Алексей ДУДАРЕВ
БЕЛЫЕ РОССЫ
Киноповесть
Зимний лес дремал.
Холмистая прямая дорога рассекала пущу пополам и на горизонте вонзалась в сонное зарево восхода.
Посередине дороги, не торопясь, шел пожилой человек.
Андрей Ходас подбросил в печь дров, посмотрел на огонь и прилег на лежанку.
Рыжие отблески пламени плясали по стене.
На стене в рамке висел портрет отца Федоса Ходаса и под стеклом старые фотографии. Были там и отец с матерью, еще молодые совсем, и сам Андрей со своими братанами Сашкой и Васькой, еще пацанятами, Сашка с автоматом наперевес в солдатской форме, общая фотография со свадьбы Сашки, где Андрей стоит рядом с молодыми вместе со своей бывшей женой Ириной. «Кобра», как ее звал брат Васька.
Тикали старые отцовские часы на стене.
Андрей прикрыл глаза.
И приснился двум людям, находящимся за тысячи километров друг от друга, один и тот же сон:
Бесконечное заснеженное поле.
Из-под снега выступают золотые макушки копен соломы цилиндрической формы.
И на каждой копне по малому ребятенку.
Рябая корова жует солому…
Колодец, из которого струится сизый парок…
И какой-то сумасшедший аист, соорудивший себе гнездо прямо на снегу и беззаботно стоящий в нем, поджав под себя оранжевую правую ногу.
А рядом с аистом стоит очень красивая зрелая женщина, в которой легко можно узнать бывшую жену Андрея, и держит в руках большущий снежок.
И море шумит.
— Андрей… Андрей… — позвала женщина.
И проснулась.
На южном побережье Новой Зеландии шумел океан, а из океана выползал багровый диск солнца.
Мягким колоколом в гостиной пробили часы.
В спальню вошла горничная.
— Доброе утро, леди… Как вы спали?
Горничная отдернула тяжелую бархатную штору, и в спальню хлынуло утро.
— Сана, ты держала когда-нибудь снег в руках? — спросила женщина.
— Нет… — ответила смуглая Сана. — Но думаю, что он холодный и это вредно.
Андрей во сне прошел мимо озябшего аиста, улыбнулся мальчику, который в шортах сидел на копне соломы, погладил корову по спине и зачем-то заглянул в дымящийся колодец.
— Дедуська, дай сладину, — попросил мальчик.
А из колодца послышался глухой голос:
— Андрю-юха-а-а!
Андрей открыл глаза.
Дрова в печи догорали.
— Андрюха! Ходас! — доносилось с улицы.
Андрей подошел к окну, отодвинул занавеску и через заиндевевшее стекло увидел своего бывшего однокашника-односельчанина, а потом и соседа по подъезду Петьку Струка, который безуспешно старался открыть калитку.
— Чего тебе? — спросонья спросил Ходас.
— Чего-чего? В гости пришел… — сообщил Струк. — Здоров! Пенсионеру так крепко дрыхнуть неприлично… Да что это за засов у тебя?
— Сейчас, — Ходас пошел встречать гостя.
Город украшал себя к Новому году.
На Центральной площади уже стоял металлический остов будущей пластмассовой елки.
На улицу Белые Росы падал тихий снег.
Дом № 1 по этой улице переживал свой первый капремонт и был закован в металлические трубчатые леса.
По этим лесам на четвертый этаж с цветами в руке карабкался Артем Ходас, сын Сашки и Верки.
Перекрытия на лесах не везде лежали, и парню приходилось быть местами виртуозом-акробатом и канатоходцем.
В одной из квартир седая старушка на кухне готовила себе кофе.
По лесам мимо ее окна, балансируя, прошел Артем.
Кофе из турки бежал на плиту, а старушка, раскрыв рот, смотрела на незваного гостя за окном.
Артем приложил палец к губам.
Старушка покорно кивнула.
Артем подтянулся и исчез куда-то вверх.
Старушка бросилась к телефону.
Красивая темноволосая Галюня в цветастой пижамке сладко спала в своей комнате.
На город неохотно накатывало зимнее утро.
Мобильный телефон на столике заиграл «грустную канарейку».
Галюня взяла телефон.
— Да… — с закрытыми глазами сказала она.
— Галюня? Это я.
— Чего тебе, Артем?
— Ты не спишь?
— Ну как я могу спать, если с тобой разговариваю? — раздраженно ответила Галюня. — Чего тебе?
— Выгляни из окна на кухне.
— Зачем?
— Ну, я тебя прошу…
— Ой, Тема, ты меня достал…
— Ну, пожалуйста…
— Хорошо…
Галюня лениво выбралась из-под одеяла и, позевывая, пошла на кухню, держа возле уха мобильник.
Машинально включила свет, направилась к окну.
