Ты больная, как мать? Да?!
Даша онемела на месяц. Больше бабка её не трогала. Могла оставить без обеда и ужина. Запереть в комнате. Не разговаривать пару дней. И постоянно повторяла:
— Я из-за тебя и твоей матери постарела раньше срока.
Сначала эти слова пугали Дашу до слёз: она боялась, что бабушка совсем состарится и умрёт — и всё из-за неё, из-за Даши. Но скоро ей стало всё равно. Бабка так часто повторяла одно и то же, что внучку вскоре стало тошнить от слова “прилично” и многочисленных запретов.
Дядя приезжал каждый год. На день, на два, максимум — на три. Давал деньги бабке и ей, наверное, и матери тоже.
Привозил подарки — плюшевых зверей, шоколадки, платьица, краски и карандаши. Но это ерунда. Однажды вручил племяннице амулет. Сказал, что от светящейся и прозрачной мелочи эта подвеска защитит. А если появится что-то действительно огромное и опасное, путь Даша звонит ему. Она кивнула, записала номер и забыла.
Дядины визиты не радовали, ведь после его отъезда особенно остро ощущалось одиночество. А если не радоваться ему, то как будто всё нормально. Приехал — и приехал. Уехал — и уехал.
Она покрасила волосы в чёрный, сделала пирсинг и татуировку в виде знаков с подаренной дядей подвески. Бабка ругалась и орала, ну и что? Внучка кривила губы в ухмылке, от чего бабка орала ещё громче. Смешно.
Мать появилась, когда Даше стукнуло четырнадцать.
Бабка в тот день ушла к подружке. В дверь тут же робко постучали.
Даша глянула в глазок: какая-то тётка. Соседка, наверное. Открыла дверь.
И почти сразу узнала в потрёпанной тётке мать.
Та прищурилась, с недоумением разглядывая тощего подростка с неровно подстриженными чёрными волосами.
— А Даша дома?..
— Чё надо? — дёрнула плечом девчонка.
— Доча... ты?
— Ну?
— Ой, доча... ты как выросла! Какая... красавица...
— Чего тебе?
— Ой, а пусти домой, а?
— Это бабкин дом — не мой. Чего тебе?
— А ты чего, доча, сердишься, что ли?
Даша продолжала холодно смотреть на постаревшую женщину, выглядевшую старше собственной матери.
— Ой ладно, доча, ну не сердись. Я же хотела приехать! Но потом Гоша умер... — она зашмыгала носом. — А потом болела я. Я и счас, это, болею... помираю! Дай денег, а? Тебе же Юрик оставляет, да?
Даша секунду вглядывалась в жалкую фигуру на пороге, ища хотя бы след потусторонней сущности. Не нашла. Захлопнула дверь.
А через месяц Даша увидела за бабкиной спиной три дёргающиеся тени. Похожие она видела в парке возле садика, когда была совсем маленькой. Но те близко не подходили, а эти жутко дрыгались прямо за бабкой.
Характер у бабки испортился тут же. Она стала орать без повода, швырялась в Дашу едой: мол, жри! Выкинула все внучкины вещи с балкона. Много пила: чай, молоко, воду из-под крана. И, кажется, медленно раздувалась. Это отёки или...?
Даша гадала два дня, а на третий позвонила дяде. Тот не на шутку встревожился. Сказал, что сейчас в Аргентине — приедет, как только достанет билет на самолёт. Обещал позвонить знакомым, но через полчаса снова связался с племянницей: увы, все, кто мог бы помочь, не в городе.
— Придётся тебе, Даша, задержать дикие тени до моего приезда. Они в общем-то не опасны, если не к тебе пристали. То есть тебе вреда не причинят, а вот бабушку могут убить...
Даша вздохнула и согласилась.
Шпиль велел нарисовать над бабушкиной кроватью знаки, которые он сейчас фотографией пришлёт, и воткнуть что-нибудь металлическое в тени, когда бабушка уснёт, хотя бы гвозди или разогнутые скрепки. Это на время остановит процесс, а потом и он подъедет.
Даша очень хотела, чтобы дядя Юра приехал и сам всё сделал. Но понимала: времени мало — бабка может и помереть от этих теней. Как тот Гоша от слепой двухголовой змеи.
Даша перерисовала знаки ручкой на обоях в бабкиной комнате, пока Ираида Петровна гостила у подруги. Ох, и крику будет, когда старуха эти художества разглядит! Ну и чёрт с ней. Пусть психует, зато тени отвяжутся.
Даша запаслась скрепками и мучительно долго ждала бабку. Та пришла за полночь. Пьяная, что необычно, и злая, что неудивительно. Пошатываясь и бормоча, прошла по коридору до своей комнаты. Повозилась там и грузно улеглась.
Даша выждала полчаса и прокралась в спальню Ираиды. Тихонько выругалась: в темноте теней не видно. Пришлось включить фонарик на телефоне.
На секунду стало страшно: такие тени ужасно пугали её, когда она ходила с мамой в детский сад через старый парк. Но Даша упрямо мотнула головой. Нет, ей уже не пять лет! Она сильная. Она сможет.
Даша огляделась. Так, вот первая! Воткнула скрепку, пригвоздив тень к коврику у бабкиной кровати.
Где же остальные? Ираида всхрапнула во сне, заставив внучку замереть, прикрыв фонарик ладонью. Вроде успокоилась.
Пятно света снова заметалось по комнате в поисках ненормальной тени. Вот вторая! Скрепка поймала следующую тень у изголовья кровати.
А вот и тре...
— Даша! Дрянь!
Бабка заорала так, что у девчонки заложило уши. Ираиды с неожиданной силой схватила её за руку с телефоном и дёрнула так, что Дашу швырнуло на стену. Что это треснуло с таким хрустом, Дашина голова или стена?
Зрение расплылось. Висок налился тяжестью, и почему-то намокло ухо.
— Бабушка... я помочь... — прошептала Даша.
— Молчи, дрянь!
Кажется, Ираида пнула её. Затем вырвала из ослабевших пальцев телефон и принялась лупить девчонку, приговаривая: “Ах ты, дрянь! Паршивка! Дрянь!”
Даша попыталась отползти, но не смогла, и скоро отключилась под градом ударов.
Сотрясение, перелом руки в двух местах, трещина в ребре, страшные кровоподтёки.
Прижимающая к глазам платочек Ираида Петровна сказала врачам, что на внучку напали хулиганы. Даша слишком плохо соображала, чтоб возражать.
Следующие два или три дня прошли как в тумане. Её постоянно тошнило. В глазах двоилось, а иногда и троилось. Голова болела так, что Даша не могла думать.
Нет, лучше никому не помогать.
А потом приехал дядя Юра и забрал её. Из больницы и от бабки. Дашу лечили магией и незнакомыми лекарствами — и вскоре она смогла соображать и даже разговаривать.
— К бабке я не вернусь.
— И не надо, Даша. Ты прости: я думал, тебе с ней лучше будет...
— Давай я теперь сама буду решать, как мне лучше.
— Договорились!
Дядя Юра взялся учить её быть видящей и не возражал ни
