А она нет, хочет услышать ответ. Да что с ней не так-то? Веди себя, как и все, Вера. Ты не понимаешь, что ставишь меня в неловкое положение? Где твоя гребанная тактичность?
Отрицательно качаю головой.
- Тебя можно понять, - грустно говорит она, бросает беглый взгляд на мой живот, и отворачивается к морю. В этот момент внутри что-то обрывается. Зачем я позвал ее сюда и веду себя так, словно она ничего не видела? На что надеюсь? Вера знает, прекрасно помнит, какой я на самом деле. Смотрит на меня и видит урода, от которого тошнит. Которого хочется обнять и плакать, но никак не подпускать к своему телу. Кретин. Прикрываю глаза, чувствуя, как земля уходит из-под ног, на одну лишь секунду позволяя чувствам взять верх, затем беру себя в руки. Это я делать умею, часто тренируюсь. Профи.
Вера смотрит вдаль, я смотрю на ее профиль. Я знаю, что ее левая грудь чуть больше правой, и эта асимметрия сводит с ума. Еще я знаю, что если вести языком по ее соску снизу вверх, она перестает дышать, замирает, а пальцы так напрягаются, что становятся скрюченными, как веточки у дерева. Если бы я был нормальным мужиком, она бы, вероятно, сжимала, царапала мои лопатки, делясь эмоциями. Но это невозможно, потому что лопатки были обожжены огнем и теперь покрыты уродливыми шрамами. И каждое к ним прикосновение балансирует на грани между Фоновой и Прорывной. Вы помните о моих подружках? Не стоит и мне забывать, что они никогда не уступят меня другой женщине.
- Знаешь, - говорит она бархатным, мелодичным голосом, - когда смотришь на море, слушаешь, как оно шумит, чувствуешь, как лижет пальцы, а на языке одновременно будто соль и свежесть от влажного воздуха, хочется пообещать, что обязательно вернешься к нему. Давай, что бы ни случилось, пообещаем, что вернемся сюда еще раз, в сезон, и искупаемся. Ночью. Голыми. И никто не увидит твои шрамы и мою задницу. Поверь, я стесняюсь ходить перед другими без одежды не меньше, чем ты показывать свои шрамы.
Сердце колотится, как сумасшедшее. Кожа горит, но не как во время приступа.
- Почему? - спрашиваю. - Ты красивая.
- А, по-твоему, все красивое нужно выставлять напоказ? - повернулась и смотрит на меня. Я смотрю на нее в упор, руки зачем-то сами находят ее ладони и стискивают их.
- Нет, я так не думаю.
- Почему сейчас не модно раздеваться только перед одним мужчиной? И если есть, что показать, нужно обязательно показать? Вы, типа творческие люди, растляете молодежь.
- Ой, да ладно, - усмехаюсь. - В вашей природе хвастаться и демонстрировать красоту. Я всего лишь отражаю ее.
- Вообще-то я была полненькой в школе, а потом на одной из девчачьих посиделок узнала, что единственная среди подружек в десятом классе не целованная, хотя многие уже вовсю спали с мальчиками. Посмотрела на себя в зеркало и поняла, почему, - комично надула щеки. - И села на диету, которая через полгода привела к анорексии, и я успешно похудела до тридцати восьми килограммов.
- Да ладно.
- И только ближе к концу колледжа нашла идеальный баланс между соотношением жира, мышц и костей. Меня спасли спортзал и правильное питание.
- Серьезно? Ты блевала после каждого обеда? - расплываюсь в улыбке, но она смотрит строго, и веселиться вмиг перестает хотеться.
- Только об этом практически никто не знает, в Москве так ты первый, кому решилась признаться. Я подумала, тебе будет легче, если я сравняю счет по страшным секретам. Один-один, Белов?
- Требую фотографий. Не верю.
- Я покажу тебе.
Наши пальцы переплетаются, лица так близко, что я чувствую ее дыхание. Она жмется ко мне, как будто бы ее не отталкивают шрамы, а я понимаю, что еще немного, и упрусь кое-чем ниже пояса в ее живот. Интересно, как она это воспримет? Лишь бы не забыла про правила, не коснулась меня. Пляж бесконечный, пустынный, прятаться негде. Придется нырять прямо в море.
- Вик, я замерзла, - говорит. Я одалживаю ей свою толстовку, и мы идем в сторону машины отца, держась за руки. Может, и не зря София выпихнула нас подышать морским воздухом, на ночь глядя.
- А ты когда-нибудь кому-нибудь показывал шрамы? Кроме врачей и мамы? - спрашивает она уже в машине, все еще кутаясь в мою одежду, я включаю печку.
- Показывал, - говорю, выруливая на дорогу в сторону дома, ищу в плеере что-нибудь мелодичное из "Андеадов", хорошо, что захватил флешку с собой.
- И как все прошло?
- Это был первый и последний раз, - усмехаюсь, и подмигиваю ей. Останавливаюсь на "Knife Called Lust".
