- Эй, чего кричишь? – вышла вперед хель, осторожно прижимая к себе что-то белое. – Ребенка разбудишь!
На груди у нее безмятежно сопел медвежонок. Толпа одобрительно загудела.
- Дай сюда! – властно приказала Мать, и хель вложила в ее протянутые руки «ребенка».
И так, со спящим медвежонком в руках, Мать торжественно направилась прочь из поселка. Присутствующие в благоговейном молчании следовали за ней.
Остановилась Мать у самого обрыва, под которым шумело море.
- Хозяин моря, прими нашу жертву и не гневайся на нас! – патетично проговорила она, на вытянутых руках протягивая медвежонка над водой.
Он засопел, заскулил во сне, и я вцепилась в руку Петтера. Малыша было жалко.
Мать, вопреки моим страхам, не разжала руки. Напротив, поднесла зверя к себе, склонилась над ним... и быстрым движением прокусила ему лапу. Кровь часто закапала в ревущее вечно голодное море.
Медвежонок жалобно скулил, пытаясь вырваться из железной хватки Матери. У нее от напряжения набухли вены на висках.
И вдруг в прореху туч выглянуло солнце, подсветило море, которое сразу показалось куда приветливее. Вода блеснула серо-зелено-голубым, а плавающие в ней льдины казались бриллиантами чистой воды.
- Бутыль! – скомандовала Мать резко.
Ей благоговейно поднесли открытую емкость (судя по резкому запаху – с крепчайшим самогоном), и Мать сцедила еще несколько капель медвежьей крови прямо в пахнущую сивухой жидкость.
- Живи! – торжественно разрешила Мать медвежонку. – И знай, что жизнь твоя без остатка принадлежит Хозяину Моря!
После чего с явным облегчением передала «малыша» на руки его приемной матери. Медвежонок обиженно ревел, но мигом угомонился, когда хель сунула ему в рот сосок.
- А теперь – праздник! – объявила Мать во весь голос, и подданные ответили ей восторженным ревом...
Праздник удался на славу. Хель не пожалели ни выпивки, ни закуски, даже для нас с Петтером припасли какие-то ягоды и соленую рыбу.
И, признаюсь, без плотной закуски алкоголь как-то слишком быстро ударил в голову.
Бесконечные тосты за молодых, разрумянившаяся Альг-исса и смущенный Вет-исс...
А я старалась не вспоминать собственную свадьбу. Как я была счастлива в своем скромном, совсем не праздничном платье, как сияла улыбка Ингольва, какими глазами он смотрел на меня...
Петтер все больше молчал. Временами он забывал, что нужно улыбаться, и тогда маска веселья сползала с его лица. Потом юноша спохватывался и снова изображал удовольствие. Вот только тяжелый запах смол – курились ладан, мирра и мастиковое дерево – выдавал его отнюдь не радостное настроение...
Наконец молодые засобирались домой. На эту ночь нас с Петтром приютила какая-то пожилая хель, по такому случаю перебравшаяся к родне. Традиции требовали ввести молодого в дом сразу после свадьбы, чтобы «досыта наесться жирной рыбки», как застенчиво называли хель первую брачную ночь.
«Удачной рыбалки!» - вразнобой кричали подвыпившие гости, когда Альг-исса на руках уносила свою добычу...
- Пойдемте? – предложил Петтер, помогая мне встать из-за стола.
- Пойдемте, - согласилась я, чувствуя, как приятно шумит в голове.
Мы шли молча. По счастью, идти было недалеко, потому что снег падал хлопьями, и заблудиться в белом мареве было совсем несложно.
Он окутывал все пушистым покрывалом, создавая иллюзию, что мы одни в этом мире.
Морозный воздух пьянил свежестью, кружил голову обещанием свободы – безбрежной, как хельхеймские льды. Петтер – живой, теплый – был в этом ледяном царстве желанным, как сама жизнь.
Я потянулась к Петтеру, но он удержал меня.
- Вы правда этого хотите? – спросил он, пытаясь заглянуть мне в глаза.
Милосердные сумерки скрывали мои алеющие щеки.
- Разумеется, - отозвалась я легкомысленно. - Я ведь ни разу не целовала накрашенного мужчину!
Мгновение он смотрел на меня, потом наклонился, зачерпнул снега и принялся яростно тереть лицо. Пахло от него злостью – маслом бея – жарко, горьковато-перечно.
Отшвырнув разноцветный комок, Петтер шагнул ко мне, схватил за плечи.
- Мирра, - он стоял так близко, что я чувствовала его дыхание. – Скажите, теперь вы... не жалеете?
И замер, дожидаясь ответа. На скулах его, на висках виднелись остатки косметики, и эта клоунская маска так ему не шла, что хотелось вытереть ее рукавом собственной шубы.
Я хотела что-то пошутить, но вовремя одумалась.
- Ничуть не жалею, - ответила серьезно. – Хотите, поклянусь?
