Он знал, какую цену она заплатила, какие принципы принесла в жертву, безоглядно доверившись ему.
Ей нужны его слова; она имеет на них право. Но он тоже должен быть уверен. В ней, в Джордане, только в ней.
Он никогда не произносил "я люблю тебя". Возможно, ему и не выговорить такого.
Сожаление за все, что он потеряет, если эти слова так и не будут сказаны, рвало его душу безжалостными когтями, и сладостная любовная истома прошедшей ночи оборачивалась отчаянием.
Осторожно, чтобы не разбудить ее, он поднялся с постели и, тихо ступая босыми ногами, прошел к балконной двери. Кудесник Осака сотворил чудо. Сад, всего лишь несколько недель назад заброшенный и дикий, теперь поражал буйством жизни. Кивали головками бессчетные розы, источавшие волшебный, слегка пряный аромат, разносимый ветерком по всему саду.
Азиатские розы. Он узнал о них все – от названий до времени цветения – в поисках самых благоуханных.
Да, вот эти, очень хороши – отливают пурпуром и золотом. Он вдыхал дивный аромат и представлял себе, какое наслаждение получит от него Джордана. На следующее лето, в июне, когда старинные садовые розы с такими удивительными названиями – Дамасская, Глория, Румянец девушки – расцветут во всей красе, он будет гулять с ней по саду и рассказывать были и небылицы, связанные с прославленными цветами.
В июне, почти через целый год. Кто знает, где он будет через год – и что случится с ним, с Джорданой? О времени думать не хотелось. Их день – сегодня, долгий, блаженный день. Подхватив по пути розу из вазы на столе, он опустился перед кроватью на колени.
– Джордана. – Ее имя прозвучало как вздох, дыханием коснулось ее щеки, такой же бархатной, как лепестки розы, поднесенной к ее лицу.
Он смотрел, как вспорхнули ее ресницы, поднялись, протянулись к нему руки. Ее губы изогнулись в улыбке, густые ресницы пушистой тенью окружили глаза, завораживающие его своей тайной. Ее пальцы прикоснулись к его лицу, задержались на губах.
– Доброе утро. – Она мягко рассмеялась. – Должно быть, уже утро, я чувствую себя чудесно.
– Правда? – Его голос звучал хрипло, сдавленно. Только потому, что наступило утро?
– Потому что наступило наше утро… – Она запнулась, и легкий румянец медленно окрасил ее щеки.
Бледно-розовый, оттененный пурпуром цветка у ее лица. -Время…
– Сожалений, любовь моя?
– Никаких сожалений! – Позабытая роза вздрогнула, рассыпав свои лепестки, как драгоценные бусинки, на ее груди. – Никаких и никогда.
Когда их тела слились, Патрик понял: что бы ни принес завтрашний день, пока на свете существуют розы, ему не забыть Джордану.
– И ты с этим управился за несколько недель? Взявшись за руки, они бродили по дому. Обернувшись к высоким окнам, когда-то занавешенным тяжелыми шторами, Джордана ощутила свет на своем лице. – Дело даже не в свежей краске или новой мебели, даже не в том, что ты убрал портрет бабушки. Вместе с темнотой ты вымел отсюда все прежние воспоминания.
– Мы начинаем новую жизнь. Воспоминания допускаются только хорошие. И это еще не все.
– Не может быть! – Выпустив его пальцы, она закружилась на месте, как ребенок, раскинув руки.
Словно собиралась обнять все, что он ей показал. Разве можно еще что-нибудь добавить к такому чудесному дню?
– Можно. – Снова поймав ее пальцы, он прижал ее руку к себе и направился в сад.
– Как?! – Лицо Джорданы выражало неподдельное изумление. Она трогала изгородь, розы, улыбалась глупым "четырехчасничкам". – Наш заброшенный сад давно уже одичал. Бабушка прогнала садовника.
– Как только поняла, что для тебя значат цветы, вставил Патрик. – С этим покончено раз и навсегда.
Жестокости и предательству сюда ходу не будет – в наш дом и в наш сад. Мы не пустим в этот райский уголок злых людей. Ни твою бабушку, ни мою мать.
Джордана сорвала розу. Патрик и вправду сотворил рай! Тут можно укрыться от всего мира. На какое-то время. Все равно придется этот рай покинуть, и, быть может, скоро. Сохранит ли ее память этот пропахший розами день, похожий на сказку? Страх начал протачивать лазейку в сердце, которое хотело только любить и быть любимым.
Восторг исчез, Она так притихла, что Патрик почти физически ощутил ее страх. Обняв ее за плечи, он развернул Джордану к себе. Слезы блестели в ее глазах, повисали каплями на ресницах.
– Не плачь. В жизни ничего вечного не бывает. Надо принимать мгновения блаженства, когда они приходят, и уметь наслаждаться ими.
