И он с угрозой понес к носу доктора кулак. Доктор внезапным ударом сбил негодяя с ног. Поттер, уронив нож, закричал:
— Эй, ты зачем моего друга бьешь? — и в следующий миг он и доктор уже сцепились, молотя друг друга кулаками по спинам, топча траву и взрывая каблуками землю. Индеец Джо вскочил на ноги, в глазах его горела злоба, он подхватил с земли нож Поттера и, пригибаясь, выбирая подходящее мгновение, закружил, точно кошка, вокруг боровшихся мужчин. Доктор, сумев, наконец, высвободиться из лап Поттера, вырвал из земли воткнутую в изголовье могилы Уильямса тяжелую доску и, ударив ею противника по голове, поверг его наземь. Этого мига полукровка и ждал, — он подскочил к молодому человеку и по рукоять вогнал нож ему в грудь. Доктор покачнулся, упал на Поттера, залив его своей кровью, и в тот же миг облако укрыло луну, освещавшую это страшное зрелище, а двое перепуганных мальчиков стремглав унеслись в темноту.
Когда луна снова вышла из-за облаков, Индеец Джо стоял над двумя телами, вглядываясь в них и о чем-то размышляя. Доктор пролепетал нечто неразличимое, два раза вздохнул и замер. Метис пробормотал:
— Ну ладно, с тобой, будь ты проклят, я поквитался.
Он обшарил карманы убитого, а затем вложил роковой нож в открытую ладонь Поттера, и присел на разоренный гроб. Прошли три минуты, четыре, пять, Поттер зашевелился, застонал. Пальцы его сомкнулись на рукоятке ножа, Поттер поднял руку, посмотрел на нее и, задрожав, уронил нож на землю. Потом приподнялся, сбросил с себя труп, вгляделся в него и начал одурело озираться вокруг. Наконец, взгляд его встретился с взглядом Индейца Джо.
— Господи, как же это, Джо? — спросил Поттер.
— Грязное вышло дельце, — не моргнув глазом, ответил Джо. — За что это ты его?
— Я? Я ничего не сделал!
— Ты на себя посмотри. Словами кровь не смоешь.
Поттер побелел и затрясся.
— А я ведь думал, что протрезвел. Не надо мне было пить на ночь. Хмель-то так в башку и бьет — даже хуже, чем когда мы пришли сюда. Полная каша в голове, ничего не могу припомнить. Джо, старый товарищ, скажи — только честно, — неужто это я натворил? Я ж не хотел, Джо, душой и честью клянусь, не хотел. Как же все вышло-то, а, Джо? Господи, какой ужас, — такой молодой, способный.
— Ну, вы подрались, он трахнул тебя вон той доской, ты упал, а потом вдруг вскочил, шатаясь, сцапал нож и воткнул ему в грудь, — как раз перед тем, как он тебя еще раз огрел, и ты опять повалился и до самой этой минуты лежал, как колода.
— Господи, я же не ведал, что творю. Вот помереть мне на этом месте, не ведал. А все виски, да и злость во мне, видать, разыгралась. Я ж отродясь ножа в руки не брал, Джо. Драться дрался, но чтобы ножом… Тебе это любой скажет. Ты не говори никому, Джо! Пообещай, что не скажешь… Ты же мой добрый товарищ. Я тебя всегда любил, Джо, заступался за тебя. Помнишь? Не говори, а, Джо?
Несчастный упал перед невозмутимым убийцей на колени и моляще сжал ладони.
— Нет, Мэфф Поттер, я не выдам тебя, ты всегда поступал со мной по совести, без обмана.
— Ох, Джо, ты ангел! Я за тебя до конца жизни Бога буду молить.
И Поттер заплакал.
— Ну ладно, хватит. Не время слюни распускать. Давай так, ты вон в ту сторону иди, а я пойду в эту. Поторапливайся, да постарайся следов за собой не оставлять.
Поттер рысцой бросился прочь и скоро уже летел во весь опор. Полукровка постоял, глядя ему вслед, потом негромко произнес:
— Если ему и впрямь от удара да хмеля память отшибло, о ноже он не вспомнит, пока не уйдет так далеко, что возвращаться сюда уже побоится, курица мокрая.
Спустя две-три минуты смотреть на убитого, на труп под одеялом, на взломанный гроб и вскрытую могилу было уже, кроме луны, некому. И тишина вновь воцарилась полная.
Глава X
Страшное пророчество воющего пса
Онемевшие от ужаса мальчики что было мочи бежали к городку. Время от времени они, опасаясь преследования, оглядывались назад. Каждый пень, выраставший на их пути, представлялся им человеком, врагом и у них перехватывало дыхание; а когда они пронеслись мимо первых предместных домишек, от лая проснувшихся сторожевых псов у беглецов точно крылья на ногах выросли.
— Хоть бы до старой дубильни успеть добежать, пока мы не свалилились, — прошептал, коротко отдуваясь после каждого слова, Том. — Надолго меня уже не хватит.