— Ну что? — сказала в мобильник и вдруг в ужасе вскрикнула: — Ой!
Артем висел перед окном кухни, держась правой рукой за перемычку лесов, а левой держал мобильник и букет алых роз.
— Я пришел к тебе с рассветом, рассказать, что солнце встало… — продекламировал он в мобильник.
— Ой, дурр-а-ак! — выдохнула Галюня.
— Ну, а ты меня за это обзываешь как попало…
— Сорвешься ведь!
— Не боись! Гюльчатай, открой окошечко. Окошечко-то открой.
— Больной! — Галюня стала открывать окно. — Я ведь голая могла выйти…
— Кла-а-асс! А чего не вышла?
— Все! Пошел к черту! — Галюня забрала букет и закрыла окно.
Артем, используя все возможности своего лица в артикуляции, промолвил беззвучно через стеклопакет:
— Я… тебя… люблю-у…
Галюня махнула на него букетом, горько вздохнула и вернулась в свою комнату.
— С кем это ты? — спросила из своей комнаты Маруся.
— Да Артем дурью мается… — Галюня положила букет на свой письменный стол, села на кровать и руками обхватила колени.
— Он твой брат, Галюня, — сдавленно промолвила Маруся.
— Я знаю, мама…
Когда Артем проделывал по лесам обратный путь к земле, ему опять пришлось пройти мимо окна старушки.
Испуганная бабуля стояла в своей кухне, вооружившись блестящим кухонным топориком, и готовилась защищать свое имущество до последней капли крови.
Артем улыбнулся, опять приложил палец к губам и по узкой металлической лесенке стал спускаться вниз.
Как только он спрыгнул на землю, во двор дома влетела патрульная милицейская машина и сразу же резко затормозила.
Выбросились все четыре дверцы.
— Стоять!
Артем понял, что приехали за ним.
— Вот старуха Шапокляк! — с досадой промолвил он и задал стрекача в арку.
— Стой!
Началась погоня.
— Раз! Два! Три!
На небольшой спортивной площадке воспитанники младших классов детского дома-интерната делали утреннюю зарядку.
— Раз! Два! Три! — проводил зарядку воспитанник постарше.
Уходя от своих преследователей, Артем перемахнул через ограду спортплощадки детдома, в долю секунды сорвал с себя куртку вместе со свитером и майкой, сунул все это в рыхлый сугроб и, голый до пояса, стал рядом с маленьким Дениской делать зарядку:
— Раз! Два! Три! Раз! Два! Три!
И тут же появились запыхавшиеся стражи порядка:
— Ребята, здесь мужик пробегал?
— В красной куртке? — спросил Дениска.
— Ага!
Артем старательно делал зарядку.
Дениска указал направление милиционерам.
Те убежали.
— Ну, спасибо, друг, — сказал детдомовцу Артем.
— За что они тебя?
— За любовь.
— Не понял.
— Подрастешь — поймешь.
Артем оделся и быстро зашагал во двор соседнего дома.
Возле мусорного бака стоял старый Мишук.
— Уважаемый, — обратился он к Артему. — Дайте пару рубликов… На пузырек не хватает.
— Ты бы лучше просил голодного больного песика дома покормить, — посоветовал ему Артем.
— Так ведь совру…
— А врать не умеешь?
— Не, живу по правде. Так теплее…
— Теперь понятно, почему дошел до жизни такой.
— Дайте рублик…
— На, — Артем дал аж целую десятку. — Купишь себе пузырек, а на остальное купишь еды. Даешь слово?
Мишук молчал.
— Давай слово или гони назад деньги, — строго сказал Артем. — Даешь?
— Даю. А жрачку можно закусью назвать?
— Можно.
— На все остальное куплю закуси.
— Будь здоров.
— Спасибо, уважаемый… С вами Бог.
— Слышь, старик, давай про Господа возле мусорного бачка не вспоминать. О’кей?
— Ес, — тоже по-английски сказал Мишук.
Туман ярам, ярам-даліною,
Туман ярам, ярам-даліною…
За туманам нічога ня відна,
За туманам нічога ня відна.
Над деревней неслась песня.
Ходас и Струк, уже «хорошенькие», сидели за столом и пели.
Со старых фотографий на стариков смотрело ушедшее поколение.
Струк вдруг перестал петь, грустно-грустно посмотрел на Ходаса и по-детски всхлипнул.
— Слышь, Андрюха, возьми меня в батраки. А? В дворники… В садовники… будем вместе жить. Не могу я больше в этой богадельне… Каждый день одно и то же… Одно и то же… «Проходите на завтрак! Проходите на обед! На прогулку! Принимать лекарство…» Это не моги! Это вредно! Тьфу! А что для нас в нашем возрасте полезно? Для нас уже все вредно… Давай еще дербалызнем…
