- Норман.
Он не обратил на меня внимания, поднимая с пола брошенную туда кисть.
Три звонка. Четыре.
- Норман, - закусила губу я. – Пожалуйста.
Включился автоответчик.
- О господи! – воскликнула я. – Не могу я это терпеть!
- Хочешь, чтобы я ответил? – вдруг спросил он. Я так и замерла с открытым ртом.
- Да, - слетело с моих губ раньше, чем я успела поразмыслить над вопросом. – Но…
- Ты уверена?
- Норман…
Но он снова не стал слушать меня, подойдя к телефону и поднимая трубку.
- Алло.
Я притихла. Это ведь тоже не мое дело. Зачем, Коли, ну, зачем? Я начала разглядывать до
мелочей знакомые рисунки на стенах, стараясь не прислушиваться к разговору. Меня это не
касается.
Ну что же там говорит его отец?!
-Мы уже говорили об этом, - устало ответил Норман. – Никто не просит тебя мне помогать. Я
ничего от тебя не жду и сам во всем разберусь.
Может быть, мне стоит уйти, чтобы не быть третьей лишней в их разговоре? Но едва я
приподнялась, как Норман жестом приказал мне оставаться на месте, даже не оборачиваясь.
- Поверить не могу, - проговорил он в трубку и рассмеялся странным, ничуть не веселым смехом. –
Я всегда думал, что ты хотя бы попытаешься понять, как для меня это важно. Правда, я думал. Но
ничего из этого я не ожидал.
На том конце провода его отец повысил голос, и Норман прикрыл глаза.
- Неважно, папа. – Он обернулся ко мне. Я взглянула на него, а он смотрел куда-то поверх моей
головы. – Слушай, ты можешь сколько угодно говорить, что это ничего для тебя не значит, но это
не я названиваю каждый вечер, а ты.
Некоторое время он молчал, слушая отца. Я не могла разобрать ни слова. Через минуту Норман
молча повесил трубку.
- Норман… - тихо произнесла я. Он смотрел на свои руки и тер пальцем пятно от красной краски на
тыльной стороне ладони. – Мне очень жаль. Я не…
- Забудь, - вскинул он голову, - все нормально.
И он снова вернулся к рисунку, взял палитру в руки. Он выглядел уставшим, и я вспомнила, как
однажды видела его спящим. Не отец ли тогда ему снился?
Я выпрямилась, подняла подбородок. Мы оба молчали.
- Я вроде как единственный ребенок в семье, - вдруг заговорил Норман, - который не пошел по
той дорожке, которую спланировал для него папа. Профессия художника выводит его из себя,
искусство для него – это кожаные сиденья в автомобилях и игра в покер.
Я улыбнулась. В открытую дверь ворвался ветерок, и мобильники под потолком закачались,
постукивая друг о друга.
- Мне нравится, - заметила я, указав на них.
- Да? Спасибо. А я люблю их форму. Вообще формы предметов всегда казались мне чем-то
интересным. Из всех уроков в школе я больше всего любил рисование и геометрию. В ней есть
что-то стабильное. Аксиомы и теоремы никогда не меняются, в них все понятно и логично.
- Логично, - эхом откликнулась я.
- Хорошо, когда что-то остается неизменным. Ты как бы можешь пройти тысячу миль, а потом
обернуться и увидеть, что какие-то вещи все такие же, какими ты их помнишь. Стабильность.
- Это замечательно, - отозвалась я тихо. – Стабильность.
Несколько минут мы молчали. Я все еще чувствовала свою вину за то, что только что произошло,
пусть даже он и сказал, что все в порядке.
- Норман.
- Да, - он поднял на меня глаза чуть позже, чем ответил, и момент был упущен. Но сказать что-то
мне по-прежнему хотелось.
- Помнишь, ты как-то спросил, нет ли у меня вещей, о которых мне не хочется говорить?
Он почесал затылок.
- Ага, было дело.
- Так вот, они есть. – Я сняла очки. – То, какой ты видишь меня сейчас… Это не настоящая я.
Обычно я не такая.
Он приподнял бровь.
- Дело в том, - продолжала я медленно, вцепившись пальцами в стул, - что дома меня все
ненавидят.
Я думала, он остановит меня, но он ничего не сказал. Этот момент всегда самый страшный: ты
думаешь, что тебе не дадут договорить, но люди не делают ничего, чтобы прервать твою речь, и
тогда тебе приходится продолжать складывать свои мысли в слова.
- Я была очень толстой. Мы постоянно переезжали с места на место, пока, наконец, не осели в
Шарлотте. И там кто-то пустил слух, что я переспала с одним парнем из школы, но это была ложь.
Я даже толком не знала его. Мы просто болтали, и…
- Коли.