Гекльберри ответил ему одним лишь пыхтением. Глаза мальчиков не отрывались от желанной цели, они отдавали последние силы, чтобы достичь ее. Цель близилась, близилась, и наконец, они грудь в грудь проскочили в распахнутую дверь и повалились, благодарные и обессилевие, на пол в стоявшей за ней темноте. Мало-помалу сердца их стали биться ровнее и, наконец, Том прошептал:
— Как, по-твоему, Гекльберри, что теперь будет?
— Если доктор Робинсон помрет, виселица будет, вот что.
— Ты думаешь?
— Чего тут думать-то, Том, я знаю.
Том, поразмыслив немного, сказал:
— А кто донесет на метиса? Мы?
— Что это ты говоришь, Том? А ну как, что-нибудь не так пойдет и Индейца Джо не повесят? Он же рано или поздно прикончит нас обоих, это так же верно, как то, что мы здесь лежим.
— Вот и я об этом подумал, Гек.
— Если уж доносить, так пусть Мэфф Поттер доносит, ему как раз на это глупости хватит. Да и пьян он с утра до вечера.
Том промолчал — он думал. И, наконец, прошептал:
— Гек, так ведь Мэфф Поттер и не знает ничего. Как же он донесет?
— Почему это он не знает?
— Потому что, когда Индеец Джо это сделал, Мэфф как раз по башке доской получил. Он же не видел ничего, понимаешь? Так откуда ж ему знать?
— Ах, чтоб его, а ведь ты прав, Том!
— И опять же, подумай, — может, его этот удар и вовсе прикончил!
— Ну, это навряд ли, Том. Он же в подпитии был, я сам видел, да он и всегда такой. А когда мой папаша наберется, так его можно колокольней по башке лупить, ему это хоть бы хны. Он и сам так говорит, я слышал. И с Мэффом Поттером, ясное дело, все то же самое. Вот кабы Мэфф был мертвецки трезвый, тогда он, может, от такого удара ноги и протянул бы, хотя, вообще-то, я и в этом не уверен.
Еще одна задумчивая пауза, затем Том:
— Гекки, а ты сможешь язык за зубами держать?
— Том, так мы ж и должны язык за зубами держать. Сам понимаешь. Если мы хотя бы пикнем, а этого индейского дьявола возьмут да и не повесят, он же утопит нас, как котят, и глазом не моргнет. Знаешь, Том, давай поклянемся друг другу, что мы так и поступим — будем помалкивать.
— Правильно. Лучше не придумаешь. Значит, беремся за руки и приносим клятву, что …
— Ну нет, это не пойдет, Том. Такие клятвы только по разным пустякам хороши — особенно, когда с девчонками дело имеешь, потому как они нипочем слова не держат, а стоит им хвост прижать, сразу язык распускают. У нас с тобой дело серьезное, значит, договор нужен писанный. И скрепленный кровью.
Превосходная мысль, Том всей душой одобрил ее. Глубокая, мрачная, ужасающая, более чем отвечавшая и времени, и обстоятельствам, и вообще всему, что окружало мальчиков. Он подобрал с земли лежавшую в лунном свете чистую сосновую дощечку, достал из кармана кусочек красной охры, призвал в помощницы луну и принялся старательно выводить слова, прикусывая язык, когда ему требовалось провести нисходящую линии, и отпуская его, как только переходил к восходящей. Получилось у Тома следующее:
Гек Финн и Том Сойер клянутся, что будут держать насчет Этого язык за зубами
и пускай Они помрут на Месте, если когда Расскажут, и Сгниют.
Присущие Тому беглость письма и возвышенность слога привели Гекльберри в полное восхищение. Он вытащил из-за отворота куртки булавку и почти уж вонзил ее себе в палец, но Том сказал:
— Погоди! Не стоит. Булавка-то медная. Может, на ней ярь-медянка завелась.
— А чего это такое, ярь-медянка?
— Отрава, вот чего. Проглоти хоть чуток — сам узнаешь.
Том достал одну из своих иголок, отмотал с нее нитку, и каждый мальчик проколол подушечку большого пальца, чтобы выдавить из нее кровь. В конце концов, Тому удалось, сжимая и тиская палец, начертать кровью свои инициалы — в качестве пера он использовал мизинец. После этого Том показал Геку, как писать Г и Ф, и обряд клятвоприношения завершился. Мальчики зарыли дощечку в землю у стены, сопровождая это заклинаниями и исполнением мрачных обрядов, по завершении коих можно было с уверенностью сказать, что язык каждого скован цепью, цепь замкнута на ключ, а ключ заброшен так далеко, что никто и не сыщет.
Сквозь пролом на другом конце полуразвалившегося строения прокралась внутрь некая тень, однако мальчики ее не заметили.
— Том, — прошептал Гекльберри, — думаешь, мы теперь совсем уж не проболтаемся — никогда?
