а не
ощущает потребности в любви, не может
постичь чувственную природу любви
.
Любит, целует, изображает страсть, а жен
щины нет — есть девочка, ребенок
.
В
проявлени
и ее чувств какая-то дистиллиро
ванность — от непонимания, от отсутствия
чувственности
.
Сыграть такое для жен
щины-актрисы задача почти непосильная — обязательно вылезет на первый
план инфантильность
.
А эта литовская
девочка — студентка театрального училища — удивительно точно соответствовала
характеру персонажа
.
—
Волнует ли вас сложность научной
гипотезы при постановке телеспектакля
?
—
В какой-то мере
…
Но главное — точ
ность и современность проблемы,
поставленной в произведении
.
Обратите
внимание, что лучшие писатели-фантасты
не очень уж и стремятся сейчас к предвос
хищению крупных научных открытий
.
Ну,
новое фотонно-деитронно-нейтронное
топливо, ну,
самовосстанавливающиеся
роботы со сложной программой действия,
ну, путешествия во времени и пространстве
со
с
толь любимой «нультранспортиров
кой
»
…
Ради этого писать книги, ставить
спектакли
?
Нет, нагромождение чудес и
чудищ, ставшее самоцелью, никого не
привлекает
.
Люди, их мечты, поступки,
мысли — вот самое интересное в произве
дениях фантастического жанра
.
Поэтому в
каждом сколь-нибудь интересном научно-
фантастическом произведении сквозь
модель будущего прорываются тревога и
боль художника, его радость и оптимизм в
размышлениях о вещах, всем нам близких
…
Пушкинская роль Андроникова
А. Свободин
Километрах в двухстах от Москвы белой февральской ночью в бре
венчатой избе, стоящей на отшибе
от деревни, в темных соснах, я уви
дел эту передачу. На телевизор
собралось несколько человек —
люди местных трудных профессий, занимавших их с утра до ночи, не
слишком образованные, редко чи
тающие книги, да и не очень близко знакомые друг с другом.
Этот час рухнул на нас внезапно,
длинный и трудный. Мы прожили его вместе, охваченные чувством
горького сожаления и такой любви
к Пушкину, какая в привычном и остраненном его присутствии в
нашей жизни еще никогда не возни
кала в нас.
Я точно знаю, что наша жизнь,
жизнь разных, случайно сошедших
ся и в обычное время не слишком
подходящих друг другу людей была
бы много беднее без этого необычного часа.
—
В редакцию «Нового мира» пришло письмо из Нижнего Тагила от инженера и краеведа Боташева Николая Сергеевича...
Так начал Андроников свой рассказ. Он говорил медленно, со вкусом,
основательно выговаривая к
аждое слово, как бы втолковывая:
то, что я расскажу, не имеет второстепенных деталей.
—
В 1939 году умер в Тагиле 84-летний маркшейдер Павел Павлович
Шамарин
.
Произнеся эту фразу, Андроников впервые в рассказе показал человека. (Порой кажется, что, рассказывая о людях, он показывает их невольно, даже когда это не входит в его намерения.)
—
В 1939 году умер в Тагиле 84-летний маркшейдер...
Мы увидели старика, по-уральски неразговорчивого, низкорослого, согнутого, широченного, видавшего виды, образованного на манер просвещенных купцов, но не афишировавшего свое образование.
—
Умер маркшейдер
…
Точно в ту секунду, когда произносил он это необычное слово, Андроников
написал его портрет, написал этим самым словом, жирным и сочным, как репинский мазок в этюдах к «Государственному совету».
Маркшейдер...
До этой фразы он уже рассказал, как попали письма Карамзиных в
Нижний Тагил. Назвал Павла и Анатолия Демидовых, красавицу Аврору Карловну Шернваль, Андрея Карамзина. Упомянул Италию, Флоренцию,
Сан-Донато, Малую Валахию — перечислил десятка полтора имен и
названий.
Но увидели мы первым маркшейдера. Нельзя было показать ни Павла, ни
Анатолия Демидовых, ни красавицу. Нельзя, потому что для нас, его
слушателей и зрителей, было еще рано. Надо было подвести их к нам как
можно ближе, соединить с нами через живого человека.
Поэтому появилась Елизавета Васильевна Боташева, библиотекарь Тагильского музея. Андроников улыбнулся, лицо его сделалось мягче и выразило добрую любовь к Елизавете Васильевне и саму ее, скромней
шую, тихую, чувствующую рукопись и старинную вещь так, как мы
чувствуем другого человека. Голос рассказчика становится чуть тоньше,
на каком-то слове даже прискрипывает — Елизавета Васильевна не так
уж молода.
К Елизавете Васильевне приходит Ольга Федоровна Полякова, племян
ница умершего маркшейдера, приносит потертый сафьяновый альбом,
найденный среди его вещей.
Она больше не появится в рассказе и, должно быть, поэтому Андроников
называет ее по имени, отчеству и фамилии, выговаривая их не спеша, так,
словно знаком с ней всю жизнь.
Наконец, сафьяновый альбом попадает в руки Андроникова. Празднично
глядя на нас, он говорит: «Не берусь передать, с каким неизъяснимым
волнением я перелистывал эти листочки»...
У него нет текста этой фразы — он сочинил ее сейчас, но мыслит он
стилем пушкинской поры. «Не берусь передать...» —ясно и величествен
но, «с неизъяснимым волнением...» —романтично и возвышенно. И вся
фраза как белый стих.
Имитации Андроникова основаны не на способности
изображать
внешность и манеру говорить другого человека —
такой способностью (и
даже в большей мере, нежели он) обладают некоторые эстрадные пароди
сты.
Имитации Андроникова — следствие его способности
думать
за
другого человека, и этот его талант уникален. В «Тагильской находке» он
думал за людей, умерших столетие назад, имитировал ушедший век, хотя
понятие «имитировал» для этой передачи бледно и неточно. Своей фразой он пригласил нас в девятнадцатое столетие, и мы вошли в
него, вошли взволнованные, в предчувствии значительного и страш
ного.
Впечатление светского Петербурга возникло незаметно и быстро. Андро
ников действовал, казалось бы, вопреки логическому правилу устного
рассказа — на коротком временном пространстве поселял огромное
количество лиц и все прибавлял и прибавлял. Неужели он надеялся, что
мы все это запомним?
Они все заняты, ведь им так много надо успеть, и поехать в Красное, и на прогулку в Парголово, и, конечно, принять участие в кавалькаде, и выяс
нить сложные и путаные отношения, и узнать и обсудить все слухи, доносящиеся «оттуда», «сверху», и построить сообразно этим слухам и сведениям общественную конъюнктуру на завтрашний день, и
говорить всем об этом под строгим секретом, и, конечно же, читать литературные новинки, и высказывать свое компетентное мнение, и иронизи
ровать над глупостью «верхов», и по первому же зову отправиться к этим
«верхам» в обширные петергофские сады на традиционные именины
императрицы, чтобы увидеть парад знакомых лиц, и оценивать их туалеты
и их окружение, и ревниво наблюдать, как оценивают твои туалеты и твое окружение, и невзначай в аллее встретить великого князя, а может быть, и
самого императора, известного своей солдатской ласковостью.
