Я сознательно акцентирую внимание на этом моменте, поскольку он кажется мне довольно существенным для дальнейшей политической эволюции Сталина. В своем роде он послужил неким исходным, отправным пунктом в длительном и сложном процессе вызревания в нем убеждений государственника. Становление государственного мышления, государственного подхода у любой личности исторического масштаба — это не простой и прямолинейный путь. Приложимо это и к Сталину. Здесь же я пытаюсь оттенить некоторые глубинные, первоначальные истоки формирования такого политико-философского подхода. Собственная почва, реальная российская действительность должны служить базой для выработки политической стратегии — такова квинтэссенция зарождавшихся и утверждавшихся в его сознании взглядов и фундаментальных политических установок.
Одним из важных направлений деятельности Кобы в бакинский период была работа по организации выпуска печатных изданий, прежде всего газет. В официальных материалах, опубликованных при жизни Сталина, дана чрезмерно восторженная и явно преувеличенная оценка этой стороны его работы в Баку. Однако не вызывает никаких сомнений сам факт его активного участия в организации выпуска таких газет, как «Бакинский пролетарий,» «Гудок» и др. Вообще налаживанию партийной печати он уделял пристальное внимание, памятуя, очевидно, о словах Ленина, что газета является не только коллективным пропагандистом и агитатором, но и коллективным организатором. Эта сторона его деятельности отражена в соответствующих материалах полиции, что позволяет сделать вполне объективные выводы о его вкладе в дело постановки партийной печати.
Так, в секретном донесении Тифлисскому губернскому жандармскому управлению начальник бакинской охранки ротмистр Мартынов доносил 19 октября 1909. г., что:
«…Коба» выехал в Тифлис для присутствования на конференции, на которой он явится уполномоченным от Бакинской организации. Предстоит решение вопроса о постановке в Баку общей с Тифлисской техники и издании общего органа под наименованием «Кавказский пролетарий». Ввиду того, что орган этот желают издавать на трёх языках (русском, армянском, татарском), требуется увеличение средств на технику, для соответственного её оборудования на больший размер газеты, пополнение шрифта армянским и татарским; недостаток средств в Бакинской организации… и другие, связанные с изданием газеты вопросы, составят предмет занятий конференции, после которой «Коба» должен вернуться в Баку и немедленно приступить к постановке техники. О выезде его из Тифлиса прошу телеграфировать, указав № поезда»[367].
Его активное участие в качестве автора на страницах этих газет также служит убедительным подтверждением того, что постановке партийной печати Коба уделял большое внимание. Таким образом, если утверждения официальной сталинской историографии, что он был и организатором, и редактором указанных изданий еще можно поставить под сомнение, то активное участие в этом было бесспорным.
Заслуживает внимания еще одно обстоятельство, связанное с бакинским периодом революционной деятельности Кобы. Некоторые биографы Сталина утверждают, что в Баку он не играл сколько-нибудь значительной роли. Так, Смит пишет, что он «был второстепенной фигурой среди видных членов социал-демократической организации Баку, включавших таких деятелей, как Шаумян, Джапаридзе и Енукидзе.»[368]. Действительно, в это время там вели партийную работу многие довольно видные большевики, в их числе Шаумян, Джапаридзе, Спандарьян, Орджоникидзе, Азизбеков, Ворошилов, Фиолетов и другие. Солидные силы были и на стороне меньшевиков, поскольку именно в Баку развертывалась важная фаза борьбы за влияние на рабочие массы.
Сейчас затруднительно высказать вполне взвешенную оценку реальной роли Кобы в руководстве бакинской организацией большевиков. Но что он входил в состав Бакинского комитета, был одним из видных, а не второстепенных его деятелей, это бесспорно. Следует заметить также, что взаимоотношения среди членов соответствующих партийных комитетов, как и вообще между подпольщиками-большевиками, в тот период не определялись какими-либо строго иерархическими критериями. Они исходили из того, что делают общее дело, и вопросы подчинения или главенства не имели определяющего, доминирующего значения. Понятия партийной иерархии, сложившиеся после утверждения большевиков у власти, ни в коем случае неправомерно переносить на времена подпольной деятельности. Тогда была совершенно иная обстановка, соответственно, господствовали и иные нормы взаимных отношений.
В свете этого мне представляются надуманными, явно сфабрикованными измышления по поводу того, что в среде большевиков, в особенности между Кобой и Шаумяном, шла ожесточенная борьба за лидерство, за влияние в организации. Б. Суварин, например, пишет, что «между обоими началась длительная борьба, достигшая такого размаха, что бакинские рабочие даже подозревали Джугашвили в том, что он доносил полиции на Шаумяна. Они хотели привлечь его к партийному суду. Его спасли арест и ссылка в Сибирь.»[369].
