мог только ошарашенно пялиться на Стернса, который, безмятежно улыбаясь, держал
мяч одной рукой.
- Нельзя быть вратарем и защитником одновременно. - Кингсли свирепо
посмотрел на него.
- Почему нет? Ты не устанавливал каких-либо правил. Ты просто обозначил
ворота и сказал мне помешать тебе забить гол. Сказано-сделано.
- Это нечестно.
- Тогда мы сделаем это снова.
Стернс подбросил мяч и отбил его лодыжкой, а затем коленом. Правая нога.
Правая нога. Правая лодыжка. Правая нога.
Кингсли молча смотрел. Стернс не просто хорошо управлялся с футбольным
мячом, он был так же хорош в этом, как и сам Кингсли.
- Нет, - сказал он. - Я не хочу больше играть.
- Потому что ты проиграл? - спросил Стернс, подбросив ногой мяч в воздух и
поймав его одной рукой.
Каждое движение, которое он делал, казалось, предназначено для того, чтобы
ослепить своей абсолютной непринужденностью. Кинг мог творить волшебство на
футбольном поле, но он должен был пахать как проклятый за каждое очко. Стернс же
едва вспотел.
- Потому что нет смысла. Ты будешь играть, как тебе нравится и выигрывать
независимо от того, что я делаю.
- Возможно. Но если ты установишь правила, я буду им следовать.
Кингсли покачал головой, выхватил мяч в воздухе и направился к общежитию.
70
Принц. Тиффани Райз.
- Новое правило - найди кого-нибудь другого на роль проигравшего.
Кингсли покинул поле, все взгляды были устремлены на него, пока он уходил.
Но ему было плевать на них. Его заботило только то, что Стернс наблюдал за ним.
Кингсли даже не знал, откуда взялась эта вспышка гнева. Стернс был прав, Кинг не
устанавливал никаких правил. Но все равно, Стернс приводил его в бешенство. Он
был идеальным. Кингсли никогда не встречал никого умнее, красивее, талантливее...
он казался нереальным, как ангел или какое-то мифическое существо. Кингсли
ненавидел Стернса за это, за его красоту, его совершенство, желая и жаждая его в то
же время. Злость на поле была не совсем злостью, понял Кингсли, когда добрался до
комнаты общежития и рухнул на кровать. Это было разочарование.
Разочарование усугубилось после того, как проходили минуты и Кингсли
проигрывал весь сценарий в голове, смотря на потолок комнаты и считая трещины на
штукатурке. Это мог быть его шанс, наконец, стать ближе к Стернсу. Ведь Стернс
никогда не говорил ни с кем, кроме священников, никогда не общался с кем-либо из
учеников. Крайне редко он говорил с кем-то из одноклассников, и то, если только
смельчак заговаривал с ним первым. И вот Стернс добровольно присоединился к нему
поиграть в футбол. И Кингсли все испортил.
- А ты хорош.
Кинг повернул голову в сторону источника голоса. В дверях комнаты стоял
Стернс. Пожав плечами, Кингсли снова посмотрел на потолок. Сердце забилось в его
груди быстрее, дыхание участилось. Он заставил себя не думать о причинах.
- Как и ты. Ты много играл в Англии?
Стернс шагнул за порог и подошел к кровати Кингсли.
- Да. Но я не играл уже давно. Мне было десять, когда я покинул ту школу.
Со стоном, Кинг выпрямился и скрестил ноги.
- Вот почему все тебя ненавидят, ты же знаешь. Потому что ты так чертовски
идеален. Ты не играл в футбол семь лет, и ты лучше меня. Меня уже присмотрел
“Пари Сен-Жермен”. А ведь это профессиональная команда.
Стернс ничего не сказал поначалу. Кингсли ждал и смотрел.
- Все ненавидят меня?
Он не казался обиженным, когда задал вопрос, но Кингу сразу захотелось
вернуться назад во времени и взять слова обратно. Он хотел забрать все обратно:
демонстрацию своего нрава на поле, злые слова, разочарование, которое приближало
его ближе и ближе к критической точке каждый день.
71
Принц. Тиффани Райз.
- Non, pas du tout, - сказал Кингсли, взрываясь шквалом французского. По
некоторым причинам, он чувствовал, что по-французски мог извиниться
красноречивее. - Никто тебя не ненавидит. Я сказал это в запале. Мне просто жаль, что
я сам не ненавижу тебя.
Стернс подошел еще ближе. Он сел на кровать напротив Кингсли.
- Почему тебе жаль, что ты не ненавидишь меня? – Стернс смерил его прямым
взглядом, и Кингсли еще раз отметил темноту, пышность его ресниц и то, как они
заставляли его серые глаза казаться еще более непроницаемыми.
