хотел толкнуть Владика, чтобы тот проснулся, но как будто оцепенел, он не мог пошевелиться. Движение в коридоре стало явственней. Там точно кто-то был. Дверь из коридора в комнату, из которой они находились и откуда можно было попасть в спальню принцессы, медленно открылась. На пороге стояли две неясные фигуры в плащах. В руках у одного блеснул кинжал.
Рукой с пистолетом Жан оперся о пол, чтобы дотянуться до Владика и разбудить его. Палец Жана скользнул на спусковой крючок. Грохнул выстрел — короткая вспышка пламени осветила комнату. Пуля ударила в мраморный подоконник, с воем пошла через комнату рикошетом. Один из злоумышленников взвыл и схватился за руку. Второй злодей потянул его за собой, они скрылись.
Владик уже стоял на ногах с мечом в одной руке и пистолетом в другой.
— Что это было?
У Жана от пережитого стучали зубы.
— Двое …
Владик поднял с пола кинжал.
— Двое с кинжалами. Молодец. Как ты только не испугался!
Жан посмотрел ему в глаза:
— Испугался.
За их спинами открылась дверь в спальню. На пороге стояла испуганная Вероника в шёлковом халате, расшитом цветами.
— Мальчики, вы в порядке?
Даже у тигра есть слабость — он не ожидает, что козлёнок может на него наброситься.
Вероника.
— Как это могло случиться? Я вас спрашиваю, негодяи?! Вам помешали двое мальчишек! Мало того, они чуть не пристрелили тебя, Джино! Вы — двое идиотов!
Никколо и Джино, два подручных Дона Кон Рабиа, стояли перед ним в его кабинете, боясь поднять глаза на своего повелителя. У Джино правая рука была замотана тряпкой, сквозь которую проступало пятно крови. Он старался держать раненую руку так, чтобы она была видна Дону Кон Рабиа — Джино надеялся, что тот факт, что его ранили, смягчит гнев их повелителя.
А его гнева они боялись. Оба знали, что не раз не только врагов, а просто провинившихся слуг всемогущего и скорого на расправу Дона выносили через потайную дверцу его покоев с раной от кинжала. Тело с тихим всплеском принимала река, протекавшая возле замка, и никто и никогда более не слышал о них. А часто безудержный гнев Дона вызывали и гораздо, гораздо меньшие проступки, чем этот.
— Я велел вам…
Дон Кон Рабиа оборвал себя. Он считал недопустимой слабостью для государственного деятеля такого уровня, как он, проявлять гнев. Он уже вчера потерял лицо, позволив себе кричать на принцессу. Конечно, она вовсе и не принцесса, но он-то, он — Кон Рабиа! Он должен был говорить с ней медленно, веско, так, чтобы каждое его слово зловещим холодом проникало в её сердце. А он сорвался, топал, кричал, и от этого принцесса, он видел это, становилась только уверенней в себе. Нет, эта девчонка опасна, очень опасна. Поэтому он и велел «позаботиться» о ней. А эти два болвана…
— Что ты выставил свою жалкую руку?! Хочешь, чтобы я пощадил тебя?! Вас следует примерно наказать. Шарль!
Услышав это жуткое имя, двое злодеев задрожали от ужаса. Шарль был личным палачом Дона Кон Рабиа, о его жестокости ходили легенды. Он боялся только одного человека — самого Дона.
Портьера, закрывавшая тайную дверь в комнату, неслышно отошла в сторону, и за спинами незадачливых убийц появился невзрачный человек, как и Дон Кон Рабиа, одетый в неприметные серые одеяния. Никколо и Джино, не оборачиваясь, почувствовали его присутствие, от страха у них по спине потекли холодные струйки пота.
Дон Кон Рабиа с любопытством смотрел в белые от ужаса лица своих подручных, наслаждаясь их испугом.
— Вы сможете выполнить моё несложное поручение? Ведь так? Сумеете? Или…
Никколо и Джино упали на колени, наперебой бормоча:
— Конечно… Как вы могли сомневаться… Великий Дон…
Дон Кон Рабиа не отвечал. Бормотание двух злодеев иссякло, они замолчали в ожидании ужасной развязки. И тогда прозвучал голос Дона:
— Ну, хорошо. Я дам ещё один шанс. Но только последний. У вас есть время до завтрашнего рассвета. Идите.
Никколо и Джино с трудом поднялись, ибо ноги их совершенно не слушались, и едва ступая, вышли из кабинета.
Дон Кон Рабиа с усмешкой посмотрел на их согнутые спины:
— Из этих негодяев страх сделает смельчаков. Они выполнят то, что я им велел, и многое другое, лишь бы не встречаться с тобой и твоим кинжалом.
Шарль едва заметно улыбнулся неуловимой волчьей улыбкой, подобострастно склонив голову.
* * *
— Мальчики вы просто молодцы, я вам так благодарна.
Вероника и Владик с Жаном сидели в саду в тени высокого олеандра, усыпанного сладко пахнущими цветками кораллового цвета. Жан раздувался от счастья, что спас принцессу, Владик, наоборот, был задумчив — он понимал, что они, как и предупреждала Вероника, попали в серьёзный переплёт.
Жан степенно произнёс:
— Дорогая принцесса, это просто пустяк. Если потребуется, ради вас я…
Владик прервал его:
— Жан, это всё потом. Радоваться нам пока рано. Этот паршивый Кон Рабиа нас в покое не оставит. Как я мог понять его характер, если он что-то вбил себе в голову, то доведёт дело до конца.
Жан высокомерно усмехнулся, поглядывая на Веронику:
— Пусть только попробует сунуться. Мы его…
Влади разозлился:
— Слушай, победитель драконов, ты хоть понимаешь, что у него по меньшей мере несколько десятков негодяев, готовых на всё? Да мы пискнуть не успеем, как нас… Нам нужно думать, как спасти свои головы, а он тут раздувается от гордости! Храбрый портняжка! Одним махом семерых! Только тот мух убил, а против нас целая армия головорезов!
Жан не хотел сдаваться, он уже менее уверенно возразил:
— Ты видел, как они удирали?
Владик перестал сдерживаться:
— Ещё слово про то, что произошло ночью, и ты у меня получишь! Тебе ещё причитается за то, что ты меня чуть не пристрелил! Олух! Дубина! Ведь говорил тебе, чтобы с оружием не играл!
Вероника решила вмешаться, ей стало жалко Жана:
— Мальчики, не ссорьтесь. Владик, согласись, если бы не Жан, кто знает, как бы всё обернулось.
Владик неохотно кивнул:
— Кто бы спорил. Просто я хочу, чтобы он понял — у нас проблемы. Серьёзные.
Но Жан уже и сам стал понимать, что заигрался со своей ролью спасителя принцессы. До него начало доходить, что им предстоит новая ночь в огромном замке, по которому неслышно скользят тени подручных Дона Кон Рабиа. Жан побледнел.
Владик вздохнул:
— Ладно, не дрейфь, пацан. Одну ночь ещё продержимся, а там… Там есть у меня мысли. А пока, Вероника, не ешь ничего,
