сад свободный.
Вот юный абрикос в лучах, что солнце шлет,
Свой нежный, сладостный выращивает плод,
Вот персиковых рощ душистое цветенье
Сулит нам новый сбор, достойный удивленья;
Средь зелени холмов увидишь ты поля,
Что, спелым колосом под ветром шевеля,
Ждут острого серпа веселья полной жницы.
О божества полей — вам наших жертв кошницы!
Вам, Мир и Урожай с сиянием в очах,
70 С колосьями в венке, с колосьями в руках,
Идущим вслед Надежд нам всем родного края
С корзиною цветов — предвестьем Урожая!
Второй
Не сомневаюсь я — богов ты зришь живых,
Но взорами раба мне не увидеть их.
Моя земля бедна, по-рабски мне покорна,
И я не для себя в нее бросаю зерна.
Срезаю я серпом, в безжалостном огне,
То, что другим даст хлеб, оставив голод мне.
Вот такова земля. Она не мать родная,
80 Она мне мачеха. Природы ткань живая
Страшней душе моей, мертвей моим очам,
Чем горы, что такой внушают ужас вам.
Первый
Стада твоих овец, их нежное блеянье
Ужели не несут душе очарованья?
Ужель не развлечен ты играми ягнят?
Ведь сердце козы мне так часто веселят.
Люблю я игры их, блеянья звук дрожащий,
Когда среди травы, в росе, еще блестящей,
Козлята ищут мать, и сам я не могу
90 Не прыгать им вослед весною на лугу.
Второй
Козлята те — твои. Мне ж овцы, без сомненья,
Когда я их пасу, приносят лишь мученья.
Я должен дважды в день пасти их средь высот,
И подозрительный меня хозяин ждет.
Всем недоволен он. То шерсти слишком мало,
То в утомлении они шагают вяло.
Все, все нехорошо. И если волк порой
Похитит хоть одну и в лес умчит густой,
Я в этом виноват. Вступай с ним в бой поспешный,
100 Чтоб волк отныне был и кроткий и безгрешный,
А дома брань и крик и гневный свист плетей —
Жестокость подлая в обычае людей.
Первый
Невинным божества благоволят всечасно.
Зачем ты их бежишь, опоры всех несчастных?
Зачем у алтарей, среди гирлянд цветных,
Не входишь в общий пляс, жертв не несешь простых,
Колосьев иль цветов — чтоб это приношенье
И Зевса и дриад дало благоволенье?
Второй
Нет; игры с плясками — забаву пастухов —
110 Я вовсе не люблю, — и грустен и суров,
Я должен — ты твердишь — молить пред алтарями?
Но одарять богов я не хочу цветами,
Боюсь я грома их и молний в вышине,
Я не люблю богов, лишь цепи давших мне!
Первый
Как? И любви ты чужд? Возможно ли унылой
Душе не уступить улыбке девы милой?
Настанет день, когда я в радостном лесу
Возлюбленной моей козленка принесу,
И взор ее блеснет такою синевою,
120 Так будет голос чист... Он и сейчас со мною.
Второй
Кто ж улыбнется мне из девушек в ответ?
Козленка у меня, чтоб подарить ей, нет.
Ведь стадо вечером хозяин мой встречает
И, полон скупости, своих овец считает.
Я счастлив уж и тем, что он, кончая счет,
Не просит большего, чем утром сам дает.
О Немезида! [188] В день, когда и сам я буду
Хозяином, как он, — отмстить я не забуду,
Я стану черствым, злым, бестрепетным душой,
130 Кровавым деспотом, каким он был со мной.
Первый
А я — вы мой завет судите боги сами! —
С моими верными, послушными рабами
Я буду милостлив, я стану исполнять
Все, что законно им придется пожелать,
Чтоб в счастии они хозяина хвалили
И чтоб своей судьбой всегда довольны были.
Второй
А я готов проклясть тебя, моя судьба,
За то, что был рожден для участи раба,
Что должен слушать я чужие приказанья,
140 Ничем не обладать, не привлекать вниманья,
Страдать от голода и в горести своей
Питать своим трудом надменных богачей.
Первый
О горестный пастух! Словам твоим внимая,
Я сам печален стал и понял, друг, тебя я.
Ты видишь мать-козу с козлятами? Она
Бела, как молоко, и шерсть ее нежна.
Возьми ее себе. Она твоею стала.
Прощай! Пускай мой дар, — хотя дарю я мало, —
Несчастья вытеснят из памяти твоей!
150 И отдых даст тебе от горестных скорбей!
Второй
Давай — и проклят будь! Когда б я был умнее,
Я б знал, что для меня подарка нету злее.
Ведь будет мой скупец и деспот поражен
И не поверит мне — хитер, завистлив он.
Считая, что козу взял сам я, в счет уплаты,
И что принадлежать ему должны козлята,
Для выгоды своей измыслит он предлог,
Который бы легко твой дар отнять помог.
“Бог жизни — Аполлон, бог таинств, бог-спаситель,
Бог трав целительных, Пифона победитель, [189]
Бог торжествующий и вечно молодой,
Над сыном сжалься ты и над моей бедой!
Спаси мое дитя для матери бессонной,
Живущей им одним, лить слезы осужденной
И не желающей больного пережить!
Бог юный! Помоги мне сына сохранить,
Победу одержав над жгучей лихорадкой,
10 Что сокращает срок земной дороги краткой;
И если, одолев тяжелый смертный сон,
Пасти стада свои в Менал [190] вернется он,
Я статую твою рукой своей украшу,
Повесив перед ней ониксовую чашу,
И, под секирою ступени обагря,
Бык рухнет молодой к подножью алтаря.
Мой сын безжалостный, ты не издашь и стона?
Твое зловещее
