следство», состоящем из нескольких частей, Данн
прослеживает эволюцию роли своего отца в семейО
ных мифах. Первая часть стихотворения называется
«Фотография»; в ней идет речь о встрече ребенка с
архетипом скрытно проявляемого доверия.
Мой отец находится в «Капитане Стернсе»,
ресторане в АтлантикОСити.
Идет 1950 год,
я тоже там, мне одиннадцать лет.
Он продал больше всех мороженой рыбы.
Вот почему мы там,
закончив все свои дела.
Это было еще до того, как наш дом наполнился
шепотом, еще до того, как понадобились
свидетельства и жизнь закончилась крахом.
Отец улыбается. Я улыбаюсь.
Перед нами стоит
корзина креветок.
На нас одинаковые рубашки
с короткими рукавами и маленькими корабликами.
Это еще до того, как появляется разница
между простодушием и счастьем.
Вскоре я встану,
и рядом с ним сядет мой брат,
мать закроет ставни.
Мы верим в справедливость,
мы поОпрежнему верим, что Америка
молится и поет гимн.
Хотя у отца редеют волосы,
по его лицу видно, что ничто
не сможет его остановить*.
В строках этого стихотворения чувствуется
ностальгия поэта, его тоска по дому. На этой зариО
* Not Dancing, p. 41.
120
Глава 3
совке запечатлен момент истины, не единственной
истины из всех истин, но всеОтаки — истины. Чем
можно измерить мир? Согласно Томасу Элиоту,
«мы измеряли наши жизни в кофейных ложечках…
единственным памятником нам осталась одна асО
фальтовая дорога и тысячи закатившихся мячей
для гольфа»*. Для отца и сына из стихотворения
Данна мир измеряется количеством мороженой
рыбы, которой должно быть больше, чем у какогоО
нибудь другого отца. Это утраченное детство, утО
раченная простая благочестивая Америка, но, тем
не менее, «по его лицу видно, что ничто не сможет
его остановить». Чувствуется, как от отца сыну пеО
редается некое таинство, тогда как мать раскрывает
другое таинство, дарующее свободу будущему мужО
чине.
Ребенок, который не был свидетелем соверО
шения этих таинств, совершенно иначе достигает
стадии первой взрослости. Когда в модели родиО
тельского поведения наличествуют опасения, страх, предрассудки, созависимость, нарциссизм и бессиО
лие, на стадии первой взрослости наблюдается или
их доминирование или же их отчаянная гиперкомО
пенсация. Проведение различий между собственным
знанием и всем тем, что идет от родителей, является
необходимой прелюдией ко второй половине жизни.
Еще одно стихотворение Данна иллюстрирует
решение задачи поиска смысла путем ответа на клюО
чевые вопросы. «Насколько я похож на свою мать?»
«Насколько я отличаюсь от нее?» «Насколько поО
хож на отца?» «Чем отличаюсь?» «Кто оказал на
меня большее влияние?» «Где был другой родитель, когда все это случилось?» «Хотелось бы мне в друО
гой раз отправиться в одиночное плавание?» Крайне
важные вопросы. Не всегда на них можно получить
прямые ответы, ибо то, что волнует нас, часто идет
* The Complete Poems and Plays, p. 5.
Внутренний поворот
121
от бессознательного, и мы сможем чтоОто заметить
лишь после многократных повторений, терапии или
внезапной вспышки инсайта. В стихотворении «НеО
взирая ни на что», написанном десять лет спустя
после двух предыдущих, Данн начинает этот проО
цесс исследования.
Однажды отец взял меня с собой на Рокэуэйз
во время урагана
посмотреть, как волнуется океан,
что привело мать в бешенство, ибо ее любовь
была настоящей, оберегающей.
Мы видели водяную кашу из древесных крошек.
Мы видели, как вода
поднималась до борта лодки. Мы чувствовали стихию
в мельчайшей водяной пыли.
В тот вечер: за ужином — молчанье; а шторм
нес холодный и более привычный воздух.
Мой отец
всегда с наслаждением доводил свои ошибки
до беды. Мать всегда настороженно их ожидала,
как угнетенный
ждет своего исторического момента.
Ежедневно, после шести, я направлял мой велосипед
в направлении гостиницы на Флит Стрит,
чтобы забрать отца на ужин. Все его друзья
были там: одинокие, гордые ирландцы,
которые всегда хохотали.
