспоминая пережитое и надеясь на будущий день.
Рано, рано, едва только поднялось солнце, мы уже были на ногах. Медленно разогревался мотор нашей машины. Быстро проглотили мы по пиале горячего кок-чая. Скорее, скорее, еще по холодку, до наступления жары, переедем через мост, поднимемся крутыми улицами на левый берег реки, а потом через арыки, поля и предгорья скорее в Кадамджай.
Наш расчет был правильным. Еще солнце не поднялось на полдень, как мы уже подъезжали к приветливому поселку Кадамджай, миновав знаменитый живописный кишлак Вуадиль с его самыми крупными во всей Фергане тысячелетними карагачами.
Кадамджай живописно расположен на левом берегу Шахимардана. Нарядный чистенький рабочий поселок. Рядом с ним новая обогатительная фабрика, а над самой рекой, как страж, перед входом в ущелье, одинокая скала с маленьким хребтиком, где и расположено месторождение.
Сурьмяной блеск неправильными скоплениями заполняет своеобразную рудную брекчию, которая образовалась между известняками и сланцами в результате могучих горных движений сравнительно недавнего времени.
Вместе с сурьмяным блеском здесь встречается и ряд других сурьмяных минералов, следы плавикового шпата, серебристый накрит и кое-где натеки арагонита. Таков бесхитростный список минералов этого месторождения, которое сейчас дает Советскому Союзу большое количество сурьмы.
Отсюда, из Кадамджая, широкая автомобильная дорога ведет к Шахимардану, известному узбекскому курорту, расположенному в глубине совершенно такой же долины, как только что описанная нами долина Исфайрана.
Не доехав до Шахимардана, мы свернули вправо, в боковую долину, значительно более широкую, чем Чаувайская, но в общем весьма напоминающую ее орографически и геологически.
Эта долина вначале очень живописна и покрыта богатой растительностью. За кишлаком Охна начинается длинный, но спокойный и ровный подъем к перевалу. Здесь, справа от дороги, в таких же пещерах, как и Чаувайская, наши геологи открыли древние выработки ртути и, таким образом, наметили дальнейшее направление ртутно-сурьмяной линии на запад.
Вход в пещеру около Охны. Ферганская долина.
Машина легко брала подъем. Вскоре мы уже приблизились к перевалу. Но здесь-то, как мы и предполагали, начались наши мытарства. Перевал был труднопроходим. Дорогу размыло, и тщетны были все наши попытки поднять машину по мокрому косогору. Но наши опытные «среднеазиаты» успокоили нас: до Хайдаркана остается всего-навсего километров пять. Оставим здесь машину, пойдем пешком. Так мы и сделали.
Дорога была необычайно живописна. Налево уже светились розовым цветом снежные вершины Туркестанского хребта. Справа нас отделяли от Ферганской котловины мрачные, тонувшие в вечернем полумраке кулисы, а впереди была широкая, свободная, продольная долина, терявшаяся где-то далеко на западе в неясных зеленовато-синих очертаниях оазисов реки Сох.
Бодро шагали мы к Хайдаркану и, еще не доходя до небольшого горного поселка, живописно расположенного около старого пруда, увидели направо целый ряд древних выработок, которые опытный глаз легко различал по цвету выбросов боковой породы.
Несколько дней провели мы в Хайдаркане. Не без гордости показывал нам А. А. Сауков все его достопримечательности.
Здесь было так называемое центральное поле с кавернозными брекчиевидными известняками, в котором сидели ярко-красные пятна киновари. Бесконечные подземные ходы и старые выработки напоминали Чаувай, а новые штольни и штреки нам говорили о том, что здесь ведется энергичная разведка для постановки добычных работ.
А. А. Сауков показывал нам прекрасные жилы Медной горы, где руды ртути, сурьмы и меди сплетались в сложном теле из плавикового шпата.
По вечерам мы собирались в маленькой комнатке разведочного отделения, и наши геологи и хозяйственники раскрывали перед нами картину завоевания Хайдаркана.
А овладеть им было нелегкой задачей. Больше сотни километров отделяли его от железнодорожного пути, и дорога шла по трудным перевалам и узким ушельям.
Вокруг на многие десятки километров не было никакого жилья.
Около самого рудника совершенно отсутствовала вода, и надо было провести особым арыком воды реки Алаудина, стекавшей с Алайского хребта. Не было здесь ни топлива, ни крепежного леса, никакого хозяйственного строительства. Все надо было создавать заново.
Малый Хайдаркан вряд ли окупил бы себя. Большой Хайдаркан требовал грандиозных мероприятий, больших затрат денег и энергии многих людей, для того чтобы создать здесь настоящее культурное, технически оснащенное горное предприятие.
И мы, минералоги, забывали о своей специальности, превращались в инженеров, строителей, хозяйственников. Мы бурно и долго спорили о направлении железной дороги, о подвозе угля с запада, о гидроэнергии на востоке и долго засиживались по вечерам, увлеченные идеей большого строительства.
Но вместе с тем мы прекрасно понимали, что рудное поле еще недостаточно изучено, еще недостаточно уточнены запасы ртути и сурьмы, для того чтобы эти мечты стали реальным делом сегодняшнего дня.
Мы прощались с Хайдарканом в торжественный день 1 мая 1932 года. Весь небольшой коллектив рабочих и инженеров собрался в клубе, а мы один за другим делились нашими впечатлениями, говорили об индустриализации Средней Азии, о роли металлов в промышленности, о борьбе за ртуть и сурьму Средней Азии.
По Ферганской котловине
Мы снова едем, и на этот раз — на север Ферганской котловины. Мы сидим в поезде, тянущемся от одного хлопкового центра к другому, снова с трепетом охраняем наши вещи от неосторожных посетителей; снова я привычным движением проверяю, на месте ли мой бумажник, который уже не раз исчезал из моего кармана в железнодорожной сутолоке.
На станции Ходжент необычайное оживление. Но, конечно, никакой машины за нами на станцию не выслано. Мы берем какую-то подводу, запряженную полуживой лошаденкой, и тащимся в город, в котором нам предстоят несколько недель упорной работы.
