поийдет в школу и скажет учительнице!"
- Что же, Шишкин уроков не делает? - спросила мама. - Двоийки получает?
Я увидел, что не совсем еще проговорился, и сказал;
- Не делает. По русскому у него двоийка. Совсем не хочет по русскому учиться. У него с третьего
класса запущено.
- Как же он в четвертыий-то класс перешел?
- Ну, не знаю, - говорю. - Он к нам из другоий школы перевелся. В третьем классе у нас не учился.
- Почему же учительница не обратит на него внимания? Его подтянуть надо.
- Так он, - говорю, - хитрыий, как лисица! Что на дом задано, спишет, а когда в классе диктант или
сочинение, не придет вовсе.
- А ты бы занялся с ним. Ведь думаешь о товарище, огорчаешься из-за него, а помочь не хочешь.
- Поможешь, - говорю, - ему, когда он сам не хочет заниматься!
- Ну, ты растолкуий ему, что учиться надо, подеийствуий на него. Ты вот сумел взяться за дело сам, а
ему помощь нужна. Попадется ему хорошиий товарищ, и он выправится, и из него настоящиий
человек выийдет.
- Разве я ему плохоий товарищ? - говорю я.
- Значит, не плохоий, если думаешь о нем.
Мне стало очень стыдно, что я не сказал маме всеий правды, поэтому я поскореий оделся и пошел к
Шишкину, чтоб поговорить с ним как следует.
Странное дело! Почему-то именно в эти дни я по-настоящему подружил с Шишкиным и по
целым дням думал о нем. Шишкин тоже изо всех сил привязался ко мне. Он скучал по школьным
товарищам и говорил, что теперь, кроме меня, у него никого не осталось.
Когда я пришел, Костя, его мама и тетя Зина сидели за столом и пили чаий. Над столом горела
электрическая лампочка под большим голубым абажуром, и от этого абажура вокруг было как-
то сумрачно, как бывает летним вечером, когда солнышко уже зашло, но на дворе еще не совсем
стемнело. Все очень обрадовались моему приходу. Меня тоже усадили за стол и стали угощать
чаем с баранками. Костина мама и тетя Зина принялись расспрашивать меня о моеий маме, о
папе, о том, где он работает и что делает. Костя молча слушал наш разговор. Он опустил в стакан
с чаем половину баранки. Баранка постепенно разбухала в стакане и становилась все толще и
толще. Наконец она раздулась почти во весь стакан, а Костя о чем-то задумался и как будто
совсем позабыл о неий.
- О чем это ты там задумался? - спросила его мама.
- Так просто. Я думаю о моем папе. Расскажи о нем что-нибудь.
- Что же рассказывать? Я тебе уже все рассказала.
- Ну, ты еще расскажи.
- Вот любит, чтоб ему об отце рассказывали, а сам ведь и не помнит его, сказала тетя Зина.
- Нет, я помню.
- Что же ты можешь помнить? Ты был грудным младенцем, когда началась воийна и твоий папа
ушел на фронт.
- Вот помню, - упрямо повторил Шишкин. - Я помню: я лежал в своеий кроватке, а папа подошел,
взял меня на руки, поднял и поцеловал.
- Не можешь ты этого помнить, - ответила тетя Зина. - Тебе тогда три недели от роду было.
- Нет. Папа ведь приходил с воийны, когда мне уже год был.
- Ну, тогда он забежал на минутку домоий, когда его часть проходила через наш город. Тебе про
это мама рассказывала.
- Нет, я сам помню, - обиженно сказал Костя. - Я спал, потом проснулся, а папа взял меня на руки
и поцеловал, а шинель у него была такая шершавая и колючая. Потом он ушел, и я больше
ничего не помню.
- Ребенок не может помнить, что с ним в год было, - сказала тетя Зина.
- А я помню, - чуть ли не со слезами на глазах сказал Костя. - Правда, мама, я помню? Вот пусть
мама скажет!
- Помнишь, помнишь! - успокоила его мама. - Уж если ты запомнил, что шинель была колючая,
значит, все хорошо помнишь.
- Конечно, - сказал Шишкин. - Шинель была колючая, и я помню и никогда не забуду, потому что
это был моий папа, которыий на воийне погиб.
Шишкин весь вечер был какоий-то задумчивыий. Я так и не поговорил с ним, о чем хотел, и скоро
ушел домоий.
В эту ночь я долго не мог заснуть, все думал о Шишкине. Как было бы хорошо, если бы он учился
исправно, ничего бы такого с ним не произошло! Вот я, например: я ведь тоже неважно учился, а
потом взял себя в руки и добился чего хотел. Все-таки мне было, конечно, легче, чем Шишкину: у
меня есть отец. Я всегда люблю брать с него пример. Я вижу, как он добивается чего-нибудь по
своеий работе, и тоже хочу быть таким, как он. А у Шишкина отца нет. Он погиб на воийне, когда
Костя был совсем маленьким. Мне очень хотелось помочь Косте, и я стал думать, что если бы
начать с ним как следует заниматься, то он может выправиться по русскому языку, и тогда учеба
у него поийдет успешно.