Звонкие нотки еще таяли в воздухе, когда Джордана отложила старинную гитару. Последние полчаса, откинувшись на разбросанные по постели подушки, она, как дитя, прижимала к себе инструмент, рассеянно извлекая из него мелодичные аккорды.
Удивленный наступившей тишиной, Патрик поднял голову от работы и отложил документы в сторону.
Целый день ее что-то тревожило. Вернувшись из офиса, он нашел Джордану погруженной в себя и подавленной. Он терпеливо выжидал, пока она сама захочет сказать, в чем дело. Сейчас, взглянув на нее, сидящую на постели в позе индианки, с опущенным долу взором, со сцепленными на коленях руками, он сделал осторожный шаг навстречу:
– Что с тобой, Джордана?
Ее пальцы разжались и сцепились снова.
– Сегодня звонил Филипп.
– Какого черта ему нужно?
– Пора снимать продолжение "Девушки лета".
– Когда?
– Завтра; в крайнем случае – послезавтра.
Патрик знал уже, что сниматься она не любит, согласилась лишь для того, чтобы помочь старому другу. Обед у мадам Зары в тот день, когда он ее впервые увидел, был устроен в честь первого большого успеха Филиппа: он добился разрешения на съемки "Девушки лета". Для Джорданы они должны были стать последними.
– Кажется, эти съемки тревожат тебя больше, чем раньше Джордана кивнула. Выходные, которые они собирались провести вместе в этом доме, превратились в долгие недели, и за это время Патрик научился разгадывать ее настроение.
– Я буду сниматься не одна.
– Тебе страшно работать с незнакомым человеком?
– Да, но я не могу объяснить почему.
– И не нужно.
– Я знаю. – Она улыбнулась. – Тебе ничего объяснять не нужно.
– Я имел в виду, что тебе не придется работать с незнакомцем.
– Я же дала слово. Я не могу подвести Филиппа.
– Ты его и не подведешь…
– Но как…
– С тобой буду сниматься я.
Джордана пришла в крайнее изумление.
– К чему тебе лишнее напряжение!
– Никакого напряжения. Если уж на то пошло, Конрой помог нам познакомиться, а Ричард Чессен помог мне тебя найти. Так что я, можно сказать, их должник. И участие в съемках финала "Девушки лета" станет моей оплатой долга.
– Но ты же не хочешь, чтобы весь свет увидел нас вместе!
– Вот как? – Он встал из-за стола, подошел к ней и присед рядом. – Где на этот раз будут проходить съемки?
– Там же, где и начинались, – на лугу.
– Невинная девушка прошла весь круг, и теперь у нее есть возлюбленный.
– Верно.
– Этот возлюбленный – я. Я собираюсь сыграть самого себя. – Он поцеловал ее, легонько, не осмеливаясь на большее, слишком уж она была соблазнительна в длинной легкой блузе из желтого шелка, накинутой на голое тело. Рэнди, подбиравшая для Джорданы одежду, явно имела тайный умысел. Догадавшись, что их свидание затянется, постаралась, чтобы соблазн не ослабевал. Шутница Рэнди. Но как ни велико было искушение скинуть с Джорданы золотистый шелк и увлечь ее в постель, сперва надо было расправиться с делами.
– Патрик, подумай! Снимки появятся во всех газетах. Рэнди, когда приезжала сюда в последний раз, сказала, что о нас уже ходят слухи, хотя мы редко появляемся вместе на людях. А уж если мы вместе появимся перед кинокамерой… – Джордана в смятении пожала плечами, – ни у кого не останется сомнений.
Он помрачнел и, отстранившись от нее, подошел к окну.
– Тебе хочется сохранить наши отношения в тайне?
Джордана разгладила на обнаженной ноге шелк цвета солнечных лучей. И кивнула, нервно пробегая пальцами по гладкой поверхности.
– Да, я думаю, это избавит тебя от ненужных осложнений, когда…
– Не нужно меня ни от чего избавлять. Если на то пошло, мне не терпится показать всему свету, что ты моя.
Блестящий шелк съежился под судорожно сжатыми пальцами.
– Собственность, которой можно щеголять? Как и прочие твои женщины?
– Проклятье! – Возмущение бешеной волной взмыло вверх. – Прочие женщины в моей жизни не имеют к этому никакого отношения. Никакого! – Он обуздал свой гнев, вспомнив все, что она принесла ему в жертву. Джордана дорога ему. Знала бы она, как дорога! Он старался показать ей это любыми способами, но слов, которых она ждала, боялся – они дали бы Джордане неограниченную власть над ним. Собственное унизительное малодушие вызвало новый приступ гнева, который он излил на нее. – Если ты так наших отношений стыдишься – пожалуй, лучше их прекратить. Отправимся каждый своей дорогой и забудем друг друга.
