– Можно хоть рубаху надеть? Неловко голышом в тюрьму идти. Подумают, что нищий.
– Это можно, – милостиво разрешил Василий.
И это было самой большой его ошибкой. С браконьерами и жуликами всегда надо держать ухо востро.
Уклейкин потянулся за рубашкой. Она белела на вешалке. Но не снял её, а почему-то дёрнул всю вешалку на себя.
И Василий вдруг почувствовал, что земля под ним проваливается. Вернее, он сам проваливается, вместе с землёй.
Сработал хитроумный механизм – в полу открылся люк. И Василий полетел в погреб. Вместе с Иваном Терентьевичем и газовым пистолетом.
– Значит так, храбрецы, – сказал сверху Уклейкин. – Пару часиков здесь посидите. А ночью я вас на лодочке вывезу. На серединку речки… Плавать-то хоть умеете?
– Нет, – сказали хором Василий и Иван Терентьевич. – Не умеем.
– Это хорошо. Значит, на середине реки лодочка опрокинется.
Ну и концы – в воду! Понятно, мил человек?
– Не человек я тебе! – сказал Кот Василий.
– Тем лучше. Значит, искать тебя никто не будет. Одной кошкой больше, одной меньше. Какая разница?
– Будут, – сказал Кот. – Будут меня искать. Мать у меня есть. Старенькая. Не видит ничего.
– Что ж ты старенькую мать не жалеешь? Нехорошо. Была бы у меня мать, я бы её берёг. Никак не расстраивал.
– Была бы у вас мать, – сказал Василий, – она бы сама утопилась, что такого негодяя на свет родила.
Уклейкин ничего не ответил. Только с грохотом захлопнул люк.
Глава двенадцатая
Последнее желание
В подполе было темно и холодно. И сильно пахло рыбой.
Рыбой пахло – понятно. А темно… Наверно, чтоб никто не видел, что здесь творится.
Но и Кот, и Иван Терентьевич хорошо видели в темноте.
И что они увидели, было просто ужасно.
Головы осетров, сваленные в углу. Вёдра, доверху заполненные рыбьими хвостами, пузырями, плавниками, чешуёй.
Василий не мог смотреть на этот ужас. Всё напоминало жуткую бойню.
– Кошмар!
– Надо этого Уклейкина судить по статье сто пять, – сказал Иван Терентьевич.
– Это что за статья?
– Убийство с преднамеренной целью, с отягчающими обстоятельствами, заранее спланированное и осуществлённое в мирное время против мирных жителей рек, морей и водоёмов.
Василий был поражён подобными знаниями.
– Дело в том, – объяснил Иван Терентьевич. – Что я три года в здании суда обитал. Ещё до знакомства с Машкой. И в поисках еды… Ну, сами понимаете. А там – одни кодексы. Гражданские, уголовные. Ну, вот я, от голода… Что-то съел, что-то прочёл. И многие статьи наизусть выучил.
Василий присел на пустой ящик:
– Эх, Иван Терентьевич! Зачем мы всё это затеяли?
– Как вы так можете?! – воскликнул Иван Терентьевич. – Если бы каждый так рассуждал…
– Если бы каждый так рассуждал, – сказал Василий, – не было бы браконьеров и преступников.
Все бы лежали на своих диванчиках. И плевали в потолочек. И был бы всеобщий мир и порядок.
– Не хочу вас слушать! Мы должны посадить Уклейкина в тюрьму. Поднимите меня.
Василий выполнил его просьбу. Поднял Ивана Терентьевича к самой крышке погреба.
– Конечно, крышка крепкая, – сказал Иван Терентьевич. – Дрель бы сюда. Или – стамеску. Ну, да ничего. Обойдёмся собственным инструментом. Как предки наши. Держите меня крепче. Не отпускайте.
И Василий вдруг почувствовал сильную вибрацию. Будто он держал не Ивана Терентьевича, а кофейную мельницу. Это Иван Терентьевич вгрызся зубами в деревянную крышку.
Через несколько минут вибрация прекратилась.
– Готово! – сказал Иван Терентьевич.
– Что готово?
– Голова проходит. И плечи.
Иван Терентьевич подтянулся. И Василий почувствовал, что никто больше не стоит на его ладони.
– Вот я и на свободе! – сказал Иван Терентьевич.
Василий впервые позавидовал Ивану Терентьевичу, что он такой маленький, малогабаритный…
– Теперь ваша очередь! – крикнул Иван Терентьевич. – Выбирайтесь! Сначала – голову!
– Вы шутите?
– Простите, – сказал Иван Терентьевич. – Я не подумал. Вы не пролезете. Сейчас что-нибудь придумаем. Здесь огромный замок… Ах,
