С одной стороны, скрывать что-то от ближайшей подруги было неприятно, но Кэтрин не хотела ни с кем, кроме дяди, делиться своими горестями. Кроме того, воспоминание о смуглом любовнике-цыгане должно было принадлежать только ей одной. Когда-нибудь, когда она станет мудрее и старше, она сможет достать этот секрет из потайного ящичка воспоминаний, повертеть так и эдак, оценить заново. А пока пусть себе лежит под замком на дне души.
– Что же делать? – всплеснула руками Амелия, рассматривая загар. – Может, попробуем отбелить?
Кэтрин закатила глаза, представив, как ее мажут дурно пахнущим едким снадобьем.
– Думаю, оставим все как есть. Не так уж сильно я и загорела.
Странно, но пока Амелия не указала Кэтрин на загар, Кэтрин ничего не замечала. У цыган она наслаждалась солнечным теплом. И обычай тщательно укрывать кожу от малейшего попадания солнечных лучей казался ей сейчас просто глупым.
– А руки, – не унималась Амелия, – смотри, сколько веснушек. Непременно надо надеть перчатки.
– Попроси-ка, Амелия, Эдмунда и дядю поскорее найти мне мужа, и тогда мои веснушки едва ли будут кого-нибудь волновать.
Амелия неодобрительно покачала головой. Кэтрин перемерила уже четыре платья, и ни одно не шло ей. Амелия заказала эти наряды недавно, и каждый был красивее предыдущего. Наряд из белого атласа с вышивкой по подолу и накидкой из прозрачной органзы был настоящим произведением искусства.
– Нет, это не пойдет. Тебе надо подождать, пока сойдет загар. Надень вон то золотое платье.
– Ты уверена? Мне белое нравится больше.
– Золотое, – непререкаемым тоном заявила Амелия.
– Золотое так золотое, – согласилась Кэтрин.
И сразу поняла, что Амелия была права. Золотистый оттенок ее кожи прекрасно смотрелся на фоне тускло сверкавшего одеяния. Платье оставляло обнаженным одно плечо, подчеркивая гордую осанку Кэтрин. С глубоким вырезом впереди и плотно стянутое под грудью, оно ниспадало красивыми струящимися складками. Сбоку был небольшой разрез, обнажавший лодыжку.
– Красиво, – выдохнула Кэтрин. Как жаль, что Доминик не видит ее.
– Лучше не бывает, – согласилась Амелия, пристегивая к платью золотую брошь. – Наденешь диадему своей матери и серьги с топазами, и больше ничего. Один взгляд – и мужчины потеряют голову и будут готовы простить тебе все, что угодно. И женам придется смириться с этим.
– Надеюсь, ты права, – сказала Кэтрин. Ведь ей должно быть прощено больше, чем думала Амелия.
Хлопнула дверь и в комнату влетел пятилетний Эдди.
– Мама! Смотри, что я нашел!
Мальчик был невероятно похож на отца: такой же голубоглазый, светлокожий, однако для своих лет он был высоким и, скорее всего, годам к восемнадцати должен был стать выше отца.
– Что ты принес? – спросила Амелия, склоняясь к сжатой в кулачок ладошке сына. Но, стоило Эдди разжать пальцы, Амелия отпрыгнула как ужаленная. На ладони малыша красовалась мерзкая зеленая лягушка.
– Это Гектор. Он живет в фонтане. Не бойся, он тебя не обидит.
– Убери немедленно эту гадость! Как можно было додуматься притащить такое в дом! – воскликнула Амелия.
Эдди не огорчился. Он слишком хорошо понимал, что мать простит своему ненаглядному мальчику все что угодно. Кэтрин не могла винить се за это: такому очаровательному малышу трудно в чем-то отказать.
– Хочешь поиграть? – спросил Эдди у Кэтрин.
– Я бы не против, но твоя мама меня не отпускает.
Мальчик закусил губу и глубокомысленно изрек:
– Она совсем не умеет веселиться.
– Эдди, – менторским тоном изрекла Амелия, но мальчик и ухом не повел.
– Может быть, моей лягушке захочется поиграть со стрекозой. Пойду, пожалуй, поищу. Если найду, принесу тебе сюда.
– Послушай, – назидательно заговорила Амелия, – если ты притащишь кого-нибудь из этих ужасных созданий в дом…
Но Эдди уже и след простыл. Кэтрин покачала головой, представляя, что будет с Амелией, когда та увидит стрекозу; а в том, что Эдди принесет ее в дом, Кэтрин не сомневалась.
– Иногда я так волнуюсь за него, – вздохнула Амелия.
– Он ведь всего лишь ребенок. Не сомневаюсь, что с возрастом он научится себя вести.
– Я не это имела в виду, – заметила Амелия с легким раздражением.
– Да? Извини.
– Меня беспокоит его будущее. Как сложится его жизнь, когда он вырастет? Как он устроится в жизни?
– Я не совсем тебя понимаю.
