– Иди-ка ты в постель, – улыбнулась твоя сестра. – Ещё совсем рано, а учитывая то, что наши посиделки кончились далеко за полночь, тебе ещё спать да спать надо. Иди, солнышко.
Мне не оставалось ничего, как только последовать её совету. В кухне я что-то совсем замёрзла, а кружкой чая удалось немного согреть лишь руки. Вернувшись в спальню и стуча зубами от холода, я сняла только носки и юркнула в тёплую постель – к тебе под бок. А ты даже не проснулась.
Эту зиму мы пережили, греясь теплом друг друга. А вот весна встретила нас грустной новостью.
Третье марта, понедельник, был самым обычным днём, в наших краях больше похожим на зимний, чем на весенний, но запах весны витал во влажном воздухе – как первый сонный вздох земли, предвестник её пробуждения. У меня почему-то с самого утра было хорошее настроение – просто так, без всякой причины. В обед мы с девушками из книжного отдела весело болтали и смеялись, да так, что даже администратор Марина высунула свою увенчанную длинной чёрной шевелюрой голову из служебной двери:
– Это что за шум в торговом зале?
– Потому что тишина должна быть в библиотеке, – пародируя Галустяна, сказала толстушка Таня, и мы все снова прыснули.
День прошёл хорошо, хотя под вечер я опять сильно устала. Я вообще в последнее время стала быстро утомляться, но не придавала этому особого значения, списывая на авитаминоз, недосып, стрессы. Всё лечение свелось к покупке пачки поливитаминов в аптеке, да и те я порой забывала принимать. Придя домой, я застала тебя, как обычно, в твоей студии. Ты что-то тихо и задумчиво наигрывала на гитаре, и я сразу встревожилась. Это могло быть не только творческим процессом, но и признаком того, что тебе грустно и тяжело: вместо тебя всегда плакала гитара. Откинувшись в кресле и закинув ноги на край стола, ты теребила струны. Твои пальцы не замерли при моём появлении, а глаза были незряче устремлены в потолок.
– Привет, Уть, – сказала я. – Ты ужинала?
Ты не ответила. Струны звенели тонко, меланхолично, словно жалуясь и плача. Озадаченная, я подошла и положила руку тебе на голову. Твои губы сегодня были какими-то вялыми, но на поцелуй ты ответила.
– Нет, птенчик, не хочу.
– Ты нормально себя чувствуешь? – обеспокоилась я.
– Не совсем, – ответила ты.
– Да я уже вижу, – вздохнула я. – Что-то случилось? Что-то по работе?
– Нет, у меня всё нормально… – Твоя рука оставила в покое струны и свесилась в подлокотника. Под кожей вздулись голубые жилки. – Джефф Хили умер вчера. На форуме гитаристов узнала.
Для меня уже давно не было удивительным, что слепой человек может работать с компьютером и общаться в Интернете. Специальная программа помогала тебе не отставать от зрячих. И вот, сегодня ты узнала, что не стало человека, на которого ты держала равнение.
– Ему был всего сорок один год, – проговорила ты. – Рак… Грустно мне, птенчик.
Не зная, что сказать, я присела у твоего кресла и положила подбородок на твою руку на подлокотнике. Талантливые творческие люди нередко уходят рано: яркие звёзды быстрее сгорают. Это закон. Их как будто что-то забирает из этого мира. Вот только почему? Может быть, потому что они уже выполнили свою миссию и зажгли свою звезду? Пушкин ушёл в тридцать семь лет. Лермонтов – в двадцать шесть. Есенин – в тридцать. Цой – в двадцать восемь. Высоцкий – в сорок два. Джо Дассен – в сорок один. Надо ли ещё перечислять?
Я не знала, как победить твою грусть. Наверно, следовало позволить тебе побыть наедине с твоей гитарой, дать её струнам выплакаться. Так я и сделала, уйдя на кухню и там поужинав в одиночестве – невесело и без аппетита.
Человека, по чьим стопам ты шла, не стало вчера. Он прожил сорок один год. А человек, чья трагическая судьба и непобедимая страсть к творчеству всегда потрясала меня – всего двадцать шесть. Он умер в сорок седьмом году, пройдя через ужасы Второй мировой. Глядя на портрет, с которого едва приметно улыбалось его мягкое, интеллигентное лицо с высоким умным лбом и грустно-добродушным взглядом, я думала: этот человек был рождён для творчества, а не для войны. Он ненавидел войну, а любил поэзию, но махина нацистского государства целенаправленно и планомерно ломала его. Творить ему не давали, загоняя под ружьё. С разрушенной гепатитом печенью он два послевоенных года – своих последних года – писал пьесы и рассказы, стараясь успеть как можно больше. Его стиль скуп, но выразителен, как пробившийся сквозь серый асфальт одуванчик… Один из его рассказов так и называется. Да и сам его талант, его стремление к творчеству – как этот одуванчик, скромный, но невероятно живучий и сильный, пробивающийся к солнцу сквозь плотный, давящий ужас цвета фельдграу*. А звали этого человека Вольфганг Борхерт.
