Между прочим, там я завязал знакомства со многими будущими видными общественными и государственными деятелями Санкт-Петербурга. После двух лет заточения был выпущен на свободу. Как солдату-герою, получившему инвалидность на умственном фронте, мне была назначена пенсия.
Отец мой к тому времени уже находился на секретной работе, а мать умерла, оставив мне две комнаты в коммунальной квартире, в одной из которых я и проживаю сейчас, а в другой — живет моя бывшая жена Екатерина Ивановна Полякова.
Наша коммунальная квартира раньше была весьма многолюдной, и чтобы попасть в туалет, приходилось стоять в очереди. Но еще в прошлой жизни, в мрачную эпоху тоталитаризма, нашу квартиру начали расселять, и сейчас здесь проживает всего четыре семьи.
Моя семья — 1 (один) человек;
семья Екатерины Ивановны Поляковой — 1 (один) человек;
семья Абрама Григорьевича Лупилина — 1 (один) человек;
семья Петра Созонтовича Федорчукова — 2 (два) человека и кот Боцман.
Остальные комнаты в нашей квартире пустуют, и, очевидно, поэтому и была избрана наша квартира гостиницей для командировочных представителей Небесных сфер. Благодаря этому обстоятельству мне удалось завязать с ними дружеские и деловые контакты.
Как вы видите по изложению моей биографии, я совершенно здоров, более того, как мне кажется, теперь я здоровее, чем был раньше, до начала болезни.
Когда произошло выздоровление, я знаю точно.
Это случилось в ночь с 19-го на 20-е августа 1991 года. Отчетливо помню, что пришел на площадь защищать демократию еще сумасшедшим, а ушел, когда демократия, наконец, победила, совершенно здоровым.
И сейчас, перечитывая свое не отправленное правительству Письмо, я благодарю Бога, что Письмо не было отправлено. Страшно даже подумать, в чьи руки могло попасть оно, какое страшное оружие вложил бы я в руки гекачэпистов! (Надо, кстати, не забыть забрать копию письма в журнале, куда я переслал его для публикации).
И Рудольфа Векшина я напрасно обидел.
Конечно, все факты, изложенные в моем Письме, имели место, но руководило мною не только стремление к истине, но и обида.
Еще во время своей избирательной компании, встретившись со мною в диспансере, Векшин занял у меня 100 (сто) рублей, а я, полагая, что Рудольф баллотируется в депутаты от нашего коллектива умственных инвалидов, дал ему эту сумму. Но оказалось, что Векшин не только не употребил моих денег на защиту прав умственных инвалидов (он пропил эти деньги с Екатериной Ивановной Поляковой), но и баллотировался-то, оказывается, скрывая свою умственную инвалидность.
Естественно, я обиделся и под влиянием обиды и сделал добавление в своем Письме в правительство. Однако теперь, когда два дня подряд мы провели на баррикадах, защищая демократию, — мы сидели там бок о бок и пили, — я простил ему отступничество. И поскольку в ту ночь Векшин тоже излечился от умственной инвалидности, я ответственно заявляю теперь, что Векшин, как и намечалось ранее, может быть включен в экипаж для переговоров с правительством Вселенной. Он — депутат, лицо, облеченное доверием граждан.
.Заходил сегодня в редакцию журнала, где иногда печатают мои стихи. Все сотрудники журнала — демократы, со многими из них я свел знакомство, когда еще лечился в стационаре, а затем укрепил его — на баррикадах.
Сегодня, когда демократия победила окончательно и когда в Москве форосский узник Горбачев отчитывается перед Б.Н. Ельциным и депутатами внеочередного Съезда, в редакции приподнятая, праздничная обстановка.
Все пьют, как и тогда на баррикадах, водку.
Правда, на баррикадах она была по десять рублей, а здесь приходится покупать по тридцать пять. Но все равно — настроение приподнятое, все вспоминают ночи, проведенные на защите демократии.
Я тоже выпил немного и сказал, что ночь с 19-го на 20-е августа замечательна еще и тем, что я вылечился. Одновременно с гнётом тоталитаризма, спавшим со страны, спал и с меня гнёт болезни.
Редактор внимательно выслушал меня и сказал:
— Не только ты, Федор, излечился в ту ночь, но и все.
Это очень глубокая мысль.
Как же она раньше не пришла мне в голову?!
Я не смог скрыть своего восхищения и сказал об этом редактору.
Он — видимо, похвала моя не понравилась ему — нахмурился и ушел в свой кабинет. Однако, когда я уже уходил из редакции, он вышел проститься и сказал, что мои стихи будут напечатаны в № 9 журнала.
