Между тем, несмотря на законодательные новации, только, пожалуй, криминалисты, сохраняя преданность этой идее, понимали и понимают обязательность первоочередного и главное, именно достоверного выяснения характера события. «При расследовании, прежде всего, важно установить само событие преступления», — учил студентов ВЮЗИ Б. Л.Зотов, читая им лекции в 1955 году, и приводил примеры, когда «человека осуждали за убийство, а через некоторое время оказывалось, что «убитый» жив, здоров и не подвергался насилию. Человек признавался в хищении, между тем, как выяснялось впоследствии, хищения не было». [1204]
Увы, но в современной следственной и судебной практике, управляемой уголовно-процессуальным законом, мало что с тех пор изменилось: признаний лиц в несовершённых преступлениях меньше не стало, скорее наоборот. Подобные факты можно нынче наблюдать повсеместно и систематически. Так может быть действительно вернуться к опыту прошлого, в частности к тем правилам оценки признательных показаний, которые были регламентированы еще в 1716 году «Кратким изображением процессов и судебных тяжб»?
Не секрет, что современные следователи, дознаватели и оперативные работники, выполняющие их поручения, планируя допрос обвиняемого (подозреваемого), часто рассчитывают на получение исключительно признательных показаний. Этот путь для некоторых следователей становится, увы, самым коротким к раскрытию преступления и к завершению расследования. Можно привести немало примеров, когда признание обвиняемого фигурирует в материалах уголовного дела как единственное прямое, а, порой, и просто единственное (в разных вариантах) доказательство, подтверждающее версию обвинения. Такое становится возможным потому, что суды зачастую не только не удовлетворяют ходатайства стороны защиты о проведении процессуальных действий, результаты которых могли бы поколебать обвинительную версию следователя, но и под самыми разными, в том числе надуманными, предлогами стремятся исключить из дела доказательства, свидетельствующие о невиновности подсудимого, признавая их недопустимыми. Судьи, поддерживающие таким образом глубоко порочную идею о легализации «презумпции доверия полиции», провоцирует следователей и оперативных работников на злоупотребления, в частности, на применение незаконных методов и средств с единственной целью — добиться признательных показаний от задержанного, подозреваемого или обвиняемого. Невольно вспоминаются слова профессора А. М.Ларина, сказанные им еще в 1982 году: «В острых кризисных ситуациях господствующие реакционные силы не могут довольствоваться преследованием действительных нарушителей закона. На первый план выступает цель террора, устрашения самых широких слоев населения, и репрессии обрушиваются не только на виновных в преступлении, но и на заподозренных в нелояльности, а также на лиц, случайно попавших в шестерни судебно-полицейской машины. Неписанным законом для судей становится девиз: «Полиция не ошибается» — одна их крайних формулировок презумпции виновности». [1205]
Увы, но тот же «девиз» сегодня можно услышать и от руководящих работников МВД России, и от депутатов Государственной Думы, предлагающих внести соответствующие изменения и дополнения в закон «О полиции». [1206] Для преодоления этой негативной тенденции, ставшей сегодня весьма заметной, как нам кажется, было бы честнее вернуться к давно забытой и в свое время жестко раскритикованной теории формальных доказательств, объявлявшей признание обвиняемого «лучшим доказательством всего света». То есть к идеям начала XVIII века, провозглашенным еще «Кратким изображением процессов и судебных тяжб».
Такое заимствование могло бы стать сегодня благом для отечественного правосудия и предварительного следствия, но только при непременном соблюдении ряда условий, о котором в начале прошлого века говорил один из сторонников теории формальных доказательств, выдающийся ученый — процессуалист Л. Е.Владимиров. Впрочем, и его слова, и процессуальные условия получения признательных показаний, гарантирующие и достоверность, и их доказательственное значение, были впоследствии благополучно забыты критиками этой теории. Оценивая собственное признание обвиняемым своей вины как «королевы доказательств», Л. Е.Владимиров, в частности, писал: «… Нет на свете лучшего свидетеля, чем тот, кто сам совершил преступление. И поэтому в вопросе о собственном признании все старания должны быть направлены к тому, чтобы оно было в процессуальном отношении безукоризненно отобрано и правильно использовано». [1207] (выделено нами — А. Э. …). Заметим, что акцент Л. Е.Владимировым сделан не на стремлении («старании») непременно получить признательные показания, а на том, чтобы полученное признание в процессуальном отношении было безукоризненно, то есть получено и использовано в строгом соответствии с законом.
Увы, но эти два последних условия, в частности, о «безукоризненном» процессуальном оформлении и «правильном использовании» признательных показаний, критики теории формальных доказательств практически никогда не вспоминали.
Кстати, самым беспощадным критиком теории формальных доказательств, как это ни парадоксально, оказался академик Андрей Януарьевич Вышинский. Отметив пагубность влияния собственного признания на ход дела, А. Я.Вышинский объяснил, в чем эта пагубность выражалась. Его аргументы и сегодня выглядят безупречными. А «потому, — писал Андрей Януарьевич, — что зачастую все усилия следователей направлялись к тому, чтобы, так или иначе, подчас самыми противозаконными способами и приемами, добиться от обвиняемого сознания и тем «упростить» дело…». [1208] (выделено нами — А. Э. …).
Цинизм и лицемерие академика и в прошлом сталинского Генерального Прокурора СССР состояли в том, что он, как никто другой, как раз и прославился тем, что сам широко использовал на практике «царицу доказательств» для осуждения невиновных. Тем не менее, его слова о противозаконных способах получения признания и сегодня звучат вполне современно и актуально.
Чтобы избавить российское правосудие от злоупотреблений, которые имеют место в практической деятельности значительной части работников правоохранительной сферы, стремящихся любыми средствами добиться признания от тех, кого они пытаются привлечь к ответственности, вовсе не обязательно пересматривать вполне сформировавшуюся теорию доказательств, согласно которой ни одно доказательство не имеет заранее установленной силы. Однако, ничто не мешает правоохранительным органам «направить все старания» на выполнение, хотя и выработанных более 300 лет назад, но вполне разумных требований, обеспечивающих с одной стороны, достоверность признательных показаний обвиняемого, с другой — ставящих барьер насильственному их получению.
Для этого достаточно заимствовать процессуальные правила, о которых вспоминал Л. Е.Владимиров в 1909 году, закрепив их в современном уголовно-процессуальном законодательстве России. И правила эти, впервые сформулированные, как уже отмечалось, в 1716 году, стоят того, чтобы ими и сегодня руководствовались представители правоохранительных и судебных органов.
В.А.Линовский излагает эти правила следующим образом: «Чтобы собственное признание было ценностно, требуются от него следующие условия: 1) чтобы оно было совершено сходно с произошедшим действием; 2) чтобы оно было добровольным; 3) чтобы оно было учинено в суде перед судьей; 4) чтобы при том были показаны такие обстоятельства действия, по которым о достоверности и истине оного невозможно было бы сомневаться». [1209]