Останавливается на этом эпизоде подпольного периода деятельности Сталина упоминавшийся уже А.В. Островский. Критически проанализировав некоторые версии о мнимой причастности Сталина к сотрудничеству с царской полицией, появившиеся еще в 30-е годы, он категорически отметает их как явно провокационные и лишенные реальной документальной базы. По поводу эпизода, связанного с Шаумяном, он пишет следующее: «Первые попытки запустить в обращение версию о связях И.В. Сталина с царской охранкой не увенчались успехом. Она была встречена скептически даже его самыми непримиримыми политическими противниками.
Одним из немногих, кто готов был признать правдоподобность этой версии, являлся бывший лидер грузинских меньшевиков Ной Жордания. В 1936 г. на страницах издававшейся в эмиграции газеты «Брдзолис Кхма» («Эхо борьбы») он поделился воспоминаниями, в которых, не называя, правда, фамилии, привел следующее свидетельство одного из знакомых ему большевиков.
Когда из Тифлиса И.В. Сталин уехал в Баку, там у него возник конфликт с С.Г. Шаумяном. В разгаре борьбы между ними С.Г. Шаумяна арестовали. Через некоторое время знакомый Н.Н. Жордания встретил вышедшего из тюрьмы С.Г. Шаумяна и тот заявил: «Я уверен, что Сталин донес полиции, имею доказательства <…> У меня была конспиративная квартира, где я иногда ночевал. Адрес знал только Коба, больше никто. Когда меня арестовали, то прежде всего спросили о квартире <…> Кто же мог им сказать?»».
С тех пор это свидетельство получило самое широкое распространение в антисталинской литературе. Между тем его несерьезность очевидна с первого же взгляда, — заключает А.В. Островский. — Мало ли каким образом охранке удалось установить существование конспиративной квартиры С.Г. Шаумяна. Например, с помощью наружного наблюдения. Но дело не только в этом. Если бы С. Шаумян подозревал И.В. Сталина в связях с охранкой, это не могло бы не отразиться на их отношениях после освобождения С.Г. Шаумяна. Между тем, у нас нет никаких данных о том, что эти отношения имели напряженный характер. А все, что пишется на этот счет, имеет совершенно бездоказательный характер и восходит к приведенному выше свидетельству Н. Жордания.»[370]
Аргументы, приводимые в опровержение муссировавшейся грузинскими меньшевиками версии о тайных связях Кобы с полицией, на мой взгляд, выглядят вескими и убедительными. Однако опровержение одной фальшивки отнюдь не закрывает наглухо путь для других причем столь же сомнительных по своей доказательной базе.
В этом контексте представляют интерес свидетельства меньшевика Г. Уратадзе, неоднократно соприкасавшегося с Кобой по работе в революционном движении. Кстати, его книга была опубликована в 1968 году под эгидой Гуверовского института войны, революции и мира. Я не берусь давать какой-то общей оценки публикациям, вышедшим из недр этого института, что было бы в принципе неверно, поскольку он выпускал книги различного достоинства в плане объективности и достоверности. Но что можно сказать вполне определенно и без малейшей натяжки, так это то, что все или почти все публикации носили отчетливо выраженный антикоммунистический характер. Собственно, в этом и состояла главная задача данного учреждения. Г. Уратадзе пишет, что сразу же после раскола РСДРП на большевиков и меньшевиков в 1903 году Коба «сейчас же примкнул к большевикам. Но когда лидером большевиков стал Ст. Шаумян, началась склока между ними на почве первенства. Шаумян служил в Баку и жил почти легально. Там же, в Баку, работал нелегально и Сталин, тогда еще — Коба. Борьба между ними продолжалась долго. И дошло до того, что в 1909 году бакинская большевистская группа обвинила его открыто в «доносе» на Шаумяна и предала его партийному суду. Состоялся суд, но состав суда был арестован в тот же день, а Сталинаарестовали, когда он шел на суд. Находясь в тюрьме, члены суда решили закончить суд в тюрьме, но тюремные условия не очень способствовали этому. Дело затянулось. Потом Сталина сослали, и дело заглохло. Он опять бежал из ссылки, но на Кавказ не возвращался. Остался в России и оттуда наезжал временами в Грузию. Наезжал главным образом в те дни, когда на Кавказе происходила экспроприация. Он в этих экспроприациях не принимал личного участия, но экспроприированные деньги каждый раз аккуратно отвозил Ленину. Так что он был главным «финансистом» российского большевистского центра. Несмотря на это, этот центр в эти годы никогда не выдвигал его кандидатуры ни на какой высокий пост.»[371]