Я открыла файл с «Белыми водорослями» и снова тяжко задумалась: что же мне со всем этим делать? До начала работы над «Слепыми душами» оставалось чуть менее восьми месяцев, но тогда я ещё не знала об этом, а пока мне пришло в голову попробовать сунуться со своей писаниной на сайт «Проза.ру». Завести там страницу и выложить несколько пробных глав было минутным делом. А дальше… Дальше оставалось ждать.
Мои щёки горели, сердце колотилось. В списке читателей начали появляться имена, но никаких комментариев пока не было. А на мои плечи легли твои руки.
– Он всегда будет для меня жив… Пока я способна заставлять звучать гитару – он будет жить.
Я погладила твою руку, сжала твои прекрасные творческие пальцы.
– Конечно, – сказала я. – Он оставил в мире такой след, что память о нём не сотрётся. А пока тебя помнят – ты живёшь.
На календаре была уже весна, но на улицах лежал толстый слой снега. Что такое снег? Замёрзшая вода. Как только пригреет солнце, он растает и уйдёт в землю бесследно, а Джефф Хили так уйти не мог. О нём помнила ты, помнила я, помнили ещё миллионы. Его звезда зажглась на небе и будет сиять ещё долго, тогда как множество людей уходит, подобно снегу.
Суждено ли нам выбирать, кем родиться – снегом или звездой? Не знаю. Но хотя бы попробовать блеснуть чуть ярче снежинки – можно.
_______________________
*цвет формы офицеров и солдат вермахта (нем. feldgrau – серо-полевой)
13. «МОЛЧАЛИВЫЙ УБИЙЦА». ОЗЕРО
«Я тебя найду, узнаю, где ты живёшь. Я твой айпи уже знаю и тебя вычислю. Твой адрес узнать – дело техники. И покажу тебе, что такое настоящий мужик. И ты про свои извращения забудешь».
Примерно такого содержания «рецензии» я получила весной на выложенные мной начальные главы «Белых водорослей». Первое из этих посланий я удалила, но маньяк не остановился, пока не испоганил такими «отзывами» все главы. Внесение злостного тролля в чёрный список не помогло: угрозы посыпались на почтовый ящик. Будучи в то время не очень продвинутым пользователем Интернета, я поначалу безоговорочно поверила, что этот придурок действительно может найти меня. Боясь взлома, я удалила свой почтовый ящик, на который он писал мне, закрыла страницу на Прозе и свалилась почти без чувств.
Это случилось вечером. Ты была дома и успела меня подхватить, когда я едва не растянулась на полу, выходя из ванной, после того как меня там стошнило. От вызова скорой помощи я отказалась.
– Слушай, может, тебе давление проверить? – предложила ты. – Так, на всякий случай. Мало ли… Может быть, скакнуло. Ты когда в последний раз его измеряла?
Честно говоря, я этого не помнила. Наверное, это было на медосмотре ещё во время моей учёбы в университете, и с тех пор я забыла дорогу в кабинет врача. Ну, разве что, пару раз у зубного была – пломбы ставить. А проблемы с давлением, как я полагала, начинаются у людей где-то после сорока лет, и потому я совершенно не допускала мысли, что меня это коснётся сейчас. От Натальи Борисовны остался электронный тонометр, которым легко и просто измерять давление – одним нажатием кнопки, и я натянула манжету на руку, внутренне не веря, что прибор покажет какие-то аномалии.
Ограничитель был установлен на ста пятидесяти, но прибор, дойдя до этой отметки, начал качать выше. «Ого», – ёкнуло внутри.
– Двести на сто десять, – пробормотала я, не веря своим глазам. – По-моему, у этого прибора глюки.
Но повторное измерение показало тот же результат.
– Может, это просто от эмоций, – предположила я. – Надо успокоиться немного.
– А что случилось-то? – сразу насторожилась ты.
– Да так, ерунда, – поморщилась я. – В Интернете тролль пристал.
– Вот ещё, глупости какие! Из-за каких-то уродов расстраиваться, – проворчала ты, устраиваясь рядом со мной на диване и обнимая меня за плечи. – Не вздумай принимать близко к сердцу. Им только того и надо – довести человека. Не доставляй им такое удовольствие.
– Не буду, – пробурчала я, утыкаясь в твою футболку. – Ладно… Сейчас всё пройдёт.
В твоих объятиях мне было теплее и уютнее, даже чем под пуховым одеялом. Твой родной запах успокаивал. Щекоча губами мои глаза и лоб, ты грела меня дыханием. Мы перебрались в постель, но ничего не делали, просто лежали в обнимку – сердце к сердцу. Ты словно защищала меня от всех враждебных посягательств, и в моей груди снова заурчала нежность.