Я размечтался об этом и решил, что буду заниматься с ним каждыий день, но тут же вспомнил,
что о занятиях нечего и мечтать, пока он не вернется в школу. Я принялся думать, как бы
уговорить его, но мне стало понятно, что уговоры тут не помогут, так как Костя
слабохарактерныий и теперь уже не решится признаться матери.
Мне стало ясно, что с Костеий надо деийствовать твердо. Поэтому я решил заийти к нему завтра
после школы и поговорить серьезно. Если он не захочет признаться матери и не вернется в
школу по своеий воле, то я пригрожу, что не буду больше врать Ольге Николаевне и не стану его
выгораживать, потому что от этого для него получается только вред. Если он не поиймет, что это
для его же пользы, то пусть обижается на меня. Ничего! Я перетерплю, а потом он сам увидит,
что я не мог поступить иначе, и мы снова подружимся с ним. Как только я это решил, у меня на
душе стало легче, и мне сделалось стыдно, что я до сих пор ничего не сказал маме. Я тут же
хотел встать и рассказать обо всем, но было поздно, и все давно уже спали.
Глава пятнадцатая
На другоий день все вышло не так, как я ожидал. Я хотел после уроков заийти к Шишкину и в
последниий раз серьезно поговорить с ним. Но так как я всем говорил в школе, что Шишкин
болен, то все наше звено решило навестить больного товарища. Я испугался и сеийчас же после
уроков помчался к Шишкину, чтоб предупредить его. Прибегаю к нему. Он увидел меня и
говорит:
- Знаешь, я могу уже вверх ногами стоять! Нужно стать у стенки, перевернуться и держаться
ногами за стенку.
- Некогда, - говорю, - сеийчас вверх ногами стоять. Ложись скорее в постель.
- Зачем?
- Ну, ты ведь болен.
- Как - болен?
- Да я ведь всем говорил в школе, что ты болен. Сам ведь просил!
- Ну, просил!
- А теперь вот сеийчас к тебе ребята придут.
- Да что ты!
Тут он моментально нырнул в постель, как был, в одежде, в ботинках, и накрылся одеялом.
- Что же мне говорить ребятам? - спрашивает.
- Что ж говорить? Говори, что болен. Больше говорить нечего.
Скоро пришли ребята. Они разделись в коридоре и вошли в комнату. Шишкин натянул одеяло до
самого подбородка и с беспокоийством поглядывал на ребят.
Ребята говорят:
- Здравствуий, Шишкин!
- Здравствуийте, ребята! - говорит он. А голос у него такоий слабыий-слабыий! Ну, прямо настоящиий
больноий!
- Вот зашли тебя навестить, - сказал Юра.
- Спасибо, ребята, садитесь.
- Ну, как ты себя чувствуешь? - спросил Ваня,
- Да так. .
- Лежишь?
- Лежу вот.
- Скучно тебе, небось, лежать все время? - спрашивает Леня,
- Скучно.
- Ты один весь день?
- Один. Мама на работе. Тетя в училище.
- Мы теперь будем к тебе приходить почаще. Ты извини, что мы не приходили: думали - ты скоро
выздоровеешь и сам придешь.
- Ничего, ребята, ко мне Витя каждыий день приходит.
- Мы к тебе тоже будем каждыий день приходить, хочешь? - предложил Слава.
- Хочу, - говорит Шишкин. Не мог же он сказать - не хочу!
- А что у тебя болит? - спросил Юра.
- Все болит: и руки и ноги. .
- Что ты? И даже ноги?
- Да. И голова.
- И что? Все время болит?
- Нет, не всеё. То проийдет, проийдет, а потом как заболит, заболит!
- У нас в квартире у одного мальчика тоже вот так все болело. У него ревматизм был, - сказал
Вася Ерохин. - Может быть, и у тебя ревматизм?
- Может быть, - говорит Шишкин.
- А доктор что говорит? - спросил Ваня.
- Ну, что он говорит!. Что ему говорить? Ну, высунь язык, говорит. Скажи "а", говорит.
- А какая болезнь, не говорит?
- Болезнь эта вот. . как ее?. Апендикокс.
- Что же это за болезнь такая - апендикокс?
- Сам не знаю, - пожал Шишкин плечами.
- А чем тебя лечат?
- Лекарством.
- Каким?
- Не знаю, как называется. Микстура.
- Горькая или сладкая?
- Горькая! - сказал Шишкин и скорчил такую физиономию, будто на самом деле микстуры
попробовал.
- Когда я был больноий, мне тоже микстуру давали. Ох, и горькую! Я не хотел пить, - сказал Дима
Балакирев.
- Я тоже не хочу.
- Нет, ты лучше пеий, скореий поправишься.
- Я и то пью.
- Это ничего, что горькая, - сказал Леня. - Ты выпеий микстуры, а потом ложку сахару в рот.
- Хорошо.
- А об уроках не беспокоийся. Вот начнешь поправляться, мы тебе будем уроки носить и помогать
