прозрачных котов, ярких рыбок и светящуюся мошкару, но те лишь отмахивались да хихикали: мол, не белочка — и ладно. А один из маминых приятелей — огромный и пучеглазый — зашёл к ней в комнату и долго, страшно смотрел на притихшую девочку. Потом наклонился близко-близко и, еле ворочая языком, прохрипел:
— Никому... ик... не говори... молчи! В дурку пос-с-садят... ик...
Даша испугалась и на всякий случай ничего никому не говорила. Вообще. Целый месяц. Мать не заметила, а её новые друзья решили, что девчонка немая.
Как-то мать почти не пила целых три дня. Разогнала приятелей, кое-как сделала уборку и даже пыталась готовить. Пригоревшие кислые оладьи, пережаренные дешёвые котлеты, сыроватая картошка — Даша всё съедала и радовалась. В садике её, конечно, кормили, но попадала она туда нечасто. Мать забывала её отводить, а сама она добраться до садика не могла — до него надо сначала ехать на автобусе, а потом идти пешком через гаражи и страшный пустой парк, где водились жуткие пляшущие тени и живые статуи без лиц. Да и приготовленное мамой казалось особенным. Пусть и было невкусно.
Даша думала, что началась “нормальная жизнь”, про которую говорила заходившая несколько раз бабушка. Бабушка морщилась, глядя на грязные полы, немытую посуду, непричёсанную внучку и нетрезвую дочь. И спрашивала:
— Когда ты начнёшь нормальную жизнь, Лариса?!
Мать улыбалась и разводила руками.
И вот она, нормальная жизнь!
Потом приехал дядя. Даша сначала испугалась, спряталась в шкаф: там она отсиживалась, когда мамины гости затевали драки.
Но дядя Юра оказался добрым. Он привёз ей красивую куклу, плюшевого зайца и большущую шоколадку! И улыбался совсем не как мать. Его улыбка была светлой и яркой, а её — бледной и ненастоящей.
Дядя Юра сводил племянницу в магазин. Купил ей три красивых платья, сумочку с нарисованными котятами, кучу резиночек, фломастеры, альбом. А ещё корону как у принцессы, браслетик, ещё одну куколку с чемоданчиком, полным одежды, туфельки, цветной пластилин, розовый шарик с пингвином — столько всего, что она заплакала прямо в торговом центре.
Дядя Юра не стал ругаться. Опустился на корточки рядом с ней и негромко спросил:
— Что случилось, Даша?
Она помотала головой и продолжила плакать, прижимая к груди сумочку и куклу с чемоданом. Остальное дядя разложил по пёстрым пакетам и нёс сам.
— Ты кушать хочешь, Даш? Пошли пиццу поедим? Или что ты любишь?
Она заплакала ещё громче.
Рядом стали останавливаться люди. Кто-то спросил:
— Это ваша девочка?
— Да, моя, — ответил дядя Юра. — Даша, милая, что такое? Устала?
Он взял её на руки, поднял и стал укачивать. Она обняла его, неловко прижав игрушки, и уснула.
Проснулась уже в кафе. Дядя составил её игрушки на диванчик рядом с ней, купил ей пиццу и уже подтаявшее мороженое, а сам негромко беседовал с незнакомой тётей, которая почему-то называла его странным словом “шпиль”. У тёти была чуднáя причёска: тут коротко, там длинно — и блестящая кнопка на брови. Но выглядела она круто.
Увидев, что Даша проснулась, крутая тётя улыбнулась и ушла. Даша долго смотрела ей вслед: незнакомка так красиво двигалась, будто танцевала на каждом шагу.
— Кто это, дядя Юра?
— Моя подруга. Ты кушай, Даша. Потом домой поедем.
Она ела медленно-медленно: домой совсем не хотелось. Дядя Юра не торопил, как иногда торопила мать, ждал и улыбался.
Когда они вышли из торгового центра, девочка спросила:
— А ты с нами навсегда останешься?
— Нет, милая, мне уже надо ехать. Думал, дольше получится отдохнуть, но — увы. Работа зовёт. Надо денежки зарабатывать, чтобы помогать твоей бабушке и вам с мамой.
Даша погрустнела. Наверняка, как только дядя Юра уедет, всё хорошее кончится.
Так и вышло. Через день после отъезда дяди мать снова напилась. Потом появились её приятели. А ещё через день от дядиных подарков остался только браслетик, который Даша спрятала под матрас. А мать почему-то всё время ругала дядю Юру: мол, будет её жизни учить, чокнутый придурок! А ведь всё время улыбалась ему, пока он был тут.
Даше стало обидно за дядю, и она крикнула матери, чтобы та не обзывала дядю — он хороший!
— А я что — не хорошая тебе?! — рявкнула мать и влепила дочке оплеуху.
Даша разревелась, мать тоже. Долго извинялась, обнимала и целовала её, но дочка ей больше не верила.
Через месяц у матери появился особый приятель — дядя Гоша. Ради него мать мыла волосы, подметала пол и красила губы старой помадой. А у него на плечах жила змея. Жуткая невидимая змея. С двумя головами без глаз. И, кажется, никто-никто её не видел.
Даша спряталась в шкаф, а когда дядя Гоша попытался её достать, стала плакать и отбиваться.
Мать обещала приятелю с ней поговорить. Гоша ушёл, мать выманила её из шкафа и стала спрашивать, что не так.
Даша пыталась описать маме змею без глаз.
— Она страшная! Она тебя укусит, мама!
— Ну что ты говоришь такое? Нет там никакой змеи, Даша! Не выдумывай!
— Есть, мама! Слепая змея! С двумя головами! Скажи дяде Юре! Он увидит!
— Не выдумывай! Нет никаких змей!
— Есть! Слепая змея!
Потом вернулся Гоша и сказал, что она “психическая” и что Лариса должна выбрать, с кем ей жить: с ним или с этой “психичкой”.
Утром мать сунула немногочисленные вещи Даши в сумку и отвезла её к бабушке.
— Ну, ты, это, поживи с бабой, ладно?
— А когда ты приедешь за мной?
— Скоро, доча, скоро!
...Через год Даша перестала ждать мать. Бабушка кормила, одевала, водила в садик, а потом в школу. Жаловаться было не на что. Но Даша почему-то постоянно чувствовала себя никому не нужной. Одинокой.
Бабушка хотела вырастить из внучки куколку — милую, добрую отличницу в платьице. Но у Даши быть милой куколкой никак не получалось.
Поэтому бабка всегда была недовольна.
— Не называй меня “бабушка”! Я — Ираида Петровна!
— Ты в моём доме живёшь — слушайся!
— Не смейся громко.
— Платье порвала?! У меня их что, тысяча?! Зашивай!
— Вырастешь беспутной, как мать!
— Не плачь.
— Зачем носишься по улице? Ты девочка — ходи красиво. Никто тебя замуж не возьмёт!
— Не кричи.
— Веди себя прилично!
Бабка выпорола её лишь раз: когда увидела, как внучка играет с невидимым котом. Била и повторяла:
— Ты дура?
