Одновременно с ним в Рудлоге возникла моралистская секта Триединого. Эти товарищи, с
удрученными от постоянной аскезы лицами, объявили себя истинными последователями
Трехликого. Их идея, внедряемая в народ через открываемые молельные комнаты и храмы, а также через предоставляемые независимыми СМИ каналы, была очень проста: все
проблемы от греха и засилия темных сил, а проблема страны – от греха ее правителей.
Мысль была очень проста – надо поменять правителя, и, желательно, на такого, который
сам из народа и радеет за народ. Начавшиеся аресты подавались как страдания за правду, а
люди, сначала тихо, а потом громко роптали, глядя, как кротких монахов с мученическими
взглядами сытые и суровые стражники «пакуют» в автозаки. Не обошлось и без красочных
фотографий – огромный стражник избивает стоящего на коленях и плачущего старика-
монаха, или монахи-братья молятся, стоя на коленях, фотография сделана сквозь решетки
автозака на рассвете, и лучи восходящего солнца окутывают мучеников неземным
светом….
Паровоз истории набирал ход, и, срывая тормоза, катил под откос. И только очень
проницательный человек в момент общего раздрая и крушения идеалов мог бы понять, что
падение в бездну организовано и вполне управляемо.
- Как это понимать, Игорь? – королева подняла голову от газеты «Честный день», которую
только что просматривала. На ее ухоженном, красивом лице было брезгливое выражение, когда она аккуратно, как ядовитую змею, откладывала газету на журнальный столик,
стоящий в кабинет начальника разведки.
- Что конкретно вы не понимаете, Ваше Величество? – уточнил начальник разведки.
Вопрос был лишний, и играл скорее роль катализатора для выброса монаршего
раздражения. А если б раздражения не было, королева не примчалась бы сюда с утра
пораньше, одетая в прямые светлые штаны и темно-синюю водолазку, вместо того, чтобы
вызвать облажавшегося по всем фронтам руководителя Тайного Управления к себе на
разгон. До вечера она бы уже остыла.
- Эта скотина опять распространяет чушь! В прошлом месяце, после Маринкиного
выпускного, в этой газетенке написали, как моя дочь с подружкой перепились чуть ли не
до зеленых чертей, и якобы шлялись по улицам без нижнего белья и приставали к
прохожим. А теперь вчерашнее посещение Маринкой клиникой описано так, будто она
ездила делать аборт, хотя малышка просто забирала витамины для своих лошадей. Ну как
люди могут вестись на этот бред? – и она, вскочив, кинула газету на стол Игорю
Ивановичу.
Он посмотрел на проехавшуюся по его бумагам, растрепавшуюся газетенку: на главной
странице была фотография совершенно спокойно входящей в клинику Марины,
сопровождаемой охраной. Любой здравомыслящий человек, критически оценивающий то,
что ему показывают, а не то, что услужливо написано снизу, не нашел бы в фотографии
ничего, свидетельствующего о случившемся или планируемом аборте. Беда в том, что
здравомыслящих людей в королевстве, кажется, не осталось. А в кадр будто «случайно»
попала вывеска «гинекологическое отделение».
Огромный заголовок гласил: «Последствия выпускного, или принцесса Марина опять в
беде?» А ниже – фотографии воодушевленной толпы с плакатами «Долой жирующих
аристократов» и «Рудлог – народу», на фоне их, королевского дворца. Подпись гласила
«Народовластие уже идет».
- Игорь, - очень жестко сказала королева, необыкновенно привлекательная в этот момент, со своими очень светлыми волосами и прозрачной, словно светящейся кожей, – надо эту
богадельню перекрывать. Хватит, наигрались в свободу слова. Я задницей чувствую, что в
воздухе витает беда. Через неделю помолвка Ангелины, к воскресенью тут не продохнуть
будет от августейших особ. И если не дай Боги какая провокация случится, то социального
взрыва не миновать. Ты же это понимаешь? И так неудобно будет перед коллегами за этот
балаган с демонстрантами.
Игорь Иванович, знающий о надвигающейся грозе поболе, чем королева, и понимающий,
что все его попытки ее остановить пока похожи на фолы последней надежды, постучал
пальцами по столу.
- Ваше величество, - повторил он уже многократно сказанное, - необходимо отозвать с
застав армию и ввести в городе чрезвычайное положение. Без поддержки армии в городе я
не могу сделать ничего. Аресты приведут только к усилению волнений. Вы же помните, на
прошлой неделе, когда пришли обыскивать молельную комнату этих…моралистов, на
стражников попытались наложить проклятие гниения. Двое ребят, принявших основной
удар на себя, умерли страшной смертью, врагу не пожелаешь такого.
