Что-то мелькает в его глазах. В мгновение ока он не кажется ручным и расслабленным, словно я своими действиями разбудила спящего тигра, я не могу оторвать глаз от такой перемены.
Он медленно призывно улыбается.
— Я немного туповат. Не возражаешь, если я получше уясню? — спрашивает он.
Мое сердце пускается вскачь. Я не могу поверить, что я все это начала. О чем я думала? И еще я не могу теперь пойти на попятную.
— Нет, — еле слышно говорю я.
— Значит, это возможно, — говорит он, наклоняясь ко мне, целует, его губы мягкие, но в то же время требовательные и настойчивые.
Я стараюсь удержать свою голову прямо, но, ей-Богу, кровь барабанит в ушах так, что с трудом слышу, и все виды крылатых насекомых, порхают у меня в животе, устраивая полный кавардак. Этот мужчина действительно умеет целоваться! Он поднимает голову. Я тупо смотрю на него. Его глаза полуприкрыты тяжелыми веками.
— Теперь, давай попробуем, наверняка.
Он снова целует меня, но на этот раз его губы более чувственные, более… гораздо более соблазнительные, призывающие. Его язык скользит внутрь. Волны опасного наслаждения проносятся по моему телу, заставляя кровь бежать еще быстрее. Я начинаю ему отвечать на поцелуй. О Боже! Я удивляюсь, как все мое тело начинает гореть и жаждать. Я хочу, чтобы он был внутри меня!
Он заканчивает свой поцелуй, отстраняясь.
— Думаю, я почувствовал разницу, — растягивая слова говорит он, смотря на меня затуманенным взглядом.
Потом он поправляет мой рожок, который уже не наклонился, а просто лег в горизонтальное положение. Я отупело смотрю на свою руку, словно она не моя. На асфальте имеется лужица растаявшего мороженого у моих ног. Я поворачиваюсь к нему. На его лице намеренно нейтральное выражение. Он так смачно потягивается, как кошка, пригревшаяся на солнышке.
— Нам пора идти, — говорит он, вставая.
Мы спускаемся вниз по склону в осмысленной и выжидающей тишине. Можно ничего не говорить, поскольку мы оба знаем — это только начало. Нет никаких сомнений, между нами полыхает сексуальное пламя.
Месье Шевалье, прислонившись к старой стене, курит сигарету, ожидая нас. Он везет нас в Сомюр. Мужчины разговаривают по-своему жестами и отдельными фразами по-французски, а я высовываю голову из окна и вдыхаю аромат Франции.
Кто знает, может я когда-нибудь вернусь сюда снова?
14.
Сноу
Мы договорились встретиться в большой столовой в семь. У меня есть час, чтобы понежиться в ванне и одеться. Я надеваю темно-серое коктейльное платье, состоящее отдельно из верха и низа. Оно имеет глубокое круглое декольте с вырезами на плечах. Короткий верх инкрустирован цветами из бисера с вырезом «капля» на спине и фигурной вышивкой вдоль талии. Короткая ослепительная юбка, расклешенная книзу из слоев органзы, заканчивается чуть ниже колена. Я обуваю босоножки, расшитые бисером, на высоких каблуках и собираю волосы в узел на затылке. Я подвожу глаза, пару раз накладываю тушь и выбираю помаду темно-красную.
Эффект — утонченный и гламурный.
Нервничая и волнуясь, я иду в столовую. Шейн уже там. Должно быть, он услышал мои шаги по мраморному полу, потому стоит у окна с бокал в руке какой-то янтарной жидкости, глядя на вход. Я останавливаюсь на секунду в дверном проеме. Мы оба внимательно разглядываем друг друга. Впервые я вижу его в костюме, и он, по-другому сказать невозможно, умопомрачительно, необыкновенно красив.
— «Ты войдешь в мою скромную гостиную» сказал Паук Мухе, — говорит он.
— О нет, нет, сказала маленькая Муха «Ибо я часто слышала, никто никогда не просыпается, если спит на твоей кровати!»
Он подходит ко мне.
— Я обещаю, что съем тебя, но ты будешь жить и увидишь день, — бормочет он, его дыхание как ветерок обдает меня.
Я начинаю краснеть. Он прикасается к моей щеке, и у меня внезапно пересыхает горло.
— Что ты будешь пить, прекрасная маленькая муха? Водку с апельсиновым соком?
— Нет, — говорю я. — Я хотела бы бокал вина.
— Есть Божоле в качестве аперитива. Хочешь бокальчик? Или ты предпочитаешь шампанское?
— Божоле звучит замечательно.
— Устраивайся поудобнее, — говорит он и исчезает за дверью. Я подхожу к окну, у которого он стоял. Видно оно выходит на ту сторону дома, куда я еще не ходила. Передо мной простирается луг, граничащий с лесом. И мне становится интересно, живут ли там кабаны.
Я слышу позади себя его шаги и поворачиваюсь к нему лицом. Он протягивает мне бокал.
— Спасибо, — тихо говорю я.
Он поднимает свой стакан, похоже с виски.
