от желания, жажды быть с этим совершенным диким созданием, которое Сорен нашел
для них. Но на самом деле, он желал не Элеонор, хоть он никогда и не встречал
женщины более волнующей, более опьяняющей. Разделить ее означало, что он и
Сорен будут в одной постели еще раз. Даже если бы Элеонор лежала между ними, у
Кингсли был бы шанс, по крайней мере, увидеть его еще раз обнаженного,
прекрасного и возбужденного.
Возможно, даже прикоснуться к нему. И он к нему прикоснулся.
В течение нескольких месяцев Сорен хранил Элеонор только для себя. Это не
удивляло Кинга. Девочка нуждалась в обучении, нуждалась в дрессировке. И вопреки
всем обещаниям Сорена, что она будет принадлежать им, Кингсли знал, что Элеонор
будет принадлежать только одному священнику. Сорен хотел владеть этой девочкой.
Но вместо этого он влюбился в нее. И, осознавала она это или нет, но из-за его
любви к ней, она владела им так же, как и он ею.
Однако наступила та ночь, когда Сорен привел Элеонор в городской дом, в
постель Кингсли. Он должен был поговорить с ней сначала. Она так боялась позволить
какому-то мужчине, не ее хозяину, трогать ее, что каблуки ее туфель отбивали дробь
по кафельному полу.
Наедине в музыкальной комнате его особняка, Кингсли разговаривал с ней,
дразнил ее, обещал, что не причинит ей вреда. И, наконец, она расслабилась, наконец,
улыбнулась. И в ту же минуту, как они вошли в его спальню, она стала сиреной,
которую описывал ему Сорен.
- Кто из нас первый? - Сорен спросил из-за плеча Элеонор.
И Кингсли воспользовался возможностью помучить ее, поскольку Сорен мучил
ее так много раз.
- Выбор за леди, конечно.
78
Принц. Тиффани Райз.
Свирепый взгляд, который Элеонор направила Кингсли, практически прожег в
нем дыру. И заставил его хотеть ее еще больше. Все еще в бешенстве, что ее владелец
решил поделиться ею с другим мужчиной, Элеонор ответила, - Кингсли.
И началось веселье.
Элеонор упала на колени перед ним и расстегнула его штаны. После того, как она
взяла его член в рот, он сразу понял, почему Сорен так сильно запал на эту девушку.
Она подчинилась бы чему угодно. И хотя она протестовала, жаловалась,
сопротивлялась в душе, она хотела подчинения, любила подчинение, нуждалась в
подчинении. Что ж, Кингсли заставил ее подчиниться. Сначала его члену, а затем его
кнуту.
После порки Сорен забрал Элеонор на кровать и связал ей руки над головой.
Сидя перед ней, Кингсли скользнул одним пальцем внутрь ее лона и подался вперед,
открывая ее. Но когда Сорен начал входить в нее, Кингсли оставил палец внутри. Она
была настолько мокрой от совместного проникновения его пальца и Сорена, что
жидкость стекала по его руке, пачкая манжету рубашки. Он сберег эту рубашку, что
висела теперь в его шкафу, никогда снова не надетая, никогда не стиранная.
И время пришло. Сорен лежал на спине, опираясь на гору подушек. Он притянул
Элеонор, обнаженную, не считая пары белых туфель на высоких каблуках, на свою
грудь.
И, пока Сорен держал ее в руках, Кинг трахал ее. Никогда ни до, ни после этого,
он не брал женщину так жестко и так основательно. Она стонала от удовольствия,
вздрагивала от боли и закрывала глаза в экстазе. Но когда ее глаза закрылись, Кингсли
посмотрел на Сорена, который в ответ посмотрел на него. И Кингсли понял…это
случится этой ночью.
Они вымотали Элеонор через час, и разрешили ей отдохнуть.
- Вино, - Сорен сказал, что хотел вина.
- Нет, - Кингсли нахмурился. Туман в голове развеялся. Кинг предложил вина.
Сорен охотно согласился. Он поцеловал свою Элеонор и уложил ее в кровать. Плечом
к плечу они покинули спальню. Вина они так и не выпили. Очутившись в коридоре,
Кингсли ощутил руку на затылке, пальцы впивались в его кожу. Он помнил ту руку, те
пальцы...
Сорен поднес рот к уху Кингсли.
– Останови меня прямо сейчас, - он приказал, и Кинг подавил улыбку.
– Остановить что, сэр?
- Это.
79
Принц. Тиффани Райз.
И Кингсли внезапно оказался прижат к двери одной из многих гостевых комнат,
грудь Сорена прижималась к его спине.