"Андеады" поют с надрывом, с чувством, будто знают, о чем:
Эта любовь, эта ненависть сжигает меня
Трудно смотреть миру в лицо.
И я падаю на землю в слезах.
Я теряюсь каждый раз, когда моё сердце останавливается.
љ Лингво-лаборатория "Амальгама":http://www.amalgama-lab.com/.
Мы возвращаемся домой почти в четыре, - все спят. А вот мне совсем не хочется. Я даже подумываю, что было бы неплохо продолжить наш флирт в постели, и кто знает, во что он выльется, но в соседней комнате девочки - а спят они чутко, - я знаю. Поэтому решаю, что не стоит. Впрочем, мне и так есть, чем заняться перед сном - нужно хорошенько обдумать наш с Верой разговор.
Примерно через полчаса нахожу ее теплую ладонь под одеялом, слегка сжимаю, поглаживая нежные пальчики. Они такие чистые, белые и тонкие по сравненью с моими изрисованными, огрубевшими от десяток шлифовок и "трудермы". Понимаю, что действую неосмотрительно, но мне так нравится говорить с этой девушкой, касаться ее, спать рядом, что не могу остановиться. Неожиданно по моим расчетам крепко спящая Вера сжимает мою ладонь в ответ. Попался. Проводит большим пальцем по тыльной стороне, поглаживает. Осторожно так, ненавязчиво. Далее ничего не происходит, но и ненужно. Мы оба делаем вид, что крепко спим. Отдаю себе отчет, что Вера первой не делает и шага в мою сторону, но поощряет каждое мое движение в ее направлении. Так и засыпаю, держа ее за руку, переплетая свои пальцы с ее, улыбаясь.
***
Утром Вера стоит за спиной в проеме ванной комнаты и с интересом наблюдает, как я чищу зубы.
Ее модная прическа погибла из-за влажности сразу же, как мы сошли с трапа самолета, превратившись в капну пышных волос. Я поглядываю на девушку через зеркало, думая о том, что такой она мне больше нравится. Такой она пришла в мою квартиру когда-то за помощью, и такой она была моей. Не Артеминой. Хотя, все это глупо, конечно. За два года Кустов, должно быть, видел ее любой, во всевозможных ракурсах и состояниях. Вера в футболке на голое тело и обтягивающих джинах, смотрит на меня, хитро улыбается уголками губ.
- Что? - спрашиваю я, машинально ища взглядом очертания ее груди. И теперь, после вчерашней прогулки, при мысли о ней я почему-то представляю не удары брата по своему лицу, а свои - по его.
- У вас с отцом хорошие отношения, Стас мне очень понравился. Странно, что твоя мама никогда не упоминала о нем даже мельком.
- Потому что при разводе они разругались в пух и прах, и с тех пор ни разу не разговаривали, кроме как обо мне и в случае крайней необходимости.
- Почему? Если не секрет. Они оба хорошие, добрые люди, неужели так и не смогли прийти к пониманию за столько лет?
- Мама хотела, чтобы дядя Коля дал мне свою фамилию и усыновил, и мы стали одной большой семьей Кустовых. Следовательно, отцу пришлось бы написать от меня отказ. А он мало того, что послал мать с ее требованием куда подальше, еще и приезжал ко мне при каждой возможности, забирал на выходные, и к себе на каникулы. Исправно платил алименты, плюс щедро спонсировал всякие доп.занятия и поездки. Участь в школе, я объездил пол Европы, тогда как Арина с Артемом отдыхали максимум в Анапе. В общем, дружной семьи Кустовых не вышло. Я ее разбавил.
- Твой папа молодец, это поведение достойно настоящего мужчины, - твердо произносит она, я киваю. - Чем займемся?
- Народ в кино на мультиках, так что дом в нашем распоряжении. Хотя, может, поедем куда-нибудь? В горы, например? Мы ж не телек прилетели сюда смотреть.
- Поедем, обязательно. Но сначала я заправлю кровать и приберусь.
Мы возвращаемся в выделенную нам комнату, я достаю из сумки свежую одежду, фотоаппарат для прогулки и замираю. Она наклоняется над кроватью, расправляя простынь. В обтягивающих джинсах. Наклоняется. Спиной ко мне, ага. Дразнит. Так кровать не заправляют, попой кверху.
- Не пялься, - говорит мне, не поворачиваясь. По голосу я точно знаю, что улыбается. Улыбаюсь в ответ, хоть она и не смотрит, но ничего не могу с собой поделать.
Понятия не имею, слышится ли в ее голосе приглашение, но будем считать, что да. Либо сейчас, либо никогда. И я рискую. Подхожу и кладу ладонь на ее бедро, веду по плотной джинсовой ткани вверх, с силой сжимая, каждую секунду ожидая, что оттолкнет, скривится и убежит. Но вместо этого она замирает, а я помещаю ладонь между ее ног, надавливаю на чувствительную область, перебираю пальцами. Другой рукой веду по спине под майкой, заставляя прогнуться, считая позвонки, добираясь до шеи, слегка надавливая, стискивая.