А когда этих старичков стали вязать, набежали журналюжки с фотоаппаратами и
камерами, и вуаля – народ возмущен, как так, смиренных монахов обижают. Когда
включается инстинкт толпы, мозг у людей отключается. И включить его можно только
страхом за свою жизнь.
Королева заколебалась. Стрелковскому она доверяла больше, чем кому бы то ни было – он
служил практически с начала ее правления и ни разу не дал повода сомневаться в своей
верности.
- И попросите поддержки у Высокого совета, - сказал он, и увидел, как снова полыхнули
яростью ее глаза, - польстите им, один раз за всю жизнь можно и поклониться этим
старперам. Одна вы не выиграете.
Королева несколько раз перевела дыхание, успокаиваясь.
- Хорошо, - наконец сказала она, - я дам приказ маршалу Бельведерскому о выдвижении
армейских частей к столице. Но армия в город зайдет только после того, как уедут
последние царственные гости, чтоб их! А вы, Игорь, - она посмотрела на него холодным
взглядом, буквально пробравшим его до пяток, - избавьте, наконец, меня от этих сектантов
и от господина Смитсена тоже. Я устала жить, как на пороховой бочке, ожидая, когда
страна покатится к черту.
Стрелковский побарабанил пальцами по столу.
- Ваше Величество, я сделаю все, что в моих силах. Но вам нужно быть осторожной. И
подумайте о том, чтобы отложить помолвку. В данных обстоятельствах мы не можем
гарантировать безопасность ваших гостей.
Взгляд ее снова заледенел, но она усилием воли справилась с собой и кивнула, соглашаясь:
- Я верю в вас, мой друг. Вы сможете защитить меня и девочек. И я буду очень благодарна
вам, если вы безболезненно выведете страну из этой ситуации.
И она, эта непостижимая женщина, встала и вышла, как всегда с прямой спиной и высоко
поднятой головой, оставив за собой резкий и соблазнительный, как вкус апельсинового
мороженного, запах духов.
Стрелковский, уже испытавший ранее и холод, и ярость королевы, в который раз
подивился воздействию, которое она оказывает на окружающих. Особенно окружающих
мужчин. Он доподлинно и точно знал, кто и когда побывал в ее постели, и хотя
отмеченные благосклонностью молчали, как заговоренные, во дворце шила в мешке не
утаишь - всегда найдется кто-то, кто что-то видел или слышал. Удивительно, как это
терпел муж, хотя какое ему, Игорю, дело. Его дело – выбить почву из-под ног господина
Смитсена, принесла же его нелегкая в Рудлог.
И он в который раз стал просматривать досье господина Смитсена, пытаясь нащупать что-
то важное, что каждый раз ускользало от него. То, чем его можно было подманить, подсечь
и завалить, как особо опасного зверя. Тогда, лишившись источника и опоры в виде
полноводного потока финансирования, рухнут и медиа-убийцы, разойдутся по домам
протестующие, исправно получающие от Смитсеновских фондов горячее питание и
одежду. Да и кроткие монахи, без арендуемых молельных комнат и строящихся храмов,
тихо сойдут на нет, все-таки они питаются не святым духом, даром что аскеты.
Убрать медиамагната, так сказать, физически, не представляло особой сложности,
несмотря на его многочисленную охрану. Однако убийство ничего не решит – ну будет
вместо Смитсена его заместитель Щеглов, и ничего не изменится, кроме того, что все
подконтрольные смитсеновскому холдингу СМИ будут вопить о политическом заказном
убийстве. Это никак не сдвинет чашу весов в пользу трона. Поэтому гибче надо бы
действовать…пока есть время. Потом, хочешь-не хочешь, а придется действовать грубо.
Но времени, как оказалось, практически не оставалось.
Ирина-Иоанна, уверенно шагая по дворцу в сторону Бирюзового крыла, где располагались
личные покои королевской семьи, прекрасно чувствовала – что-то в отношении слуг и
придворных поменялось. Ей угодливо улыбались, кланялись, открывали двери, но как
будто держали дистанцию. Страх витал во дворце, слабенький и игнорируемый, но вполне
осязаемый. Все прекрасно понимали, что может сделать толпа, прорвавшись во дворец, и
