Бросается в глаза, что ни одна из помещичье-буржуаз- ных партий, не говоря уже о левых, которых было ничтожно мало, не имела в Думе абсолютного большинства. Большинство зависело от октябристов. В случае, если они голосовали совместно с правыми, создавалось право-октябристское большинство, при голосовании с прогрессистами · и кадетами — октябристско-кадетское. »Таким образом, октябристы в III Думе становились тем же самым, чем были кадеты в первых двух думах — партией «центра», главной партией, решавшей судьбу думских голосований. Так октябристы и голосовали. Единый контрреволюционный по- мещичье-буржуазный думский блок попеременно делился на два большинства, и в этом заключалась главная особенность третьеиюньской системы. Здесь перед нами обнаруживается важнейшая черта третьеиюньского избирательного закона — бонапартизм. Два большинства были не случайным, а рассчитанным результатом. «Избирательный закон в III Думу,— отмечал В. И. Ленин,— так и подстроен, чтобы получить эти два большинства» [41]. «...Третьеиюнь- ская система,— писал он позже,— сознательно создала два думских большинства: правооктябристское и октябристско-кадетское» [42][43][44].
«Бонапартизм,— писал В. И. Ленин,— есть лавирование монархии, потерявшей свою старую, патриархальную или феодальную, простую и сплошную, опору,— монархии, которая принуждена эквилибрировать, чтобы не упасть,— заигрывать, чтобы управлять,— подкупать, чтобы нравиться,— брататься с подонками общества, с прямыми ворами и жуликами, чтобы держаться не только на штыке. Бонапартизм есть объективно-неизбежная, прослеженная Марксом и Энгельсом на целом ряде фактов новейшей истории Европы, эволюция монархии во всякой буржуазной стране» и.
Два большинства, по замыслу творцов третьеиюньского закона, были тем средством, которое позволяло царизму лавировать между помещиками и буржуазией и, играя на их противоречиях, оставаться хозяином положения. Поскольку Дума предназначалась в конечном итоге для того, чтобы осуществить известный минимум буржуазных реформ, большинство не могло быть отдано в руки правых партий. Но не годилось и либеральное большинство, так как в таком случае Дума отдавалась буржуазии, а царизм отнюдь не намеревался делиться о ней политической властью. Исходя из этого и определялись задачи первого и второго большинства. Право-октябристское большинство должно было осуществлять «охранительные» функции — проводить в жизнь карательно-полицейские законопроекты и умерять запросы октябристов и кадетов по части «реформ», а октябристско-кадетское большинство должно было обеспечить проведение «реформ». «Правительству,— писал В. И. Ленин,— необходимо либерально-октябристское большинство, чтобы пытаться вести Россию вперед при сохранении всевластия Пуришкевичей»
На чем же основывалась уверенность Столыпина, что партия, во главе которой стоял московский капиталист
А. И. Гучков, будет блокироваться со своими соседями справа по меньшей мере с такой же готовностью, с какой она будет голосовать с прогрессистско-кадетскими либералами? Ответ лежит в классовой природе октябристов.
В статье «Опыт классификации русских политических партий», написанной еще в 1906 г., В. И. Ленин отметил одну характерную особенность в образовании русских партий, заключавшуюся в том, что интересы класса помещиков и класса капиталистов выражали «не две, а три группы политических партий: кадеты, октябристы и черносотенцы». Эту особенность В. И. Ленин объяснял чрезвычайным обострением революционной борьбы (в стране, «когда практически крайне трудно отделить защиту самодержавия от защиты во что бы то ни стало монархии, когда группировка по экономическому признаку (за прогрессивный и за реакционный капитализм) естественно перекрещивается политической группировкой (за теперешнее правительство и против несло)» [45]. Октябристская партия исключительно наглядно иллюстрирует этот ленинский тезис.
По программе она была партией буржуазной, которая выражала интересы крупного капиталиста и крупного помещика, начавшего перестраивать свое хозяйство на капиталистический лад. Но в большинстве партия состояла из помещиков и чиновников, которые ничем не отличались от правых. Особенно это было заметно на фракции октябристов. Один думский обозреватель насчитал в ней собственно октябристов-буржуа всего 15 человек[46]. По уверению «Биржевых ведомостей», правый фланг «Союза 17 октября» совершенно смыкался по своим взглядам с «Союзом русского народа», а левый фланг только нюансами отличался от правых кадетов [47]. Другая газета, «Русское слово», предприняла даже специальное обследование, чтобы выяснить природу и численность октябристской партии, и пришла к выводу, что октябристов как подлинно буржуазной партии, собственно, нет: «Нет октябристов. Есть только А. И. Гучков» [48]. Сам Гучков считал, что во фракции
«настоящих» октябристов только 100 человек, остальные — «примыкающие» (фракция так и называлась: «фракция
Союза 17 октября и примыкающих»). В одном из интервью он заявил: «У нас вы едва ли можете добиться единообразного голосования; а заставить говорить в одном и том же направлении — об этом и думать нечего» [49].