- Нет, - теперь я уже не могла позволить ему прервать меня. – Ничего не произошло, но на
следующий день все стали обзывать меня, и это продолжается до сих пор. Поэтому я была так
груба с тобой, когда мы встретились. Просто я не привыкла к тому, чтобы кто-то был дружелюбен
ко мне.
- Тебе не обязательно рассказывать мне все это, – мягко сказал он.
- Я делаю это не потому, что считаю себя обязанной, просто ты – единственный, кому я сама хочу
рассказать обо всем.
Я опустила глаза, не в состоянии взглянуть на него. Норман подошел ко мне.
- Коли.
Я лишь покачала головой.
- Это – настоящая я, Норман. В смысле, я не делала тех вещей, о которых все говорят, но для них я
шлюха – и точка.
Слова дались мне с трудом, вылетали наружу, царапая мне горло.
- Коли, - тихо повторил Норман.
- Им наплевать, что их слова делают со мной, - призналась я. – А меня это едва ли не убило.
- Но ведь не убило, - он взял меня за подбородок, заставляя взглянуть ему в глаза. – Ты знаешь
правду, Коли, и этого достаточно. Остальное не имеет значения.
Перед моими глазами пронеслись все события прошлого года, каждый крохотный миг. Лицо
Чейза Мерсера и скачущий по нему луч фонарика. Кэролайн Давэйс, вытаскивающая из моей
сумки лифчик. Мужчина в тату-салоне, склоняющийся ко мне с иглой («Будет больно»). Мама,
сидящая напротив меня за обеденным столом и спрашивающая, что случилось.
Я сидела во вселенной Нормана, и вся моя жизнь скользила перед глазами, быстрее и быстрее, и
я невольно сцепила пальцы в замок.
«Отпусти все это» - услышала я голос Изабель в ушах. Она никогда не говорила этих слов, но
сейчас мне вспомнилась именно она. «Отпускай!»
Я закрыла глаза. Норман был прав: я знала правду, моя настоящая история всегда была со мной, я
никогда не была такой, как обо мне говорят, а все остальное было неважно.
«Отпусти» . Может быть, это была и не Изабель, а мама. Или Мира. Или Морган. А, может быть, и
Норман, выслушавший меня и принявший правду о том, какая я. Или, возможно, это мой
собственный внутренний голос, молчавший все время, но теперь заговоривший.
«Отпусти».
И я отпустила. Отпустила свое прошлое, позволила легкому ветерку, врывавшемуся в двери
подвала Нормана, унести прочь все мои обиды и мрачные воспоминания. Картинки прошлого
перестали мелькать перед глазами, и я сделала глубокий вдох и открыла глаза.
Норман смотрел на меня внимательным взглядом, и я спросила себя – понимал ли он по моему
лицу, о чем я сейчас думала? Когда он сделал шаг назад, я поняла, что да. Он знал.
Что-то изменилось. Я не могла бы сказать конкретно, что, но теперь я чувствовала себя иначе,
словно тяжелый груз, который я несла за собой, вдруг упал на землю, но на этот раз мне больше
не нужно было его поднимать и тащить дальше. Я могла двигаться налегке.
- Портрет, - вспомнила я вслух и выпрямилась. Подбородок вверх. Сердце все еще колотилось в
груди, но на этот раз не от страха. – Мы, наверное…
- Коли. – Норман бросил взгляд на мольберт. – Он готов.
- Правда?
- Да, - он подошел к своему рисунку, изучая его. – Последние штрихи я закончил примерно час
назад, оставались мелкие детали.
- Но почему ты не разбудил меня сразу?
- Не знаю, - пожал он плечами. – Просто тебе, кажется, снился хороший сон.
Я встала со своего стула и потянулась.
- Ну ладно. Давай посмотрим… - я направилась к мольберту, но он удивительно резво подскочил
ко мне, загораживая путь. Он мог быть очень быстрым, этот Норман.
- Притормози.
- Ох, нет, - простонала я. – Я ждала и ждала! Ты же обещал.
- Да-да, я помню. Ты непременно увидишь его. Я просто хочу сделать все по-особенному.
- По-особенному, значит.
- Именно. Слушай, приходи завтра вечером, я приготовлю ужин, а потом устрою торжественное
открытие своей работы. Большое событие, как-никак.
- Норман, - с подозрением прищурилась я, - если ты снова попытаешься увильнуть…
- Да нет же, - воскликнул он. – Слово даю! – он ударил себя кулаком в грудь. – Ужин и открытие.
Это будет незабываемо, обещаю.
- Ладно, - согласилась я. Теперь это больше похоже на свидание. – Я приду.
Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и я направилась к себе. Пересекая лужайку, я
размышляла о сегодняшнем вечере, но тут меня посетила мысль, от которой я застыла на месте. Я