Интересно, почему он ошибся? Ведь господин Лурькин говорил мне, что стихи пойдут в № 12. Или редактор не ошибся, а ошибся господин Лурькин, говоривший про двенадцатый номер?
После редакции, чтобы проверить мысль редактора, зашел к Ш-С. Он живет как раз недалеко от редакции...
— Как ты себя чувствуешь? — спросил я.
— Отлично! — ответил Ш-С. — Но скажи мне, что произошло девятнадцатого августа?
И, схватив меня за рукав, начал рассказывать, что проснулся в ту ночь от кошмарного сна. В три часа ночи вдруг встало перед его глазами испуганное лицо русского мужчины, и Ш-С. больше не смог заснуть.
Утром же двадцатого августа, когда Ш-С. вышел на улицу, вслед ему раздалось зловещее слово: «По шее надо за это!». Другой, женский, голос подтвердил: «Да. Надо по затылку дать!», третий голос сказал, что Ш-С. враг и что он очень много знает и его нужно убирать...
Еще Ш-С. рассказал, что накануне событий, 18 августа, он виделся с Векшиным в кабинете зам. главного врача психоневрологического диспансера.
Ш-С. ждал там своей очереди, а Векшин монотонно, как заклинатель змей, диктовал заместителю главного врача свое решение.
У Ш-С. тогда как-то непроизвольно произошла мысленная команда, и он раздвинул средний и указательный пальцы.
Векшин обернулся и внимательно посмотрел на Ш-С.
После этого Ш-С. боится появляться на люди.
Все эти дни сидит в комнате и мысленно ругает себя за измену русскому народу, за которую ему не будет теперь прощения.
— Объясни. — взяв меня за руку, попросил Ш-С. — Что же все-таки случилось девятнадцатого августа?
— Мы выздоровели все! — сказал я, и Ш-С. сразу облегченно улыбнулся.
Он сказал, что и сам почувствовал это, но боялся поверить.
Удивительно, как точно сформулировал это редактор.
Может быть, его тоже следует включить в экипаж для переговоров с Парламентом Вселенной? Жаль только, что мест в этом экипаже уже нет. Может быть, он займет место командира? Нужно подсказать, чтобы правительство на нем и остановило выбор, хотя он и не врач.
. Сегодня долго сидел в туалете и читал обрывки старых газет. Внимание мое привлекла заметка, опубликованная в газете «Аргументы и факты».
«Как нам удалось выяснить, медвежонок Миша, талисман Московской Олимпиады, был выполнен по универсальной технологии из прорезиненного материала в единственном экземпляре . Был он накачан легким инертным газом — гелием. После того как он был отпущен «на волю» с арены Лужников, он полетел «в свой сказочный лес». За ним установлено наблюдение, и патрульная милицейская группа следовала за ним. После мягкой посадки Мишка был отвезен (смято и неразборчиво). где и хранился в свернутом состоянии. Несколько лет тому назад он был перевезен на ВДНХ, где планировалось его снова надуть и разместить в одном из павильонов. Однако намеченное так и не воплотилось в жизнь. Свернутый талисман пролежал еще несколько лет на складе. Его хотела купить одна иностранная фирма, за хорошие деньги, но торги не удались. В результате он был списан и сожжен, якобы за ненадобностью».
Прочитав эту заметку, я задумался.
Удивительно, как судьба олимпийского Миши напоминает судьбу Михаила Сергеевича Горбачева. Или, может, это он — раздутый до немыслимого размера — и взлетел тогда над Москвой? Но тогда где же он хранился «в свернутом состоянии»?
Как жаль, что газета надорвана в этом месте и невозможно узнать где...
Очень интересная заметка...
Непонятно только, что означали слова о сожжении Михаила Сергеевича за ненадобностью?
Неужели Борис Николаевич отпустит его на пенсию, а потом сожжет?
Дальше не мог думать.
В дверь туалета постучал Абрам Григорьевич Лупилин. У него несварение желудка и его всегда, даже когда перед туалетом выстраивалась очередь, пропускали — у Абрама Григорьевича была такая справка — без очереди.
Сегодня пенсионный день.
Пошел на почту получать деньги, но не получил. Объяснили, что пенсии задерживаются.
Странно. Неужели наше выздоровление 19 августа уже признано официально? Но почему тогда не было сообщения?
Денег, однако, нет, и я снова вспомнил о ста рублях, которые занял у меня депутат Векшин. Пошел в Смольный, где Векшин сейчас работает, однако самого Векшина не нашел.
И все же день не прошел даром.
Посмотрел на Смольный.
Там сейчас тревожно .
Все бродят по коридорам и воруют друг у друга столы из кабинетов. Воровство связано с тем, что столов для нового штата мэрии не хватает.
