удовольствия, так как из года в год я никогда не знала, где мы окажемся в следующем сезоне, и хотя никто не относится с таким равнодушием к трудностям ежегодного устройства нового лагеря в другом месте – зачастую там, где не найдёшь ни воды, ни приличных условий, полно насекомых и болезней, а шанс улучить хоть несколько мгновений наедине с Эмерсоном достаточно ничтожен, особенно с Рамзесом, который вечно путается под ногами... Ну, может быть, удовольствие всё же не так велико, как мне казалось! Конечно, идея обосноваться на земле крайне привлекала. Я представляла, как будет выглядеть наш дом: просторные, комфортабельные жилые помещения, фотостудия, контора для хранения записей... возможно, даже пишущая машинка и тот, кто будет работать на ней. Я мысленно выбирала образец драпировки для гостиной, когда Эмерсон, размышлявший над картой, вдруг заговорил:
– Не думаю, что нам стоит отправиться к югу от Луксора. Если только тебя не привлекает какой-то участок между ним и Асуаном.
– Ничего, что могло бы прийти в голову. А вот в районе Фив открываются интересные возможности.
Мы решили позавтракать в комнате ради большей конфиденциальности, а также из-за нежелания Эмерсона одеваться, чтобы спуститься вниз. Воротник его рубашки был расстёгнут, рукава – засучены до локтей, взгляд – безмятежен, длинные ноги – вытянуты, трубка – в одной руке и ручка – в другой. Этот вид почти отвлёк меня от размышлений по поводу гостиной. Не подозревая о нежности, завладевшей моими мыслями, он сунул мне карту.
– Смотри, Пибоди. Я пометил то, что выбрал. Можешь что-нибудь добавить или убрать – как тебе угодно.
– Думаю, лучше убрать, – ответила я, глядя на размашистые кресты, испещрявшие всю карту. – Уменьшить количество вариантов до полудюжины, а то и меньше. Бени Хасан, например, не то, что я бы выбрала в первую очередь.
Эмерсон с чувством застонал.
– Состояние гробниц сильно ухудшилось с тех пор, как я впервые увидел их. Необходимо поскорее скопировать рисунки.
– То же самое можно сказать о любом участке, который ты отметил.
Обсуждение продолжалось. После часа препирательств мы сократили список до трёх – Мейдум, Амарна и западные Фивы. И я согласилась с предложением Эмерсона проверить местность до принятия окончательного решения.
– Ещё рано для сезона, – напомнил он мне. – И у нас в течение нескольких лет не было ни минуты отдыха, чтобы поиграть в туристов. Хотелось бы взглянуть на могилу, найденную Лоре в прошлом году. Он оставил там несколько мумий – редкий идиотизм с его стороны.
– Язык, Эмерсон, – автоматически отреагировала я. – Было бы неплохо снова увидеть дорогую старую Долину Царей. Не начать ли нам с Мейдума, раз уж он по соседству?
– Не очень-то по соседству. Признайся, Пибоди, ты выбрала Мейдум, потому что там есть пирамида.
– Но надо же где-то начать. А после Мейдума мы могли бы...
Стук в дверь прервал меня. Суфраги внёс букет цветов. Я уже получила несколько цветочных подношений от тех, с кем мы встречались вчера. Букет месье Масперо был самым большим и экстравагантным. Все вазы оказались заняты, поэтому я отправила слугу найти ещё одну, а сама продолжила восхищаться красивым сочетанием роз и мимозы.
– Нет красных роз? – осведомился Эмерсон с улыбкой. – Я не позволю тебе принимать красные розы от джентльменов, Пибоди.
На языке цветов красные розы означают страстную любовь. Успокаивало то, что он шутил над вопросом, когда-то вызывавшим у него ревнивый гнев. Во всяком случае, мне так показалось.
– Они белые, – кратко ответила я. – Интересно, кто... Ах, вот и карточка. Мистер Винси! Джентльменский жест, на мой взгляд. У меня и минуты не выдалось поговорить с ним. Кстати, Эмерсон, я хотела спросить – о какой позорной сделке ты говорил?
– Сокровища Нимруда [65]. Ты должна была читать об этом.
– Что-то припоминается, но газеты писали об этом много лет назад, ещё до того, как у меня возник интерес к археологии. Кажется, изрядное богатство: золотые и серебряные сосуды, ювелирные изделия и тому подобное. Насколько я помню, клад был продан в Метрополитен-музей [66].
– Правильно. Но газеты не сообщали – благо им хорошо известны законы о клевете – о подозрениях, что Винси был агентом, с помощью которого музей и приобрёл коллекцию. Он вёл раскопки в Нимруде для немецкого миллионера Шамбурга.
– Ты хочешь сказать, что он нашёл золото и не сообщил об открытии ни своему покровителю, ни местным властям? Возмутительно!
– Возмутительно, но не обязательно незаконно. Законы о принадлежности древностей и собственности на скрытые сокровища были тогда ещё более неопределёнными, чем сегодня. В любом случае никаких доказательств не нашли. Если Винси продал добычу в «Метрополитен», он сделал это через посредника, и музей не волновался по поводу необходимости объяснять сделку.
Я видела, что Эмерсон забеспокоился. Он постучал трубкой, пошевелил ногами и снова протянул мне карту. Тем не менее, я упорно продолжала:
– Вот почему я не знакома с археологическими успехами мистера Винси. Одно лишь подозрение в подобной непорядочности…
– Положило конец его карьере, – закончил Эмерсон. – Никто больше не обратится к нему. Хотя он и подавал большие надежды. Начал с египтологии – хорошо поработал в Ком-Омбо [67] и Дандаре [68]. Шли разговоры... Но почему мы сидим здесь и фаддличаем (сплетничаем), как парочка старух? Одевайся и идём.
Он встал и потянулся. И тем самым подчеркнул все достоинства своей фигуры: ширину груди и плеч, стройность и мускулистость ног. Я подозревал, что он сделал это, чтобы отвлечь меня, поскольку Эмерсон хорошо осведомлён о моей приязненной оценке его эстетических качеств. Однако я настойчиво продолжала спрашивать:
– А случайно не ты вытащил его злодейские дела на свет Божий?
– Я? Разумеется, нет. На самом деле я защищал его, указав, что другие землекопы, в том числе некоторые официальные лица Британского Музея, точно так же недобросовестны в используемых ими методах добычи древностей.
– Вот это аргумент, Эмерсон! Я просто поражена!
– Сокровищу лучше находиться в «Метрополитене», чем в какой-то частной коллекции.
– Ещё менее убедительно.
Эмерсон отправился в спальню. Именно таким образом он намекал, что больше не желает обсуждать этот предмет. У меня был, однако, ещё один вопрос:
– Почему ты заговорил с ним так грубо? Все остальные готовы были предать прошлое забвению...
Эмерсон резко повернулся. Его мужественное лицо пылало честным негодованием.
– Я, грубо? Ты ничего не
