— На год? Пик, не оставляй меня с ним на целый год!
— Мы не можем убежать сейчас. Подумай об этом, если мы вдвоем пропадем — это слишком рискованно. Но если одна ты, мы сможем исчезнуть. Меньше чем через год ты будешь свободна. Один единственный год, ты можешь пережить это, — он говорит, пока я реву, боясь, на что будет похожа жизнь без него. — Ты такая чертовски сильная, — утверждает он. — Я вернусь за тобой.
Я обнимаю его за шею и продолжаю умолять не покидать меня. Я напугана, что никогда больше не увижу его вновь, моего единственного друга, мою единственную семью — моего брата. Кто защитит меня?
— Мне надо собрать сумку, — шепчет он.
— Прямо сейчас?
— Мой соцработник внизу ждет меня.
— О боже мой, — бормочу я. Я не могу поверить, что это происходит. Мое сердце, будто разрушительная сила внутри груди, отбирает мою жалкую жизнь. Я бреду к кровати Пика и сажусь, хватаюсь за матрас двумя руками и наблюдаю, как он засовывает одежду в сумку. Слезы свободно текут потоком из глаз. Я потеряла своего папу, веря, что увижу его вновь, а теперь я теряю Пика, осознавая, что жизнь ничего не гарантирует тебе, независимо от того, как бы сильно ты не хотела.
Как только он застегивает сумку, он встает на колени передо мной и кладет свои руки на мои коленки. Он — размытое пятно, которое едва видно сквозь разделяющие нас слезы.
— Ты — все, что у меня есть, — произносит он. — Я не потеряю тебя, а ты не потеряешь меня.
— Пожалуйста, — это неопределенная просьба о чем-то, и не о чем на самом деле.
— Мне нужно, чтобы ты послушала меня, хорошо? — большим пальцем он стирает слезы с моих глаз. — На самом деле послушала.
Я киваю.
— Я с тобой, — заверяет он. — Когда ты в коморке — я с тобой. Когда ты в подвале — я с тобой. Я всегда с тобой, договорились? Но мне нужно, чтобы ты пообещала мне кое-что. Мне нужно, чтобы ты пообещала, что отстранишься от действительности. Возьмешь и отключишь эмоции. Он не причинит тебе боль, если ты не будешь чувствовать. Люди, которые причиняют нам боль в жизни — это те, к которым мы позволяем себе что-то чувствовать.
Мои слезы становятся тяжелыми, свободно находя свою смерть, падая на мои колени. Опустив на него взгляд, не думая, я целую его. Мы никогда не целовались за пределами его кровати, когда занимались сексом. Но сейчас я целую его, потому что не знаю, что еще сделать. Он крепко обнимает меня, целуя в ответ, пока я плачу напротив его губ, отказываясь отпускать его.
Когда мы отрываемся друг от друга, он смотрит мне прямо в глаза и говорит:
— Я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю.
Он встает, хватает свою сумку и обещает:
— Я вернусь за тобой.
И вот так, будто у меня никогда и не было выбора в этом вопросе, мой брат, моя жизнь, уходит от меня. И я остаюсь одна.
Мне и не требуется рассказывать, что произошло дальше.
Вы уже поняли это.
Жизнь без Пика была хуже, чем в аду. Одна. Несчастная. Жизнь, в существование которой я не хотела верить. Я стала темной внутри. Нет. Это не правда. Я стала бесцветной. Вы бы не смогли нарисовать мой портрет, потому что я больше не существовала. Чтобы существовать у вас должна быть жизнь, а я была словно робот — машина, скажите мне, что хотите, чтобы я сделала, и я исполню, потерявшая любые эмоции и боязнь последствий.
Да пошла ты к черту, жизнь.
Ненавижу тебя.
В тот момент, когда Пик вышел за дверь, Бобби поднялась ко мне в комнату. Я плакала, умоляя ее помочь. Она сказала мне, что знает, что у нас с Пиком был секс, и если я скажу кому-нибудь или попытаюсь сбежать, она позвонит в Социальное обеспечение, и меня поместят в больницу, чтобы провести анализы на определение состояния психики. Она также сказала мне, что Пика арестуют и отправят в тюрьму за изнасилование несовершеннолетней, так как в штате Иллинойс совершеннолетие наступает с семнадцати лет. Поэтому я держала рот на замке.
Я не слышала от Пика ни весточки с тех пор, как три месяца назад он уехал. Он исчез, вероятно, радостный и оставил меня выживать самостоятельно. Я не виню его. Беги, не оборачиваясь, Пик. Беги подальше от меня и этой жизни. Я уже приняла то, что он не вернется за мной. После первого прошедшего месяца я до смерти боялась, скучала по нему, задаваясь вопросом, было ли все это ложью, и увижу ли я его когда-нибудь вновь. Тот первый месяц был единственным реальным временем, когда он мог увидеть меня. Я еще ходила в школу, но как только пришла пора летних каникул, я едва выходила из коморки. У меня больше не было Пика, который бы говорил со мной ночами, я была одна.