Газета П. П. Рябушинского «Утро России», выражавшая политические настроения той части московской буржуазии, которая, в отличие от ее другой — октябристской — части, стремилась к созданию чисто буржуазной партий, следующим образом характеризовала октябристов: «Октябристов многие считают буржуазной партией. В действительности это далеко не так, как свидетельствует составленный в Госуд. Думе официальный справочник». Из 124 членов фракции на 1910 г. было 80 землевладельцев и только 10 земледельцев. По званию фракция насчитывала: дворян — 72, купцов — 13, крестьян — И, присяжных поверенных — 7, профессоров — 7, врачей — 3, землемеров — 1. «Преобладание в партии дворянского элемента придает партии тот феодальный облик, который совершенно исключает возможность возлагать на октябристов какие-либо надежды в смысле правильного усвоения интересов русской промышленности. Союз 17 октября — это, в сущности, союз аграриев. Неудивительно поэтому, что октябристов так влечет в сторону к правым и националистам — двум фракциям с громадным преобладанием дворянских и землевладельческих интересов» [50].
О полном преобладании во фракции помещичьих элементов свидетельствует тот факт, что только 35 октябристов были избраны городскими куриями, а остальные, за исключением 10 избранных крестьянами, были посланы в Думу теми же помещиками, которые посылали в нее и правых. Октябристы, следовательно, были правой партией, которая защищала интересы не только помещиков, но и определенной части торгово-промышленной буржуазии. Из этого следует, что свое лидерство во фракции Гучков мог сохранить до тех пор и в той степени, в какой это устраивало большинство фракции. А большинство, верное своей природе, как правило, предпочитало голосовать с правыми и неохотно шло на голосование с кадетами. Помещичья часть фракции допускала блок с кадетами лишь по тем вопросам, по которым считали нужным блокироваться она и ее соседи справа. Подлинным представителем фракции был не буржуа Гучков, а крупный екатеринославский помещик, настоящий правый по своим взглядам, М. В. Родзянко. Таким образом, Столыпин мог не беспокоиться, что октябристско-кадетское большинство вдруг начнет действовать самостоятельно, без его воли и согласия. В. И. Ленин называл октябристскую партию в III Думе правительственной в том смысле, что она являлась орудием политики Столыпина, партией правительства.
Такой характер октябристской партии был обусловлен прежде всего страхом буржуазии перед революцией, приведшим к расколу ранее единого либерально-буржуазного лагеря на три партии: октябристов, мирнообновленцев и кадетов. Московская буржуазия, которая в основном и составила либерально-буржуазное крыло октябристской партии, напуганная размахом революции, провалом тактики кадетов, устами Гучкова одобрила военно-полевые суды и решительно отказалась от игры в «парламентаризм» и «ответственное министерство», выдвинув взамен лозунг лояльного сотрудничества «общества» с «исторической властью» на базе третьеиюньской «конституции». Московских тузов роднило с крепостниками-помещиками также то, что они во многом сохраняли черты буржуазии эпохи первоначального накопления, которая по приемам эксплуатации, отношению к казенному сундуку, политическим взглядам и т. п. недалеко еще ушла от своего союзника.
Тот же страх перед революцией обеспечил функционирование октябристско-кадетского большинства. После своего провала кадеты в третьеиюньский период круто повернули к открыто «веховской» политике. «Партия кадетов,— писал В. И. Ленин,— есть партия ,,Вех“» [51]. Во время кампании по выборам в III Думу в конце октября 1907 г. кадеты на своем V съезде объявили, что они идут в Думу для «органической» законодательной работы в качестве «ответственной оппозиции», в отличие от оппозиции «безответственной», т. е. социал-демократов, которым Дума нужна только как трибуна. Еще раньше, в сентябре, лидер кадетов П. Н. Милюков, зарабатывая своей партии это меотеч-
