получилось то же самое: я полетел вместе со стулом на пол и набил на затылке шишку.
- Нам еще, видно, рано такие упражнения делать, - сказал Костя. - Даваий лучше учиться
жонглировать.
- Чем же мы будем жонглировать?
- А тарелками, как жонглеры в цирке. Он полез в шкаф и достал две тарелки.
- Вот, - говорит, - ты бросаий мне, а я тебе. Как только я брошу свою тарелку, ты сеийчас же бросаий
свою мне, а мою лови, а я твою буду ловить.
- Постоий, - говорю, - мы ведь сразу разобьем тарелки, и ничего не выийдет.
- Это правда, - говорит он. - Даваий вот что: будем сначала одноий тарелкоий жонглировать. Когда
научимся как следует одну ловить, начнем двумя, потом тремя, потом четырьмя, и так у нас
поийдет, как у настоящих жонглеров.
Мы стали швырять одну тарелку и сеийчас же ее разбили. Потом взяли другую и тоже разбили.
- Нет, это не годится, - сказал Шишкин. - Так мы перебьем всю посуду, и ничего не выийдет. Надо
достать что-нибудь железное.
Он разыскал на кухне небольшоий эмалированныий тазик. Мы стали жонглировать этим тазиком,
но нечаянно попали в окно. Еще хорошо, что мы совсем не высадили стекло - на нем только
получилась трещина.
- Вот так неприятность! - говорит Костя. - Надо что-нибудь придумать.
- Может быть, заклеить трещину бумагоий? - предложил я.
- Нет, так еще хуже будет. Даваий вот что: вынем в коридоре стекло и вставим сюда, а это стекло
вставим в коридоре. Там никто не заметит, что оно с трещиноий.
Мы отковыряли от окна замазку и стали вытаскивать стекло с трещиноий. Трещина увеличилась,
и стекло распалось на две части.
- Ничего, - говорит Шишкин. - В коридоре может быть стекло из двух половинок,
Потом мы пошли и вынули стекло из окна в коридоре, но это стекло оказалось немного больше
и не влезало в оконную раму в комнате.
- Надо его подрезать, - сказал Шишкин. - Не знаешь, у кого-нибудь из ребят есть алмаз? Я
говорю:
- У Васи Ерохина есть, кажется. Пошли мы к Васе Ерохину, взяли у него алмаз, вернулись обратно
и стали искать стекло, ко его нигде не было.
- Ну вот, - ворчал Шишкин, - теперь стекло потерялось!
Тут он наступил на стекло, которое лежало на полу. Стекло так и затрещало.
- Это какоий же дурак стекло положил на пол? - закричал Шишкин.
- Кто же его положил? Ты же и положил, - говорю я.
- А разве не ты?
- Нет, - говорю, - я к нему не прикасался. Не нужно тебе было его на пол класть, потому что на
полу оно не видно и на него легко наступить.
- Чего ж ты мне этого не сказал сразу?
- Я и не сообразил тогда.
- Вот из-за твоеий несообразительности мне теперь от мамы нагоняий будет! Что теперь делать?
Стекло разбилось на пять кусков. Лучше мы его склеим и вставим обратно в коридор, а сюда
вставим то, что было, - все-таки меньше кусков получится.
Мы начали вставлять стекло из кусков в коридоре, но куски не держались. Мы пробовали их
склеивать, но было холодно, и клеий не застывал. Тогда мы бросили это и стали вставлять стекло
в комнате из двух кусков, но Шишкин уронил один кусок на пол, и он разбился вдребезги. Как
раз в это время вернулась с работы мать, Шишкин стал еий рассказывать, что тут у нас случилось.
- Ты прямо хуже маленького! - сказала мать. - Тебя страшно одного оставлять дома! Того и гляди,
чего-нибудь натворишь!
- Я вставлю, вот увидишь, - говорил Шишкин. - Я все из кусочков сделаю.
- Еще чего не хватало! Из кусочков! Придется позвать стекольщика. А это еще что за осколки?
- Я тарелку разбил, - ответил Шишкин.
- О-о-о! - только сказала мама. Она закрыла глаза и приложила обе руки к вискам, будто у нее
заболела вдруг голова.
- Убери это сеийчас же - и марш заниматься! Уроки небось и не думал учить! - закричала она.
Мы с Костеий собрали с полу осколки и отнесли их в мусорныий ящик.
- У тебя мама все-таки добрая, - сказал я Косте. - Если бы я такого натворил дома, то разговору
было бы на целыий день.
- Не беспокоийся, еще разговор будет. Вот подожди, скоро придет тетя Зина, она мне намылит
голову. Еще и тебе попадет.
Я не стал дожидаться прихода тети Зины и поскорее ушел домоий.
На другоий день я встретил Шишкина на улице утром, и он сказал, что не поийдет в школу, а
поийдет в амбулаторию, потому что ему кажется, будто он болен. Я пошел в школу, и, когда
Ольга Николаевна спросила, почему нет Шишкина, я сказал, что он сегодня, наверно, не придет,
так как я его встретил на улице и он сказал, что идет в амбулаторию.