- Мирра, - выдохнул юноша, прижимая меня к себе.
«Какой аромат! – успела подумать я. - Малина, жасмин, фиалка...»
И нырнула в поцелуй, как в прорубь...
Разбудила меня осторожная попытка Петтера встать. Спали мы, прижавшись друг к другу, поэтому когда Петтер отстранился, я машинально потянулась за ним.
- Что такое? – сонно спросила я, ожидая услышать что-то вроде «мне нужно».
- Дракон, - ответил он просто, и от этого короткого слова, от резкого тона юноши сонливость разом слетела с меня.
- Что? – переспросила я, садясь на постели. Может быть, приснилось?
- Я слышал драконий рев, - объяснил Петтер, натягивая брюки и, отвернувшись, затеплил свет. – Нужно посмотреть.
Я взглянула на его напряженную спину и без слов потянулась за одеждой.
Когда мы выбрались из дому, на улице уже толпилось с десяток хель. Рассвело, и день выдался на редкость погожий. И в холодном свете солнца приземлившийся чуть в стороне дракон казался цельной льдиной, сверкающей так, что резало глаза.
Со спины его спрыгнула в снег невысокая фигурка. Шапки на ней не было, так что рыжие волосы вызывающе золотились.
- Валериан, - выдохнула я и рванулась к нему, проваливаясь в снег.
Глава 10. Суд.
Сын просиял и бросился мне навстречу.
- Мама! – он стиснул меня в объятиях, совсем по-детски прижался, зашептал сдавленно: - Мамочка, я так рад тебя видеть!
А я глотала слезы, отмечая, как он вырос – уже на голову выше меня! И пахнет не лавандой и молоком, а остро заточенными карандашами – кедром. Совсем взрослый...
- Мальчик мой, мой Валериан, - повторяла я, крепко-крепко обнимая сына.
Я плохая мать, совсем позабыла и о ребенке, и о своем долге!
- Мам, ну хватит уже, - наконец смущенно попросил Валериан. – Ну что ты, в самом деле? Я тут, теперь все будет хорошо!
Я усмехнулась – он меня утешает! – но разжать руки не было сил.
Из-за его спины подошел Исмир, уже успевший сменить облик, и я наконец отпустила сына.
- Здравствуйте, Мирра, - улыбнулся дракон. – Как видите, я сдержал обещание.
- Благодарю вас, Исмир, - теперь называть его по имени казалось совсем несложно. И спохватилась: - Здравствуйте!
- Здравствуйте, - поздоровался и Петтер, вставая рядом со мной.
Дракон внимательно взглянул в мое лицо (должно быть, на нем читалась обуревающая меня растерянность), потом перевел взгляд на Петтера... Глаза Исмира вдруг полыхнули голубым льдом, и я невольно повернулась, ища, что его так разъярило. И едва не выругалась вслух. Взъерошенные волосы юноши, припухшие губы и шальные глаза... Улики, которых вполне достаточно для проницательного наблюдателя.
- Мам, а когда мы полетим к отцу? – разорвал напряженную тишину звонкий голосок сына.
Вопрос его заставил меня вздрогнуть и умоляюще воззриться на Исмира.
«Вы ему ничего не сказали?!» – взглядом спросила я.
Дракон отрицательно качнул головой. Отвернулся, но звонкой песне бергамота и мяты это нисколько не мешало.
– Понимаешь, Валериан, - начала я, мучительно подбирая слова, - мы больше не вернемся в Ингойю.
- Почему? – удивился он, глядя на меня, и глаза его так походили на глаза мужа, что у меня закололо в груди. – Отца опять перевели?
Боги, милосердные мои боги, а ведь мы, стоящие здесь, лишили его отца. Как признаться Валериану в том, что я наделала? Пусть Ингольв сам подтолкнул меня к этому, это не уменьшает моей вины перед сыном.
Я отвернулась и зажмурилась, с силой сжимая губы.
- Мам, что с тобой? – затеребил меня сын. Его испуг – пряный, брызжущий в горло остро-кислым соком – мгновенно привел меня в чувство. – Мам, что такое?
- Все в порядке, милый, - ответила я, растягивая губы в натужной улыбке.
И, открыв глаза, будто натолкнулась на взгляд Петтера – серьезный и усталый. Пахло от него подорожником, ромашкой и календулой, выдавая желание залечить мои раны.
Спасибо вам, Петтер. Спасибо за все...
- А у тебя как дела? – спросила я сына. Последние месяцы он провел далеко от дома, даже не подозревая о бушующих там штормах. К тому же детская память изменчива, из нее легко вымарываются неприятности.
- Здорово! – признался Валериан, широко улыбнувшись. – Исмир тоже обалденный!
- Хм, - проговорила я, бросив взгляд на дракона, который отнюдь не выглядел польщенным. – И в чем это выражается?
Я ожидала услышать о силе, неутомимости и чем там еще восхищаются мальчишки, однако Валериан меня ошарашил.
