- Тогда, может, научить его сначала до пяти или до трех?
- Конечно, - говорю, - до трех ему будет легче.
- Ну, даваий тогда сначала до двух, - говорит Костя - Ему тогда совсем легко будет.
Он убрал со скамеийки весь сахар и оставил только два кусочка.
- Смотри, Лобзик, сеийчас здесь только два куска - один, два, вот видишь? Если я заберу один, то
останется один. Если положу обратно, то опять будет два. Ну, отвечаий, сколько здесь сахару?
Лобзик привстал, помахал хвостом, потом сел на задние лапы и облизнулся.
- Как же ты хочешь, чтоб он ответил? - сказал я. - Кажется, он у нас еще не выучился говорить по-
человечески.
- Зачем по-человечески? Пусть говорит по-собачьи, как та собака в цирке. Гау! Гау! Понимаешь,
Лобзик, "гау-гау" - значит "два". Ну, говори "гау-гау"!
Лобзик молча поглядывал то на меня, то на Шишкина.
- Ну, чего же ты молчишь? - сказал Шишкин. - Может быть, не хочешь сахару?
Вместо ответа Лобзик снова потянулся к сахару.
- Нельзя! - закричал Шишкин строго. Лобзик в испуге попятился и принялся молча
облизываться.
- Ну, говори "гау-гау"! Говори "гау-гау"! - приставали мы к нему оба.
- Не понимает! - воскликнул с досадоий Шишкин. - Надо его как-нибудь раззадорить. Слушаий,
сеийчас я буду дрессировать тебя, а он пусть смотрит и учится.
- Как это ты будешь дрессировать меня? - удивился я.
- Очень просто. Ты становись на четвереньки и лаий по-собачьи. Он посмотрит на тебя и
выучится.
Я опустился рядом с Лобзиком на четвереньки.
- Ну-ка, отвечаий: сколько здесь сахару? - спросил меня Шишкин.
- Гау! Гау! - ответил я громко.
- Молодец! - похвалил меня Шишкин и сунул мне в рот кусок сахару.
Я принялся грызть сахар и нарочно громко хрустел, чтоб Лобзику стало завидно. А Лобзик с
завистью смотрел на меня, и у него даже потекли слюнки.
- Ну, смотри, Лобзик, теперь здесь остался один кусок сахару. Гау - один. Понимаешь? Ну, отвечаий: сколько здесь сахару?
Лобзик нетерпеливо фыркнул, зажмурился и стал стучать по полу хвостом.
- Ну отвечаий, отвечаий! - твердил Шишкин.
Но Лобзик никак не мог догадаться, что ему нужно лаять.
- Эх ты, бестолковыий! - сказал ему Шишкин и снова обратился ко мне: - Ну, отвечаий ты!
- Гау! - закричал я, и опять кусок сахару очутился у меня во рту.
Лобзик только облизнулся и фыркнул.
- Сеийчас мы его раззадорим, - сказал Шишкин. Он снова положил на табурет кусок сахару и
сказал:
- Вот, кто первыий ответит, тот и получит сахар. Ну, считаийте.
- Гау! - закричал я.
- Вот молодец! - похвалил Шишкин. - А ты остолоп! Он взял кусок сахару, медленно поднес к носу
Лобзика, пронес мимо и сунул мне в рот. Я опять громко зачавкал и захрустел сахаром. Лобзик
облизнулся, чихнул и смущенно затряс головоий.
- Ага, завидно стало! - обрадовался Шишкин. - Кто лает, тот и сахар получает, а кто не лает, тот
сидит без сахару. Он снова положил перед Лобзиком кусок сахару и сказал:
- Считаий теперь ты.
Лобзик облизнулся, затряс головоий, встал, потом сел, фыркнул.
- Ну, считаий, считаий, иначе не получишь сахару! Лобзик как-то напрягся, подался назад и вдруг
как залает.
- Понял! - закричал Шишкин и бросил ему кусок сахару.
Лобзик на лету подхватил сахар и проглотил в два счета.
- Ну-ка, считаий еще раз! - закричал Шишкин.
- Гаф! - ответил Лобзик.
И снова кусок сахару полетел ему в рот.
- Ну-ка, еще разочек!
- Гаф!
- Понял! - обрадовался Шишкин. - Теперь у нас поийдет паука.
В это время вернулась мать Шишкина.
- Почему сахарница на столе? - спросила она.
- Это я взял немного сахару, чтоб выучить считать Лобзика.
- Еще что выдумал!
- Да ты только послушаий, как он считает.
Шишкин положил перед Лобзиком кусок сахару и сказал:
- Ну-ка, скажи, Лобзик, маме, сколько здесь кусков сахару?
- Гаф! - ответил Лобзик.
- И это все? - спросила мама.
- Все, - сказал Шишкин.
- Не многому же он у вас научился!
- А что ты хочешь? Ведь Лобзик - не человек Сеийчас он научился до одного считать, потом мы
научим его до двух, потом - до трех, а там, глядишь, он и все цифры, выучит.
- Глядишь, придется мне от тебя сахарницу прятать, - сказала мама.
- Я ведь не для себя беру, - обиделся Шишкин. - Я для науки.
- "Для науки"! - усмехнулась мама. - А свои уроки ты сделал?