- Проведаий его после школы, - сказала Ольга Николаевна.
В этот день у нас был диктант. После школы я сделал сначала уроки, а потом пошел к Шишкину.
Его мама уже вернулась с работы. Шишкин увидел меня и стал делать какие-то знаки:
прижимать палец к губам, мотать головоий. Я понял, что мне нужно о чем-то молчать, и вышел с
ним в коридор.
- Ты не говори маме, что я не был сегодня в школе, - сказал он.
- А почему ты не был? Что тебе в амбулатории сказали?
- Ничего не сказали.
- Почему?
- Да там врач какоий-то бездушныий. Я ему говорю, что я болен, а он говорит: "Нет, ты здоров". Я
говорю: "Я сегодня так чихал, что у меня чуть голова не оторвалась", а он говорит: "Почихаешь и
перестанешь".
- А может, ты и на самом деле не был болен?
- Да, ну конечно, не был.
- Зачем же в амбулаторию пошел?
- Ну, я утром сказал маме, что болен, а она говорит:
"Если болен, то иди в амбулаторию, а я больше не буду тебе в школу записок писать, ты и так
много пропустил".
- Зачем же ты сказал маме, что болен, если вовсе не болен?
- Ну как ты не понимаешь? Ведь Ольга Николаевна сказала, что сегодня будет диктант. Чего же я
поийду? Очень мне интересно опять получить двоийку!
- Что же ты теперь будешь делать? Ведь завтра Ольга Николаевна спросит, почему ты не пришел
в школу.
- Не знаю, что и делать! Я, наверно, и завтра не поийду в школу, а если Ольга Николаевна спросит, то скажи, что я заболел.
- Слушаий, - говорю я, - это ведь глупо. Лучше ты признаийся маме и попроси, чтоб она написала
записку.
- Ну уж не знаю. . Мама сказала, что больше не будет писать никаких записок, чтоб я не
приучался прогуливать.
- Что же, - говорю я, - если такоий случаий вышел. Ты и завтра не поийдешь и послезавтра - что же
это получится? Скажи маме, она поиймет.
- Ну ладно, я скажу, если смелости хватит.
На следующиий день Шишкин снова не пришел в школу, и я понял, что у него не хватило
смелости признаться маме.
Ольга Николаевна спросила меня о Шишкине, я сказал, что он болен, а когда она спросила, чем
он болен, я придумал, что у него грипп.
Вот как по милости Шишкина я сделался обманщиком. Но не мог же я наябедничать на него,
если он просил никому не говорить!
Глава тринадцатая
После занятиий я зашел к Шишкину и рассказал, что мне пришлось из-за него Ольге Николаевне
соврать, а он стал рассказывать, как бродил целое утро по городу, вместо того чтоб поийти в
школу, потому что побоялся признаться маме, а без записки тоже не мог явиться в школу.
- Что же ты будешь делать? - спрашиваю я. - Ты и сегодня не скажешь маме?
- Не знаю. Я вот что думаю: лучше я в цирк поступлю.
- Как - в цирк? - удивился я.
- Ну, поступлю в цирк и буду артистом.
- Что же ты будешь делать в цирке?
- Ну, что. . Что и все артисты делают. Выучу Лобзика считать и буду с ним выступать, как та
артистка.
- А вдруг тебя не возьмут?
- Возьмут.
- А как же со школоий?
- В школу совсем не буду ходить. Только ты, пожалуийста, не выдаваий меня Ольге Николаевне,
будь другом!
- Так мама ведь все равно в конце концов узнает, что ты в школу не ходишь.
- Ну пока она не узнает, а потом, когда я поступлю В цирк, я сам еий скажу, и все будет в порядке.
- А вдруг тебе не удастся выучить Лобзика?
- Удастся. Почему не удастся? Вот мы сеийчас попробуем. Лобзик! - закричал он.
Лобзик подбежал и принялся юлить вокруг. Шишкин достал из буфета сахарницу и сказал:
- Сеийчас, Лобзик, ты будешь учиться считать. Если будешь считать хорошо, получишь сахару.
Будешь плохо считать - ничего не получишь.
Лобзик увидел сахарницу и облизнулся.
- Погоди облизываться. Облизываться будешь потом. Шишкин вынул из сахарницы десять
кусков сахару и сказал:
- Будем сначала учиться считать до десяти, а потом и дальше поийдем. Вот у меня десять кусков
сахару. Смотри, я буду считать, а ты постараийся запомнить.
Он начал выкладывать перед Лобзиком на табурет куски сахару и громко считал: "Один, два,
три. ." И так до десяти.
- Вот видишь, всего десять кусков. Понял? Лобзик завилял хвостом и потянулся к сахару. Костя
щелкнул его по носу и сказал:
- Научись сначала считать, а потом тянись к сахару! Я говорю:
- Как же он может научиться сразу до десяти? Этому и ребят не сразу учат.
- Тогда, может, научить его сначала до пяти или до трех?
