кто крови нашей верен, старались, как могли. Но заперли тебя так, что не отыскать и вовек было.
Подняв глаза на того, с кем вместе прошёл через добрый десяток войн и бесчисленное число сражений, продолжил.
— Простишь, Твоё Сиятельство?
Шуйский рыкнул и оскалил зубы в усмешке. Шагнув вперёд, хлопнул его по плечу.
— Ну и дурак ты, полковник. Если б я на тебя зол был, разве пожелал бы сюда лететь? Или видеть тебя? Или говорить?
Покосившись на Голицына, чуть поморщился, но быстро перевёл взгляд на громадную бутыль вина, что стояла на металлической опоре, сбоку от Оболенского и на вид, хранила не меньше сотни литров напитка.
— У тебя комплексы какие появились на старости лет, княже? Зачем такую махину то припёр?
Ратибор оглянулся на гигантскую ёмкость и моментально вернувшись к хорошему настроению, подкрутил левый ус.
— Сегодня больше двух бутылок в день не положено. А тут я мимо выставочного стенда еду, гляжу стоят, родимые. Две, как мне и сказали. И размер подходящий. Я зашёл спросить, сколько стоят, так мне их подарили. Говорят, как герой империи, забирайте немедля и со всем почтением. Вино я сюда прихватил, а ту, что покрепче, на вечер оставил. Нужно же отметить встречу старых друзей.
Отсалютовав Шуйскому бокалом, сделал глоток и чуть посерьёзнев, уточнил.
— Выяснил, кто тебя под замком держал? Я узнал поздно слишком. Третье отделение уже всё следствие под себя подмяло. А там у меня ни одного из младшеньких нет. Чураются они той работы. Или она их. Не знаю, кто кого больше.
Симеон пожевал губы. Снова глянул на Голицина. Подумал.
— Третье отделение и держало. Департамент по особым делам. Они той тюрьмой-лечебницей ведали. А сверху их прикрывали те самые людишки, что в верности человечеству клянутся, да говорят, что их кроме Пробоев ничего в жизни этой не интересует.
Несколько секунд все молчали — слишком уж неожиданной оказалась новость для двух князей. Шуйский же ожидал реакции.
— Мне эти пёсьи дети никогда не нравились, — наконец нарушил тишину Оболенский.
— А как ты оттуда выбрался, Твоё Сиятельство? Что стало с тюрьмой той? Я узнать тоже смог мало, но говорят, рухнула там вся защита, да узники разбежались, — нейтральным тоном поинтересовался Голицын.
На лице Симеона появились усмешка.
— Лежать мне б там до конца времён, если б не отрок один. Уж не знаю, откуда в нём столько борзоты взялось да искусности. Только ударил он так, что защита и правда рухнула. А потом договорились мы. Он кусочек Древней силы забрал, а мне свободу дал.
Ярополк нахмурился и испытующе посмотрел на князя.
— Уверен ты в словах своих? Откуда Древней силе в таком месте взяться? Да как ты её поглотить смог?
Сибирский князь оскалил зубы в усмешке.
— Не поглотил я её, а удержал просто. Использовать не вышло — узы не позволили. Да и чуждая она больно была. А вот отроку тому пришлась впору. Как будто родная она для него.
Голицын продолжил хмуро разглядывать князя, погрузившись в раздумья, а Оболенский задумчиво посмотрел на Шуйского.
— А запомнил ли ты того отрока, друг мой?
Тот снова усмехнулся.
— Как думаешь, запомнил бы ты того, кто тебя из плена многолетнего освободил, да свободу дал? Я с ним и свидеться после того успел. Подарок преподнести, да с внуками познакомить.
Кивком указав на ожидающих потомков, продолжил.
— Они ещё вчера должны были в Петербург прибыть. Но вести отсюда какие-то тревожные пошли, так что я придержал. Как видишь, прав оказался.
Кавалергард отпил из чаши и проворчал.
— Ты ему случаем не меч вручил? Из тех, что при твоём отце ещё ковались?
Увидев выражение лица Шуйского, победно улыбнулся и глянул на Голицына.
— Вот и выяснили мы, откуда сила у этого Афеева. А говоришь, Древней крови в нём нет. Ещё как есть.
Теперь нахмурился уже Шуйский. Взял со стойки пустой бокал, крутанул кран на громадный бутыли и наполнив вином, сделал глоток. Испытующе оглядел князей.
— Рассказывайте. Как глубоко он во всё влез?
Те переглянулись и Голицын пожал плечами.
— Спас жизнь Её Высочеству, участвовал в аресте графа Брезовского, а ночью штурмовал дома Чёрных. По сути, стал её ближайшим советником. А ещё, по слухам, вылечил царевича Алексея. И спутниками обладает интересными — драконом да камнем говорящим.