– Я покалечу тебя, если ты меня не остановишь.
Сорен зарылся рукой в длинные волосы Кинга, скрутив их, обнажил часть шеи.
Когда губы Сорена прикоснулись к пульсирующей жилке под его ухом, Кингсли уже
знал, ничего, им сказанное или сделанное, не остановило бы их сейчас. Кинг открыл
дверь в гостевую спальню. Сорен закрыл ее за ними.
- На кровать, - приказал Сорен, и Кингсли беспрекословно повиновался.
Он всегда повиновался Сорену. В постели, но больше нигде. Кингу рано
довелось узнать о пристрастиях Сорена. У него не заняло много времени понять, что
молодой человек, в которого он влюбился в школе, был сломлен. Но сломлен так, что
когда он исцелился, то стал сильнее, нежели до того, как в нем произошел надлом.
Впоследствии этого надлома, возбудить его могло лишь причинение боли.
Предпочтительно физической боли, но и жестокое унижение не стоило сбрасывать со
счетов. Поэтому, когда Сорен вывернул ему руку за спину, Кингсли знал, что не
нужно подавлять вздох боли. Эти звуки: вздохи и всхлипы, рыдания и слезы они были
тем, ради чего жил Сорен. Кинг принял это, еще будучи юношей, понял на уровне
инстинкта. Этого не было, пока он сам не начал играть в ту же игру, тогда он понял
эротическую власть причинения боли любовникам и созерцания того, как он или она
принимают ее, упиваются ей, даже любят.
Часть его хотела привычного проявления привязанности, хотя бы в этот раз. И
если не привязанности, то, хотя бы в какой-то мере милосердия. Но Сорен был не в
настроении для милосердия этой ночью, и Кингсли не пришлось подделывать крик
агонии от первого проникновения. Он вгрызался в простыни, чтобы заглушить свой
голос. Сорен едва не вывихнул плечо Кинга из сустава одной только мощью своих
толчков. Была кровь, и Кингсли наслаждался ее видом.
Доказательство. Он протянул свои пальцы Сорену.
– Ты не можешь отрицать этого, mon ami. Верно? - Он продемонстрировал ему
окровавленную руку. - Ты все еще хочешь меня.
В тот момент Сорен стоял у двери, ожидая, пока Кингсли закончит одеваться и
придет в себя.
- Я никогда не отрицал, что хотел тебя. Я лишь отказывался брать тебя.
- Pourquoi? - вопрошал Кингсли. - Почему? Ты берешь ее всеми возможными
способами, пользуясь каждой предоставленной тебе возможностью. Почему ее, а не
меня?
80
Принц. Тиффани Райз.
Сорен не ответил, и за это Кингсли был ему бесконечно благодарен. Он знал
ответ, но услышать его, означало, что сломается единственная, оставшаяся не
сломанной, часть его духа.
Они вернулись в спальню Кинга, и Сорен не включил свет. Если бы он это
сделал, Элеонор увидела бы кровоточащие следы укусов на груди Кингсли, синяки на
его бедрах, рубец на пояснице. Кинг погрузился в тело Элеонор, смакуя
непринужденность соития с настолько податливой и настолько желающей, но
непокорной женщиной. Кингсли увидел что-то в Элеонор той ночью, искру
жестокости в ее глазах, вспышку бунта и неповиновения. Сорен думал, что нашел в
ней идеальную пару для себя, идеального сабмиссива. Возможно, она была так же
идеальна, как и он; безусловно, она была так же красива. Но не сабмиссив. Не совсем.
Кингсли умел распознать свитча в человеке. В конце концов, он видел его
каждый день в зеркале.
Снова и снова, той ночью они брали Элеонор, пока она практически не стала
отключаться. И даже тогда это не имело значения. Кингсли скользнул на ее
бесчувственное тело, входя в нее, и медленно толкнулся. Она проснулась на
мгновение, негромко засмеялась и снова погрузилась в сон. Но Кингсли продолжал
трахать ее. Что угодно, чтобы доказать Сорену, что, несмотря, на то, что ему было
больно от их интерлюдии, он не пострадал.
За час до рассвета, пока Элеонор спала, Кингсли опустился на четвереньки возле
кровати. И своим ртом, Кинг показал Сорену свою благодарность за то, что священник
поделился самым драгоценным с ним в ту ночь. Кингсли сглотнул, наслаждаясь
ощущением спермы внутри. То, что было между ним с Сореном, погибло, и было
воскрешено на одну ночь. Без финального единения вечер не мог быть завершен.
Восемь лет спустя он обнаружил, что Нора видела все это.
И восемь лет спустя это перед ней он опустился на колени. Если он не мог