Школьные занятия начались на прошлой неделе. Я была так встревожена, нервничала, что увижу Пика, поскольку мы вместе будем в одной школе. Обнимет ли он меня или будет смотреть сквозь меня, будто меня и не существует? Но мне не стоило так переживать, поскольку Пика там не оказалось. Я выискивала его в коридорах, а потом узнала, что он перевелся в другую школу. И мне не сказали в какую. В тот день, выходя из школы, я подумала: «Возможно, стоит сдаться, Элизабет. Возможно, пора принять свою судьбу. Возможно, наконец, стоит прекратить бороться за то, что никогда не произойдет».
Это было на прошлой неделе, и я по-прежнему не приняла решений по поводу этих мыслей. И таким образом, я просто продолжила жить своей механической жизнью. Просыпаюсь, иду в школу, прихожу домой, меня трахает мой грязный, толстый приемный папочка, иду в душ, делаю домашнюю работу, направляюсь спать. Место для сна постоянно меняется: или кровать, или коморка. Несмотря на отвращение, я прекрасно знаю о своей внешности. Мне повезло обойти стороной прыщи в подростковом периоде, моя кожа мягкая и гладкая от шеи и выше.
Под одеждой совсем другая история — разноцветные новые и заживающие ссадины, синяки и порезы. Мои запястья выглядят так, будто я пережила несколько неудачных попыток самоубийства. Мои рыжие волосы блестящие и спадают по тонким плечам красивыми волнами. Мое лицо, оно вводит всех в заблуждение, потому что никто не может догадаться, какой ужас живет под этой маской. Но независимо от того, какой безобразной я себя чувствую, я пытаюсь следить за собой.
Когда звенит звонок, я запихиваю книги в сумку и иду по коридору. У меня здесь нет друзей. Возможно, в этом есть моя вина, возможно их. Я не общительная. Я никогда не говорю ни с кем, кроме учителя, да и с ним говорю только то, что необходимо. Я хорошо учусь, и не потому, что у меня есть какая-то цель после выпуска из школы. Я уверена, что буду где-нибудь переворачивать гамбургеры или пойду на панель, делать минеты — это зависит от того, сколько денег я хочу заработать.
Цинично?
Ага, я такая.
Я медленно двигаюсь, позволяя всем проходить мимо меня, врезаться в меня, когда они спешат из школы к их свободе. Но это моя свобода — здесь, в школе, и подальше от дома. Поэтому я не тороплюсь, и когда, наконец, прохожу через металлические двери, я покрепче заворачиваюсь в пальто и направляюсь домой. Прежде чем выйти с территории школы, черный, винтажный «Мустанг» останавливается около меня, и мне кажется, что у меня галлюцинации, когда я слышу до боли знакомый голос.
— Элизабет, слава богу!
Пик выскакивает из машины и быстро обнимает меня. Чувство уюта сокрушает меня, и через пару секунд я уже начинаю всхлипывать.
— Черт, я так скучал по тебе, — он выдыхает в мои волосы, и я киваю. — Ты в порядке?
Я отстраняюсь и смотрю на него, игнорируя его вопрос, спрашиваю:
— Где ты был?
— Я не знал, как найти тебя. Я пытался ускользнуть из интерната несколько раз летом, но тебя нигде не было.
— Я была там, — говорю я. — Он держал меня взаперти большую часть лета. Он узнал о нас... что мы... ну, понимаешь. Это разозлило его, и он сказал, что поэтому избавился от тебя.
— Дерьмо.
И затем, рыдая, я говорю:
— Я думала, ты забыл обо мне.
— Никогда.
Затем он поворачивается к машине, и когда я прослеживаю за его взглядом, замечаю водителя. Он старше, может быть лет за двадцать, с татуировками на руках.
— Пошли со мной. Мы поговорим, — говорит Пик и смотрит на меня.
— Я не могу задерживаться. Карл появится дома где-то в пять.
— Не беспокойся. Я вовремя верну тебя домой, — отвечает он, затем открывает дверцу заднего сиденья и проскальзывает внутрь.
— Это Мэтт, — представляет Пик. — Он мой хороший приятель.
— Привет, — говорит Мэтт, кивая в зеркало заднего вида, прежде чем выруливает на улицу.
— Привет, — мой голос едва громче шепота, когда Пик обнимает меня.
— Поговори со мной.
Я продолжаю пялиться на Мэтта, не желая разговаривать перед незнакомцем.
— Не беспокойся о нем, — говорит Пик. — Он клевый.
— Я боялась, что не увижу тебя вновь, — тихо подмечаю я.
— Я просил тебя верить в меня. Я не брошу тебя. В том месте, где я сейчас живу, суровые правила. Сначала школа, а потом в восемь часов уже комендантский час.
