ты… Не поддаётся. Надо поискать ключи.
И он исчез.
«Понятно, – подумал Кот Василий. – Знаем мы таких героев. Борцов за справедливость. „Поискать ключи“. Только его и видели. И зачем я только приехал. Самое худшее – лежал бы себе на диванчике и плевал в потолочек».
Сверху раздался голос Ивана Терентьевича:
– Нашёл. Нашёл ключи!
Послышались металлические звуки. Это Иван Терентьевич пытался открыть замок.
– Не получается. Сил не хватает. Смазать бы его, этот проклятый замок. Никак! Не-е открою…
И вдруг возня с замком сменилась звуками борьбы. Раздался жалобный крик Ивана Терентьевича:
– Спасите! Кошка!!
Послышалось отвратительное кошачье мяуканье и сдавленный крик Ивана Терентьевича:
– Ва-ассиииии…
Василий забарабанил вверх, в крышку погреба:
– Эй! Как тебя там? Кошка. Немедленно отпусти! Это мой друг! Иван Терентьевич. Ясно? Отпусти. Не то хуже будет! Матерью родной клянусь! Мурой Алексеевной…
Наверху воцарилась тишина. Затем послышался тихий кошачий голос:
– Кем, кем клянёшься?
– Мурой Алексеевной. Матерью! – повторил свои угрозы Василий.
– А тебя самого как звать?
– Какая разница? Ну, Василий.
– Братик, – только и ахнули наверху. – Родной!
Через несколько минут Иван Терентьевич и кошка открыли замок.
И сестра бросилась в объятия брата.
– Васенька!
– Сестрёнка!
Иван Терентьевич попросил Василия достать платок и долго-долго вытирал глаза.
Потом все успокоились и перешли к делу. Василий принялся уговаривать Лизуню помочь им вернуть бабушкины драгоценности.
– Но Уклейкин меня убьёт.
– Не убьёт. Как ты можешь с ним жить?
– Что делать? Дети. Надо кормить, воспитывать.
– У всех дети. А у этих рыб не было детей? – спросил Иван Терентьевич. – Нельзя только о себе думать.
Лизуня пригорюнилась:
– Что же мне делать?
– Жить по совести. А его наказать. Отнять награбленное. И вернуть старушкам.
– Ладно, – сказала Лизуня. – Вы правы. Детей у меня – только одна девочка осталась. Как-нибудь проживём.
– А другие?
– Других Уклейкин на лодке отвёз. Ночью. На ту сторону реки. Говорит, в надёжные руки. Больше я их не видела.
И Василий, и Иван Терентьевич сразу догадались, куда отвёз Уклейкин Лизуниных детей. Ночью на лодке. В какие их отдал надёжные руки. Такая участь и им готовилась.
– А я рада, – продолжала Лизуня. – Чему хорошему они здесь научатся? В надёжных руках спокойнее. А вы как думаете?
Иван Терентьевич незаметно приложил к глазам платок.
– Я спрашивала адрес этих людей. Хотела через мост железнодорожный сбегать. Он не говорит. Молчит. Почему?
– А чего зря себя и детей расстраивать? – сказал Василий.
– И я так же думаю, – обрадовалась Лизуня. – Не мог же он их… Вы понимаете.
Она повеселела, прыгнула наверх:
– Сейчас принесу ваши драгоценности!
Василий отобрал платок у Ивана Терентьевича и долго-долго вытирал глаза:
– Ох, Уклейкин. Ну, Уклейкин. Ну, ничего. Ты нам за всё ответишь!
Глава тринадцатая
Последняя, самая решающая!
Трудно описать радость бабушек, когда Кот Василий и Иван Терентьевич вернулись домой.
Всю эту ночь старушки не спали. Глотали валидол и валерьянку. Мура Алексеевна от валерьянки отказалась. Выпила только три капельки. Но и от этих трёх капелек глазки у неё заблестели, а язык стал заплетаться:
– Усе! Больше ни капли.
И когда Василий вошёл в дом (с Иваном Терентьевичем в кармане)… Что тут началось – можете себе представить!
О мышке Машке и говорить нечего. Как только Иван Терентьевич выпрыгнул из кармана, она уволокла его в уголок, усадила на полено и принялась считать пульс.
– Сто десять… сто двадцать… А сердце как? Не болит?
– Не болит! Ничего у меня не болит.
– А у меня болит! Из-за тебя чуть не померла.