— За светлячков!
Я автоматически отвечаю.
— За светлячков! — и смотрю ему в глаза, понимая, что пьем мы не за светлячков.
Первое блюдо знаменитый Soupe à l’Oignon Gratinée (луковый суп) Мадам сделан по старинному вековому рецепту. Как только передо мной ставится миска с жидкостью на дне и куском хлеба на поверхности, покрытого тонкой золотистой корочкой, Шейн рассказывает мне о трудоемком процессе, как мадам готовила этот шедевр.
— Тосты багета в половину дюйма толщиной намазываются сливочным маслом и укладываются слоями с натертым сыром Эмменталь, жареным желтым луком и перетертыми томатами. На эту конструкции аккуратно льет вода с солью. Затем блюдо томится на медленном огне в течение тридцати минут и затем выпекается в течение часа при температуре 350 градусов.
— Неудивительно, что оно похоже на торт, — говорю я.
— Bon appétit, — говорит он.
— Bon appétit, — отвечаю я и окунаю ложку в еду. Внутри оно такой густое, аккуратно перемешанные ингредиенты, что их невозможно различить — сыр с луком и с хлебом. Я кладу ложку в рот и ловлю взгляд Шейна, который внимательно наблюдает за мной.
Он приподнимает брови и ждет моего вердикта.
Я выдыхаю, и мои глаза становятся огромными.
— Просто объедение.
Он улыбается счастливой, неотразимой улыбкой.
— Именно так я и думал.
Подаются другие тарелки и мадам ставит тартар из ананаса, мелко нарезанного сырого ананаса, перемешанного с солью и капелькой соуса чили. Это идеальное блюдо, убивающее послевкусие богатого первого блюда.
За окном начинает темнеть, и мадам зажигает свечи. Я замечаю, что нигде в доме не горит электричество.
— Почему сегодня не включают электричество? — спрашиваю я.
— Свет влияет на светлячков. Он мешает их процессу спаривания, поэтому мы по минимуму пользуемся им в этот период.
В мерцании свечей Шейн в костюме выглядит как идеальный хозяин, утонченный, очаровательный и вежливый. Зверь, вызывающий восхищение только издалека. Мне почти жаль, что Шейн не в футболке и не в джинсах, с ним тогда было весело.
Разодетый месье Шаубанд с гордостью объявляет главное блюдо.
— Gigot d’Agneau Pleureur.
— Оно переводится как плачущий окорок ягненка, потому что мясо готовится в духовке, на гриле с себаго картофелем и овощами, которые помещают на решетку под ним. Сок от мяса, словно слезы, капают на овощи, пока они готовятся, — объясняет Шейн.
Я откусываю кусочек — нежное и сочное.
— Расскажи мне о своем отце. Ты никогда не говоришь о нем, — просит Шейн, наливая красное вино Мерло в бокалы, которое принес месье.
Я поднимаю свой бокал и делаю глоток. Вино крепкое и ароматное.
— Я тебе многое уже рассказала о своей семье и своем детстве, но ты мне ничего не говорил о своей семье и своем детстве. На что это похоже, быть цыганами, но совершенно другими?
Он натыкает стручок перца на вилку.
— На самом деле, я очень мало знаю о моем цыганском прошлом. Мама не много рассказывает о своей семье. Единственное, что мне известно, когда она влюбилась в моего отца, ей пришлось сбежать, потому что мой дед очень на нее разозлился. Мало того, что она выбрала себе пару вне клана, она выбрала известного картежника. В тот день, когда она вышла за него замуж, он отрекся от нее. Она не могла больше обратиться за помощью к своей семье. Даже когда несколько лет назад умерла ее сестра, в ее семье запрещалось упоминать ее имя, — у него на лице отражается печаль. — Я чувствую, что мама очень скучает по своей семье, но никто из ее бывшей семьи ничего не может поделать с этим, пока жив дед.
— Они так злопамятны. Ты кажется говорил, что твой отец умер?
— Мой отец был убит, Сноу.
Я распахиваю глаза от шока.
— Твой отец был убит? Какой ужас!
На его лице отражается гнев, он видно что-то вспоминает, что не может забыть.
— Да, он совершил безумный поступок — украл у своего босса. К сожалению, тот был не просто боссом, а известным гангстером. И в результате этого Джейк, как самый старший из нас, чтобы погасить его долг был вынужден работать на этого человека, который перерезал горло нашему отцу от уха до уха.
— О, мой Бог, — с трудом выдыхаю я.
— Да, это было очень тяжелое время для всех нас, наша семья чуть ли не развалилась после смерти отца. В течение очень долгого времени Джейк был потерян для нас. Он приносил еду и оплачивал все счета, но каждый день он становился все более отчужденным и недосягаемым. Мне кажется, он ненавидел себя за то, чем вынужден был заниматься. Моя бедная мама плакала по ночам, думая, что никто ее не слышит, мой брат Дом превратился в угрюмого бунтаря-незнакомца. Только моя сестра Лейла из-за своего юного возраста оставалась без изменений.
