а она мне не госпожа. Надо мной вообще старших нет. Я сам себе хозяин.
– Ясно. Стало быть, из чувства вредности ты этих беглянок самой короткой дорогой к станции вывел? – сопоставив его слова, предположил я.
– Только что билет не купил, – подтвердил лесовик. – А Дарью послал куда подальше. Ишь, взяла моду на меня голос повышать! С тех пор мы особо больше не общаемся. Да она из Лозовки и носу не кажет, за околицу и то не суется. То ли боится, то ли еще чего. Не меня, понятное дело. Кого-то другого.
– Очень интересно, – почесал ухо я. – Очень.
– Хорошо, дом не спалили, – подал голос Родька. – А то приехали бы сейчас на пепелище.
– А как звали гостью, ты, случайно, не знаешь? – поинтересовался я у дяди Ермолая. – Может, обмолвился кто? Они сами или бабка Дарья?
– Нет, – помотал головой лесовик. – Да оно мне зачем? То их дела.
Жаль. Хотелось бы знать, кто это так с моей соседушкой поцапался. Это может быть полезно, ибо еще древние говорили: «Amicus meus, inimicus inimici mei», что означает: «Враг моего врага – мой друг». Захара Петровича Дара по старой привычке кое-как терпела, но со мной такой номер может и не пройти, особенно если я надумаю сюда, к примеру, на все лето переселиться. И вот тут очень бы пригодилась неизвестная мне столичная ведьма, испытывающая к старой стерве глубокую личную неприязнь. Не знаю пока как, но это точно так.
Впрочем, ничего пока не потеряно. Мир слухами полнится, а Москва, как известно, большая деревня, наверняка кто-то что-то да слышал. Все же тут ведьма погибла, а это тема резонансная. Тупо драку можно было бы и скрыть, но смерть товарки вряд ли получится замолчать. Другое дело, захочет ли этот «кто-то» со мной на столь скользкую тему беседовать? Хотя аргументы для откровенности всегда отыскать можно.
Нет, положительно надо будет повстречаться с грудастой Изольдой и между третьим и четвертым бокалом мартини попробовать ее разговорить. Ну, как получится? А если нет… Звякну Нифонтову, он-то точно в курсе. Не могу сказать, что сильно хочу его слышать, но все равно раньше или позже мы пересечемся. Почему? Потому что, как сказано выше, в Москве все всё про всех знают. Потому что все одними и теми же тропами ходят.
– Травы-то собирать станешь? – зашуршал фантиком карамельки лесовик. – Или забросил этот промысел в заграницах?
– Стану, – тут же отозвался я. – Обязательно! И по лесу просто гулять буду. Хорошо тут у вас, дядя Ермолай. Покойно.
– Телепня своего завтра присылай, – велел мне он. – Росу майскую собирать. А лучше сам приходи. Он вон какой у тебя важный стал, небось ему теперь спину гнуть на хозяина невместно. Да и раскормил ты его чересчур. Он же поперек себя шире стал, лапы еле двигаются. Все капли не в пузырек, а на землю упадут.
– И не говорите, – вздохнул я. – Уж сам не знаю, кто кому прислуживает – то ли он мне, то ли я ему. Беда…
– А давай мы его с тобой в болоте утопим? – азартно предложил дядя Ермолай. – Чай, одна польза с того будет, а? И экономия на харчах какая!
– Вообще-то вариант, – призадумался я.
– Вы это все нарочно говорите, – буркнул Родька. – Не всерьез.
При этом его голос стал чуть подрагивать, это значит он, скажем так, немного напрягся. Я хорошо изучил своего слугу и потому разбирался в тонкостях его душевного состояния.
Ладно, сейчас усугубим.
– Может, да, – я тоже достал из кармана солнечные очки и скрыл за ними глаза. – Но, может, и нет.
– А то пошли к болоту сейчас? – зловеще проскрипел дядя Ермолай, засовывая хлеб в пакет, а тот пристраивая себе под мышку. – Тут недалеко. Я покажу. Там, кстати, гарь-росянка растет около одной чарусьи, сам в том году видел, когда с болотником урожай клюквы делил. Слыхал про нее, ведьмак? Редкая травка, мало где встречается. Положи ее под порог недоброжелателя да скажи нужные слова, и много с того проку выйдет. Тебе. А ему – нет. Аккурат до поры, пока травка трухой не станет, деньги от его дома к твоему дорожку проложат.
– Нам в Лозовку надо, – загомонил Родька, теперь уж точно запаниковав. – У нас Антип один там два года живет, горемыка! Холодный, голодный! И вон пожар был. Мало ли чо? Хозяин, надо идти.
– Пошли, – согласился я и отправился следом за дядей Ермолаем, который перед этим мне заговорщицки подмигнул и распахнул перед собой проход, ведущий в мрачный даже этим солнечным днем ельник.
– Вон туда надо, там дом, – замахал лапами слуга, указывая в другую сторону. – Я точно знаю! Я чую! Дом же! Мне даже этот не нужен… Как его… Навигатор, во!
– Так путь короче, паря, – недобро глянул на него лесовик. – Или ты мне не веришь?
– Не пойду! – заорал Родька, глядя на нас, и вцепился лапами в ближайшую березу. – Не буду! Не хочу! Аааа!
– Другой разговор, – закхекал довольно лесовик. – А то гляди-ка, какой гость заморский пожаловал. Ты всегда помнить должон, кто ты есть в этой жизни и для чего на свет белый появился. Вразумел?
– Вразумел, – закивал Родька, не отцепляясь от березы. – Я ж не нарочно! Я ж этого… Того. Мне же просто удивить всех хотелось. Вот!
– Как есть дурень, но оно, может, и хорошо. Глянешь на этого нерюха и поймешь, что есть на свете белом то, чего не меняется, – подсказал ему дядя Ермолай. – Ладно, Александр, ступай и впрямь домой. С дороги тебе отдохнуть надо, в баньке попариться. А потом жду в гости. На росу и вообще.
– Вечером хочу Карпыча навестить, – поделился я с ним планами. – Со всем почтением, стало быть. Костерок запалим на бережке, картошечку печь станем, разговоры разговаривать. Может, и вы с нами, а?
– Доброе дело, – согласился лесовик. – А чего ж не прийти, да в такую кумпанию?
– Вот и ладно, – обрадовался я, а после, не утерпев, спросил: – Дядя Ермолай, а гарь-росянка на
