– У них как раз одно место пустое, у двери, туда и поселим. Девочки они с характером, но хорошие.
Воспитательница открыла дверь и пропустила Наташу вперед. Три девушки уже ждали, сидя на одной кровати с суровыми выражениями лиц: все как на подбор высокие, крепкие, длинноногие.
– Девочки, добрый день!
– Здрасте, Зинаида Степановна, – вразнобой ответили они.
«Порядок держат, значит», – подумала Наташа.
– Вот, пополнение вам прибыло. Проходи, Наташенька, проходи. Это Тамара, это Маша, это Рита, девочки все хорошие. Ну ладно, знакомьтесь, я вам не мешаю.
– Зинаида Степановна, а нам же обещали, что подселять никого не будут, – вдруг сказала Рита, самая крепкая из троих, огненно-рыжая девушка в коротких шортах, с красивыми мощными ногами.
«Наверное, главная тут», – решила Наташа.
Воспитательница улыбнулась.
– Не выдумывай, Ритусик, никто вам ничего не обещал. Виктор Степаныч принял Наташу, а койка только у вас свободная.
– К Петуховой бы поселили, у них угол пустой, – заметила Маша с милым кукольным личиком.
– Мы уж втроем привыкли, – добавила Тамара, брюнетка с большими глазами, в красных кедах и драных протертых джинсах.
Зинаида Степановна снова улыбнулась и вышла, закрыв за собой дверь.
– По знакомству, что ль, взяли? – спросила Барабанова.
– А с виду не скажешь, что блатная, – ухмыльнулась Юрковская.
Верзилина, видно, самая добрая из девушек, промолчала, продолжая мило улыбаться.
Наташа швырнула сумку на пол, забила ее под кровать сильным ударом ноги.
– Эу, здороваться не учили? Тайга, блин! – крикнула Барабанова, не поднимаясь с места.
– Ты кто такая вообще, а? – Юрковская зло ухмыльнулась, показывая красивые белые зубки. – Зачем ты на нашу голову свалилась?
– Девочки, пусть выпишется от нас, – подала голос Верзилина. – Пусть идет к коменданту и скажет, что не хочет у нас жить, пусть к Петуховой переезжает.
Наташа сняла сапоги, зашвырнула их под кровать, повесила куртку на крючок на стене и легла на покрывало, задрав ноги на щиток.
– Ты что творишь вообще, – взвизгнула Барабанова и наконец поднялась.
Конечно, Наташа поступила неправильно даже по детдомовским законам: войдя в чужую комнату, ей надо было поздороваться и представиться. Но ее настроение было злым, и она уже готовилась к драке, чтобы доказать им всем свое место под солнцем. Закрытые глаза, расслабленная поза – ничто не говорило о том, что она может одним прыжком вскочить с кровати, вцепиться Барабановой в ее роскошные рыжие волосы и бить, бить, бить кулаками, локтями, ногами, пока их не растащат те, кому хватит сил и смелости.
А потом – да, она знала, что будет потом: унизительная отправка домой. Это же не детский дом и не приемник-распределитель, у всех, кто учится в спортивной школе, есть дом. Есть и у нее. И возвращаться в Чаадаевку она не хотела, поэтому просто лежала с закрытыми глазами.
– Рит, она больная, – послышался голос Юрковской.
– Точно, – добавила Верзилина. – Ой, повезло нам, девочки!
– Ладно, пошли в двадцать первую. Чаю попьем, посоветуемся. А эта пусть здесь валяется.
И все трое вышли, с громким стуком захлопнув за собой дверь. Только тут Наташа открыла глаза и разжала кулаки.
– И что мне делать? Что делать? – прошептала она, обращаясь неизвестно к кому. – Это только первый день, а я уже не могу. Что будет дальше? Я не смогу стать спортсменом, а тем более чемпионом. Нет у меня для этого сил. Я слабая. Я сама по себе. Я не выживу тут.
Она встала и медленно вытащила сумку из-под кровати. По щекам потекли слезы, которые держались в глазах так долго. Надо собираться, извиниться перед тренером и уехать домой, ведь у нее есть дом, есть старики Тобуроковы, есть охота, есть лес, тайга, где ей всегда будет хорошо.
Или не будет. Или все будет зря.
Наташа… Наташа! Это я, твой папа. Егор. Да, тоже Егор, как дядька Тобуроков. Так что с отчеством у тебя совсем порядок вышел. Ты меня, наверное, совсем не помнишь… Ну да ладно, главное, что мы тебя с мамой помним. Мы Волчихины. Охотничья фамилия, старая. Ну тут уж ничего не поделаешь, побудешь Тобуроковой, все равно потом менять, когда замуж выйдешь. Хе, ну до этого долго еще… Наташ, я тебя люблю очень. И мама тоже. Ты прости, что мы тогда… ну что бросили тебя, так уж вышло. Мне нельзя было по-другому, надо было людей защищать. Спасли тебя зато, ты уж сама реши – зря или нет. Только сама. Тут ты права – такие вещи только самой решать. А вот то, что ты совсем одна, – это ты ошибаешься. Ты не одна. И в этом твоя сила.