Мне было стыдно за него, стыдно
звать его домой. Но кем я был тогда — только
мальчиком,
который узнал любовь
ветра; ветра, который дует, куда захочет,
невзирая ни на что. Должно быть, я потерял
рассудок —
вот что сейчас происходит*.
И опять мы видим, как родитель становится
посредником, с помощью которого ребенок постиО
гает таинства стихии: штормящий пенистый океО
ан и страшный ураган. Отец выступает как психоО
* Language at the End of the Century, p. 33–34.
122
Глава 3
помп, проводник души в царство чудес. Мать дает
ощущение защиты — защиты настоящей, но ограО
ничивающей. Таковы разные стороны любви, котоО
рые нужны ребенку. И тогда за обеденным столом
сталкиваются две формы эроса, а между ними —
ребенок. Ураган является метонимией других, боО
лее мрачных штормов. Так, ребенку, находящемуО
ся между матерью и отцом, стыдно позвать домой
отца, ему стыдно быть посланцем матери. Ребенок
интериоризирует именно этот стыд, именно эти
воспоминания о растерянности, которую он испыО
тывает, оказавшись между родителями. Он любит
их обоих, нуждается в них обоих и одновременно
испытывает потребность следовать в русле собсО
твенного внутреннего потока, невзирая ни на что.
Спустя годы все происходящее будет оценено как
трагедия, принесшая значительный урон. А в чем
состоит этот урон,— спросим мы? Каково его возО
действие? Каков сегодня результат этого воздейсО
твия на вас и на тех, кто вас окружает? Но это уже
вопросы для других стихотворений.
Пока мы остаемся бессознательными, мы поО
прежнему будем нести в себе следы печали, гнева
или непрожитой жизни своих родителей. РазумеО
ется, стыд мы тоже несем в себе, ибо, если человеку
становится стыдно, значит, он ощущает себя приО
частным к психологическим травмам других людей.
В конечном счете мы можем лишь осуждать других
за их душевную черствость, что вовсе не означает, что они сразу перестанут причинять вред себе и окО
ружающим. На примере этих трех стихотворений
Стефана Данна мы смогли увидеть позитивное и
негативное воздействие родительских комплексов.
Повторяю: существование комплекса так же неизО
бежно, как неизбежна индивидуальная история чеО
ловека. То, что не осознано в прошлом, будет мешать
нашему настоящему и определять наше будущее.
Ощущение того, как о нас заботятся, самым непосО
Внутренний поворот
123
редственным образом влияет на нашу способность
заботиться о других. Ощущение, что нам оказываО
ют доверие, непосредственно влияет на нашу споО
собность определять свою жизнь. Критерий того, до какой степени мы можем подвергать риску свои
отношения или даже считать их поддерживающими, а не травмирующими, напрямую зависит от уровня
осознанности нашего диалога с родительскими комО
плексами.
Родители большинства из нас сами страдали от
эмоциональных травм, а потому не могли удовлетО
ворить наши архетипические потребности в заботе
и доверии. Совершая переход через Перевал, очень
важно подробно изучить свою личную историю. Мне
известно расхожее мнение о том, что психотерапия —
это обвинение родителей во всех своих несчастьях.
Совсем наоборот: чем более чувствительными мы
становимся к хрупкости человеческой психики, тем
более мы склонны прощать родителей за их раниО
мость и способность наносить раны другим. Главное
преступление — оставаться бессознательным, и отказ
от соучастия в этом преступлении требует болезненО
ных усилий. Какие бы травмы и недостатки мы ни
нашли в своей биографии, нам следует стать родитеО
лями самим себе.
Естественно, гораздо труднее достичь того, что
не активизируется в нас архетипически. Ничего
нельзя достичь без огромного риска, ибо человек
должен отважиться ступить на пугающую его неО
изведанную землю. Если я пережил предательство
со стороны родителя, то мне будет гораздо сложнее
доверять другим и, следовательно, идти на риск при
установлении своих отношений с окружающими.
Я начну бояться представителей противоположО
ного пола. Я сам стану портить свои отношения с
ними, поскольку с самого начала буду совершать
неправильный выбор. Не получая подтверждения
собственной значимости, я буду бояться неудач, 124
Глава 3