– Не представляю, как сможет он вести дела так, чтобы то мизерное состояние, которое ему причитается, приносило денег столько, чтобы он мог сводить концы с концами. Ему придется нелегко в жизни…
– Не вижу причин для беспокойства. Эдмунд далеко не беден, а Эдди унаследует титул Нортриджей. Кроме того, Эдди мой племянник, и я не допущу, чтобы он остался ни с чем.
Лицо у Амелии чуть просветлело.
– Спасибо, Кэтрин. Конечно, он может на тебя рассчитывать. Не знаю, что на меня нашло. В любом случае нам сейчас надо думать о тебе, а не о нас.
Амелия еще раз окинула золовку придирчивым взглядом и улыбнулась.
– Ты выглядишь отлично. Уверяю тебя, все будет хорошо. Как прежде.
«Едва ли», – мысленно ответила Кэтрин. Сердечная боль так быстро не проходит, и тоска по Доминику тоже.
– Да, – ответила она тихо, – все будет хорошо.
– Виконт Стоунлей, – доложил Блатбери, открывая дверь библиотеки. – Могу я пригласить его войти?
– Разумеется, – радостно ответил Доминик. Он провел рукой по лицу, еще раз улыбнулся, встал и поставил на каминную полку недопитый бокал бренди.
– Здравствуй, Рэйн, – поприветствовал Доминик входящего в комнату широкоплечего мужчину.
– Ты, как всегда, мрачен, – заметил Рэйн Гаррик, протягивая хозяину руку. У гостя была густая темно-рыжая шевелюра и умные карие глаза. Еще у гостя была одна странность – любовь к природе. Она заставляла его большую часть времени проводить вне дома. Кожа его имела устойчивый смуглый оттенок бывалого путешественника.
– И на тебя, как всегда, приятно посмотреть, – с насмешливой улыбкой парировал Доминик.
Рэйн обвел взглядом комнату. От него не укрылись ни беспорядок, ни полупустая бутылка бренди на каминной полке, ни опущенные шторы.
– Вижу, ты все тоскуешь. Полагаю, не из-за старого маркиза, а скорее из-за молодой женщины.
– Это может показаться странным, – ответил Доминик, – но, кажется, из-за обоих.
Рэйн приподнял темную бровь. Друзья знали друг друга еще по закрытой школе, а потом по Кембриджу.
– Что случилось? – спросил Рэйн. – Не с кем воевать?
Доминик вздохнул:
– Похоже на то.
– Как мальчик?
– Не слишком гладко. Ему нелегко, а как помочь – я не знаю.
– Как я понимаю, дети его обижают.
– Они не знают о нем почти ничего, только видят, что он смуглее и какой-то другой. Но неприязнь у них стойкая.
– Дети часто бывают жестоки, особенно если никто не учит их быть милосердными.
– Вот тебе еще один повод для меланхолии, – мрачно заметил Доминик.
– Ну что же, я пришел, чтобы разогнать твою хандру. Пора, мой друг, вспомнить о жизни. Герцог Мэйфилд в конце недели устраивает грандиозный бал в честь окончания строительства нового особняка на Гросвенор-сквер. Я собираюсь воспользоваться случаем и повеселиться. Думаю, если ты пороешься в этой кипе бумаг, найдешь приглашение.
Доминик бросил взгляд на кучу неразобранных писем.
Рэйн, найдя конверт, пародируя величественный слог, принятый на официальных мероприятиях, протянул:
– Итак, недавно провозглашённый маркиз Грэвенвольд и его друг, виконт Стоунлей, имеют честь быть приглашенными на… – Тут Рэйн улыбнулся той ослепительной улыбкой, которая покорила не одно дамское сердце, и уже совсем другим, заговорщическим, тоном добавил: – Подумай, сколько девиц жаждут внимания новоиспеченного маркиза. Не станем их разочаровывать, а?
Доминик натянуто улыбнулся. Рэйн был прав. Надо бы вырваться из Грэвенвольда, пусть ненадолго. Хватит искать вчерашний день. Надо жить.
Нужно, чтобы в постели его ждала женщина – теплая и любящая.
– Когда едем? – спросил он Рэйна. – Завтра?
Рэйн приехал к другу из Стоунлея и провел в карете около восьми часов.
– Переночую у тебя и поехали.
– Блатбери проводит тебя в твою комнату. Я распоряжусь насчет ужина. В половине восьмого буду ждать тебя в «холостяцкой».
– С удовольствием принимаю приглашение, – ответил Рэйн и, хлопнув друга по плечу, добавил: – Поверь, дружок, самое лучшее лекарство от тоски – веселая возня под одеялом с похотливой бабенкой. Вот и забудешь свою рыженькую.
– Я сам удивляюсь, как она меня зацепила, – признался Доминик.
Удивлен – мягко сказано. Доминик был в отчаянии. Честно говоря, он и сам подумывал о возвращении в Лондон. Если повезет, он скоро отыщет девчонку попокладистей, будет брать ее часто и грубо и вскоре выкинет Кэтрин из головы, раз и навсегда.
