делать только то, что он сам признает главным. Поэтому человек
свободный, дабы не сделаться предметом ненависти для невежд и
дабы сообразоваться не с их влечениями, а с одним только разумом,
будет стараться, насколько возможно, отклонять от себя их
благодеяния; что и требовалось доказать.
Схолия. Я говорю, насколько возможно. Ибо хотя эти люди и
невежды, однако они все-таки люди, которые в случае необходимости
могут подать помощь человеческую, лучше которой другой нет. А
потому часто бывает необходимо принимать от них благодеяния и,
следовательно, отплачивать им сообразно с их характером. К этому
должно прибавить, что и в отклонении от себя благодеяний должно
быть осмотрительным, дабы не показалось, что мы их презираем или
вследствие скупости боимся, что придется отдаривать, — таким
образом мы тем самым оскорбляем их, стараясь избежать их
ненависти. Поэтому в отклонении от себя благодеяний должно
руководствоваться пользой и честностью.
Теорема 71.
Одни только люди свободные бывают наиболее благодарными по
отношению друг к другу.
Доказательство. Одни только люди свободные всего более
полезны друг другу и бывают связаны между собой самой крепкой
дружбой (по т. 35 и ее 1 кор.). Только они одни (по т. 37) стараются
делать добро друг другу с одинаковым рвением любви. А потому (по
34 опр. аффектов) одни только люди свободные бывают
благодарными по отношению друг к другу; что и требовалось
доказать.
Схолия. Благодарность людей, руководящихся слепым желанием,
в большинстве случаев есть не благодарность, а торгашество или
плутовство.
Далее, неблагодарность не составляет аффекта. Однако она
постыдна, так как она в большинстве случаев показы-
578
вает, что человек подвержен излишней ненависти, гневу, самолюбию
или скупости и т.д. Ибо про того, кто по своей глупости не знает, как
отблагодарить за подарок, нельзя сказать, что он неблагодарен, а еще
менее про того, кого подарки развратницы не могут заставить
удовлетворить ее сладострастию, подарки вора — скрыть его
покражу или что-либо в этом роде. Напротив, подобный человек
показывает, что он обладает стойким духом, что он никакими дарами
не позволит совратить себя на свою или общую погибель.
Теорема 72.
Человек свободный никогда не действует лживо, но всегда
честно.
Доказательство. Если бы человек свободный как таковой делал
что-либо лживое, то он делал бы это по предписанию разума (ибо
только в этом смысле он и называется нами свободным); а потому
действовать лживо было бы добродетелью (по т. 24), и следовательно
(по той же т.), каждому для сохранения его существования
предпочтительнее было бы действовать лживо, т.е. (само собой ясно)
для людей предпочтительнее было бы быть согласными друг с
другом только на словах, а на деле быть противными; а это (по кор.
т. 31) нелепо. Следовательно, человек свободный и т.д.; что и
требовалось доказать.
Схолия. Если же спросят: «А что если бы человек мог
посредством вероломства освободиться от смертельной опасности,
разве разум ввиду собственного самосохранения не посоветовал бы
ему быть вероломным?» — то я отвечу так: «Если бы разум
советовал это, то он советовал бы это всем людям, и, следовательно,
разум вообще советовал бы людям только лживо условливаться
соединять свои силы и иметь общие права, т.е. на самом деле общих
прав не иметь; а это нелепо».
Теорема 73.
Человек, руководствующийся разумом, является более свободным
в государстве, где он живет сообразно с общими постановлениями,
чем в одиночестве, где он повинуется только самому себе.
579
Доказательство. Человек, руководствующийся разумом (по т. 63),
но страхом, приводится к повиновению, но поскольку он стремится
сохранять свое существование по предписанию разума, т.е. (по
сх. т. 66) поскольку он стремится жить свободно, желает
сообразоваться с требованиями общей жизни и пользы (по т. 37), и
следовательно (как мы показали в сх. 2 т. 37), жить сообразно с
общими постановлениями государства. Следовательно, человек,
руководствующийся разумом, дабы жить тем свободнее, желает
соблюдать общие права государства; что и требовалось доказать.