16
Часть третья
Глава восемнадцатая
К пятнадцати годам Наташа вытянулась, стала ладной и гибкой девушкой. Это ее радовало, причем исключительно из практических соображений – тренировки давались легко, длинные дистанции уже не выкручивали легкие наизнанку. Правда, все время приходилось менять лыжи и палки на новые, более длинные, но к этому она быстро привыкла.
Ей не нравилось отращивать длинные волосы: неудобно, да и не хотелось тратить время на уход за ними, поэтому она стриглась коротко, чуть ниже ушей. Ее можно было скорее принять за симпатичного парня с девчачьей прической, чем за девушку. Но Наташе это нравилось. Опять-таки из практических соображений.
Остальные девчонки уже вовсю прихорашивались: и в школе, и в общежитии они часами напролет крутились перед зеркалом, заплетали друг другу волосы, примеряли заколки, хвастались шарфиками, сережками и другими побрякушками.
Наташа же смотрела на все это с неодобрением. На ее взгляд, это было пустой тратой времени и сил, особенно сейчас, когда нужно окончательно определяться, собираешься ли ты становиться профессиональным спортсменом и всю жизнь посвятить спорту или пойдешь по другому пути (которого она сама для себя не видела и видеть не собиралась). Кем ей становиться? Менеджером? Домохозяйкой? Ха!
Она носила свободную одежду – если бы было можно, то даже в школу ходила бы в спортивных костюмах. Но стало понятно, что за неимением других новостей классные сплетницы обязательно начнут обсуждать ее прическу, коротко подстриженные ногти, исцарапанные руки и потрепанную обувь. Поэтому не стоило привлекать к себе лишнего внимания хищников. Иногда, чтобы выжить в лесу, нужно уметь мимикрировать.
За все это время Наташа так и не смогла ни с кем подружиться. Одноклассницы были для нее странными девчонками, мечты и заботы которых «лесной волчонок» не мог и не стремился понять. Они отвечали тем же, с легким презрением и удивлением наблюдая за тем, как она держится в стороне, замкнутая и молчаливая. Какое-то время одноклассницы пытались насмехаться над чужачкой, но Наташа просто игнорировала их уколы. Женская половина класса решила между собой, что «эта дикарка» совсем не от мира сего, и на том успокоилась.
Одноклассники были немного понятнее выросшей под суровым мужским руководством девушке, но так же далеки и неитересны. Наташе было уже шестнадцать, она подросла и окрепла, и ее подтянутой спортивной фигуре могли бы позавидовать многие. Но, довольно привлекательная внешне, девушка отталкивала своим странным нравом. Закрытая, прямолинейная и упорная, Наташа предпочитала или отмалчиваться, или грубить в ответ на шуточки одноклассников, и вскоре они потеряли к ней всякий интерес.
Впрочем, это не слишком волновало девушку. К одноклассникам Наташа относилась настороженно, детская привязанность к Васе постепенно угасла, и единственной настоящей страстью в ее жизни оставался биатлон.
В школе Наташа сидела на предпоследней парте – она с удовольствием села бы и на последнюю, да еще и в одиночестве, чтобы никто не трогал, но «камчатка» была давно и прочно оккупирована неразлучной парочкой сплетниц Петуховой с подружкой. Да и учеников в классе было слишком много, чтобы кто-то мог позволить себе роскошь сидеть один. Поэтому Наташа делила парту с Людой Бочаркиной – невероятно ленивой девочкой, которой было лень даже обращать на соседку внимание. Поэтому можно было считать, что сидела она в одиночестве.
Когда на уроках становилось особенно скучно – а так бывало часто, – Наташа представляла себе соревнования. Она видела трассу, мишени, соперниц – соперниц везде, позади, сбоку и, конечно, впереди. Соперниц, которых нужно было догнать и обогнать – ведь если не придешь к финишу первой, зачем вообще тогда выходить на трассу? В ее ушах свистел ветер, мягко шуршал снег, хлестко, как удар бича, хлопали выстрелы – и голос учителя исчезал в этих звуках.
Будь ее воля, Наташа бы вообще забросила школу. Уроки угнетали ее своей бессмысленной необходимостью – ну зачем спортсмену, например, химия? Да и вообще, находиться в классе было для нее всегда испытанием. Никуда не деться от косых взглядов, пренебрежительно поджатых губ и фырканья, которые сопровождали Наташу, куда бы она ни пошла.
Домашнее задание она делала прилежно, но опять-таки только ради того, чтобы сдержать обещание, данное тренеру. А у доски мялась или вообще отмалчивалась – ей просто не хотелось ничего говорить перед классом, стоять под насмешливыми или, наоборот, безразличными взглядами. Учителя скоро это поняли – и прекратили вызывать ее к доске и спрашивать с места. Может быть, если бы девушке встретился хороший, понимающий преподаватель, который бы пообщался с ней после уроков, заинтересовал предметом, все бы было иначе – но, увы, такого не оказалось. Наташу выручала только смекалка, хорошая память, живость ума и интуиция. Если бы на ее месте оказался школьник попроще, он бы быстро скатился на двойки и остался на второй год.