Кинг вздохнул. Он уронил футбольный мяч на пол между ними. Мягко
коснувшись носком мяча, он позволил тому откатиться к Стернсу. Стернс поставил
ногу сверху на него, останавливая.
- Что ты такое? - спросил Кингсли, не зная, что он подразумевал под этим
вопросом, но нуждаясь в ответе. Стернс, казалось, понял вопрос, даже если сам
Кингсли - нет.
Он вздохнул и легонько пнул мяч, так что, тот мягко покатился обратно к Кингу.
- Отец Пьер, священник, который преподавал мне французский язык, у него была
теория насчет меня.
- Она о том, что ты - образчик Второго Пришествия Христа? Если так, то я уже
слышал это.
Стернс ничего не сказал, только впился взглядом в Кингсли, сжав губы в тонкую,
неодобрительную линию.
- Извини. Серьезно, расскажи мне его теорию. Я хочу знать.
- Отец Пьер обладал фотографической памятью. Он заучил Библию полностью
на французском и английском языках. Он смог вспомнить почти все, что он когда-
либо читал десятилетия назад, один лишь раз взглянув. Удивительно.
- Так что, у тебя фотографическая память?
Стернс покачал головой.
- Нет, вовсе нет. У меня нечто другое. Если я делаю что-то один раз, делаю это
хорошо, я знаю, как сделать это совершенно, почти интуитивно. Если я ударю по
мячу, мое тело понимает игру. Я разучил гаммы на фортепиано и как-то знал, как
играть. Отец Пьер верил, что у меня фотографическая мышечная память.
- Футбол задействует ноги. Пианино - руки. Теория отца Пьера не объясняет,
почему ты так преуспеваешь в изучении языков.
Кингсли пнул мяч и отправил его обратно к Стернсу.
72
Принц. Тиффани Райз.
- Нет, объясняет. Язык - это мышца.
Стернс сказал слова просто. Конечно. Конечно, язык был мышцей. Но подтекст
этих слов… Стернс мог однажды использовать язык для чего-то другого – возможно,
поцелуя – и он навсегда запомнит, как идеально целоваться…
- Я соврал, - тихо сказал Кингсли. - Я действительно ненавижу тебя.
Стернс лишь снова улыбнулся.
- Почему?
- Ты… - Кингсли остановился. - Я слишком много о тебе думаю.
- Да, это проблема.
Стернс откатил мяч ему еще раз.
- Oui. Une Grande Probleme. Мне следовало бы думать о стольких вещах, школе,
моей сестре в Париже, моих родителях, Терезе, Кэрол, Сьюзан, Жаннин…
- Кто они?
Кингсли улыбнулся.
- Подружки.
Глаза Стернса слегка расширились от удивления.
– Все они?
Кивнув, Кингсли ответил:
- Oui. Или были. Прежде, чем я приехал сюда. Хотя они пишут мне письма.
Замечательные, ужасные письма. Я мог бы продать их в этой школе и заработать
достаточно денег, чтобы заплатить за свое обучение здесь. - Кингсли выразительно
поиграл бровями, глядя на Стернса. - Эти девчонки хотят меня. И я хотел их.
- Хотел? В прошедшем времени?
- В прошедшем времени. Oui. Я едва ли сейчас могу вспомнить, как они
выглядят. Я хочу верить, что забыл их из-за того, что произошло. Но это не так.
Кингсли взглянул на Стернса, а затем обратно на пол. Он едва коснулся мяча
кончиком пальца, и мяч прокатился между ног Стернса.
- Что с тобой случилось?
- Футбольная команда. Американский футбол, не настоящий футбол, - пояснил
Кингсли. - У меня была девушка, красивая девушка. И у нее был брат. Очень большой
брат. Он узнал, что мы были вместе, что я лишил невинности его милую сестренку…
73
Принц. Тиффани Райз.
Кингсли чуть не рассмеялся вслух, просто говоря эти слова. Тереза? Невинная?
Эта девушка раздвинула ноги для половины школы, прежде чем он добрался до нее.
Но Тереза не просто раздвигала ноги для Кингсли, она влюбилась в него. И когда он
переспал с другой следующей ночью, тогда она пошла плакаться к своему брату.
Кинг рассказал Стернсу всю историю: о руке на его затылке на стоянке за
стадионом, о семерых футболистах, которые окружили его, о ноже, который Трой
вонзил ему в грудь, но порез оказался косым, что в конечном итоге и спасло ему
жизнь.
- Нож? Тебя порезали? - Стернс склонил голову набок и посмотрел на Кинга
долгим, загадочным взглядом.
- Ах, да. Ты еще не видел шрам? - Кингсли сдернул футболку через голову. Он