Внимательно слушавший его Оболенский, с лёгким возмущением добавил.
— А ещё благоволит Оттоманской Порте.
Во взгляде Шуйского появилась толика изумления, а разум сходу попытался как-то увязать отпрыска дворянского рода и давнего врага империи на Балканах, но в следующую секунду послышался голос князя Голицына.
— Это он Стамбул просто отказался жечь. Ратибор уже порывался туда добраться.
Кряжистый и напоминающий медведя владетель Сибири, досадливо крякнул.
— Сдалась тебе эта Порта? Не до османов нынче. Тут наше бы царство в порядке удержать.
Кавалергард огладил усы, а возмущения в его взгляде стало куда больше.
— Я обещал. Кем будет кавалергард, не сдержавший слово?
На Оболенского сразу же уставились две пары задумчивых глаз. Наконец Голицын решил уточнить.
— Кому ты обещал сжечь Стамбул, Твоё Сиятельство? И зачем?
Кавалергард прищурился, разглядывая проходящую мимо дворянку, что сопровождала в поездке своего отца и недовольно цокнул языком, увидев, как ту закрыла своими телами троица гвардейцев. Перевёл взгляд на Ярополка.
— Султану и обещал. Когда эта собака иноземная на меня голос возвысить решила.
Голицын иронично усмехнулся.
— Это после того, как ты из под стражи сбежал, а потом нашёлся в его гареме, посреди наложниц?
Тот ничуть не смутившись, поднял бокал.
— Пятьсот прекрасных дев, что собраны в одном месте — перед таким не устоял бы ни один настоящий кавалергард. Вот я и не сдюжил, поддался искусу женскому. Раз тридцать подряд, где-то и поддался. А потом янычары эти окаянные отвлекли.
Его собеседник кивнул.
— И ты их сначала раскидал, а потом заставил с собой пить. Императору лично пришлось явиться, чтобы всё остановить. Я вот только одного не понимаю. Гарем султану перепортил, личную стражу опозорил. За что ты ему ещё и столицу пообещал сжечь?
Оболенский смущённо отвёл глаза в сторону.
— Да он сказал, что мол, пока Стамбул стоит на месте, а династия правит, быть мне их кровным врагом.
Шуйский с Голицыным обменялись не совсем понимающими взглядами и снова испытующе уставились на кавалергарда. Тот же пытался подобрать верные слова.
— Понимаете… Некомфортно мне, когда целая страна в кровниках. Династия то у них громадная. Там этих потенциальных наследников тысяч десять будет по всей стране. Замучаюсь искать. А Стамбул искать не надо — он всегда на месте.
Симеон озадаченно хмыкнул, а вот Ярополк едва заметно качнул головой.
— Снова за дураков нас держишь? Ладно, не хочешь говорить, что у тебя там за дела с османами, так и не говори.
Кавалергард возмущённо вскинулся.
— Твоё Сиятельство, я тебе сейчас чистую правду сказал. При тех словах, сотни две свидетелей было из знати.
Продолжить диспут им не дал Шуйский. Рыкнул, сотрясая воздух и заставляя обратить на себя внимание.
— О другом нынче думать надо. Как нам малой кровью обойтись, да под гнёт чужой не попасть. Коли война гражданская закипит, этим ох как многие воспользоваться пожелают.
Ярополк скептически хмыкнул, оглядывая князя.
— Ты же первый и воспользуешься. Займёшь земли до самой границы с Цин, да объявишь себя Великим князем Сибирским с престолом в Красноярске. А там, глядишь ещё и Урал подомнёшь.
Во взгляде Оболенского тотчас блеснули странные искорки, а Симеон поплотнее запахнул полы громадной шубы, в которую был одет, несмотря на тёплую погоду.
— Сам знаешь, что сожрут такое княжество быстро. Узкоглазые сразу накинутся и давить начнут. Из Средней Азии ханы всякие полезут. Испанцам, опять же, Владивосток бы не помешал. Да и что я, брошу вас что-ли на растерзание? Смотреть стану, как древние семьи в крови топят, да режут, как свиней? Ты за кого меня принимаешь, Сиятельство? За дурня деревенского, двадцати годков от роду?
Ярополк изобразил на лице лёгкое смущение и промолчал. Сам Шуйский продолжил.
— Вот мести я алкаю, други мои. Желаю видеть, как корчиться будут те, кто меня в той тюрьме запер. Как станут они страдать. Как отправятся их семьи в изгнание. Любо мне такое видеть будет.
Оболенский взмахнул бокалом и собирался что-то сказать, но его опередил Голицын.
— Третье отделение под властью императора. Пока никто коронацию не прошёл, и речи быть не может, чтобы их на дыбу