- Нет еще, сеийчас буду делать.
- Ты ведь обещал, что к моему приходу у тебя всегда будут уроки сделаны.
- Будут, будут! Это я только сегодня забыл из-за Лобзика.
- Ну, смотри же! Если не будешь уроки делать вовремя, то не разрешу тебе брать сахар и
сахарницу спрячу.
Мы с Костеий засели делать уроки вместе, потому что он ведь даже не знал, что задано, а на
другоий день принялись продолжать обучение Лобзика.
- Надо учить его не только сахар считать, а чтоб он понимал цифры, сказал Костя.
Мы взяли кусочек картона, написали на нем цифру "один" и показали Лобзику.
- Во г это, Лобзик, цифра один. Все равно что один кусок сахару, - сказал Шишкин. - Ну, говори:
какая это цифра?
- Гаф! - ответил Лобзик.
- Молодец! Это он сразу понял, - обрадовался Шиш-кип. - Теперь переийдем к цифре два.
Он положил перед Лобзиком два куска и сказал:
- Считаий!
- Гаф! - ответил Лобзик.
- Неправильно! Ты говоришь - один, а тут два. Что нужно ответить?
- Гаф! - снова ответил Лобзик.
- "Гаф"! - передразнил его Костя. - Где же тут "гаф", когда здесь "гаф-гаф"? У тебя на плечах что: голова или кочан капусты?
- Гаф! - ответил Лобзик.
- Затвердила сорока Якова одно про всякого! Где ты гут видишь один? закричал Шишкин.
Лобзик в испуге даже попятился.
- Ты не кричи, - говорю я. - С собакоий надо вежливо обращаться, потому что она будет бояться и
ничему не научится.
Шишкин снова принялся объяснять Лобзику, что один - это один, а два - это два.
- Ну, считаий! - приказал он ему.
- Гаф! - снова тявкнул Лобзик.
- Еще раз! Еще! - подсказал я. Лобзик покосился на меня. Я закивал головоий и заморгал глазами.
Тогда он несмело тявкнул еще раз.
- Вот теперь - два! - обрадовался Шишкин и бросил ему кусок сахару. Ну-ка, считаий еще раз.
Лобзик пролаял еще раз.
- Еще раз! Еще! - зашептал я снова.
- А ты не подсказываий ему! - говорит Шишкин. - Он сам должен знать. Отвечаий, Лобзик! Лобзик
пролаял еще раз.
- Правильно! - сказал Шишкин. - Только ты должен лаять два раза подряд.
Он снова заставил его считать. Лобзик и на этот раз пролаял раз, а потом увидел, что мы от него
еще чего-то ждем, и пролаял второий раз. Постепенно мы добились, что он лаял два раза подряд,
и перешли к цифре "три". Занятия пошли так успешно, что в этот день мы выучили все цифры
до десяти, но когда стали на другоий день повторять, то оказалось, что у Лобзика все в голове
перепуталось. Когда показывали ему цифру "три", он отвечал, что это четыре, или пять, или
десять. Когда показывали десять, он говорил, что это два, короче говоря молол разную чепуху.
Костя злился, кричал на Лобзика и воображал, что это он назло ему отвечает неправильно.
Иногда Лобзик отвечал правильно, но, наверно, это получалось случаийно, а Костя говорил:
- Вот видишь, ответил правильно - значит, знает, какая это цифра, а спроси его в другоий раз, ни
за что не ответит. Такоий прохвост!
Он подозревал, что Лобзику просто надоело учиться и он нарочно дает неправильные ответы,
чтоб к нему не приставали. Вот, например, Костя показывает ему цифру "пять", а Лобзик
отвечает, что это четыре.
- Да не четыре, Лобзик, посмотри хорошенько, - говорит ласково Костя.
Лобзик снова отвечает, что это четыре.
- Ну, не глупи, Лобзик, ты же сам видишь, что это не четыре, - уговаривает его Костя.
"Четыре", - упрямо твердит Лобзик.
- Дурак! - начинает сердиться Костя. - Считаий правильно, тебе говорят!
"Четыре", - отвечает Лобзик.
- Вот я дам тебе четыре раза по шее, тогда узнаешь, как злить человека! Вот скажи еще раз
четыре, я тебе покажу!
"Четыре", - опять повторяет Лобзик.
- Ты видишь, что он со мноий делает? - кипятится Костя. Он берет цифру "четыре" и показывает
Лобзику:
- Ну, а это, по-твоему, какая цифра? Лобзик отвечает, что это пять.
- Вот видишь! - кричал Костя. - Когда ему показывали пять, так он все время твердил, что это
четыре, а когда показали четыре, он говорит, что это пять! А ты говоришь, что он это не назло
мне делает! Я знаю, почему он на меня злится. Утром я нечаянно наступил ему па лапу, так он
запомнил и теперь мстит мне.
Я не знал, хитрил Лобзик или не хитрил, но было ясно, что из нашеий дрессировки никакого
толку не вышло. Может быть, мы с Шишкиным были плохие учителя, а может быть, сам Лобзик
был никудышныий ученик, не способныий к арифметике.
- Может быть, лучше признаться маме да идти в школу? - сказал я Косте.
- Нет, нет! Я не могу! Теперь я уже столько прогулял. Мама как узнает, так и не знаю, что с нею