Схолия. Все, сказанное нами касательно истинной свободы
человека, относится к твердости духа, т.е. (по сх. т. 59, ч. III) к
мужеству и великодушию. И я не считаю нужным показывать здесь
отдельно все свойства твердости духа и еще менее то, что человек,
твердый духом, никого не ненавидит, ни на кого не гневается, никому
не завидует, ни на кого не негодует, никого не презирает и всего
менее бывает объят самомнением. Как это, так равно и все другое,
относящееся к истинной жизни и благочестию, легко можно вывести
из т. т. 37 и 46 этой части, именно из того, что ненависть должна быть
побеждаема, наоборот, любовью и что всякий, руководствующийся
разумом, желает другим того же блага, к которому сам стремится. К
этому должно прибавить также то, что было сказано нами в сх. т. 50
этой части и в других местах, именно, что человек, твердый духом,
прежде всего помнит, что все вытекает из необходимости
божественной природы, и потому все, что он считает за тягостное и
дурное, далее все, что ему кажется нечестивым, ужасным,
несправедливым и постыдным, — все это возникает вследствие того,
что он представляет вещи смутно, искаженно и спутанно; по этой
причине он прежде всего стремится к тому, чтобы представлять вещи
так, как они суть в себе, и удалить истинные препятствия для знания,
каковы ненависть, гнев, зависть, осмеяние, самомнение и прочее в
этом роде, что мы указали в предыдущих теоремах. А потому, как мы
сказали, он стремится, насколько возможно, поступать хорошо и
получать удовольствие. До каких пор простирается человеческая
добродетель в преследовании этого и на что она способна, я покажу в
следующей части.
580
ПРИБАВЛЕНИЕ
Сказанное мною в этой части о правильном образе жизни
расположено не в таком порядке, чтобы все можно было обнять с
одного взгляда; оно доказано мною разбросанно, сообразно с тем, как
легче можно было вывести одно из другого. Поэтому я предположил
здесь все это снова собрать и свести к главным пунктам.
Гл. I. Все наши стремления или желания вытекают по
необходимости нашей природы таким образом, что могут быть
поняты или через одну только нее, как через свою ближайшую
причину, или же, поскольку мы составляем часть природы, которая
сама через себя, без других индивидуумов, адекватно представлена
быть не может.
Гл. II. Желания, вытекающие из нашей природы таким образом,
что могут быть поняты через одну только нее, — это те желания,
которые относятся к душе, поскольку она представляется состоящей
из идей адекватных; остальные желания относятся к душе, лишь
поскольку она представляет вещи неадекватно, и сила и возрастание
их должны определяться не человеческой способностью, а
могуществом вещей внешних. Поэтому первые справедливо
называются действиями, вторые же состояниями пассивными, ибо
первые всегда показывают нашу способность, вторые же, наоборот,
— нашу неспособность и познание искаженное.
Гл. III. Наши действия, т.е. те желания, которые определяются
способностью или разумом человека, всегда хороши; остальные
желания могут быть как хорошими, так и дурными.
Гл. IV. Таким образом, самое полезное в жизни —
совершенствовать свое познание или разум, и в этом одном состоит
высшее счастье или блаженство человека; ибо блаженство есть не
что иное, как душевное удовлетворение, возникающее вследствие
созерцательного (интуитивного) познания бога. Совершенствовать
же свое познание — значит не что иное, как познавать бога, его
атрибуты и действия, вытекающие из необходимости его природы.
Поэтому последняя цель человека, руководствующегося разумом, т.е.
высшее его желание, которым он старается умерить все остальные,
есть то, которое ведет его к адекватному постижению себя самого и
всех вещей, подлежащих его познанию.
581
Гл. V. Поэтому нет разумной жизни без познания, и вещи хороши
