застрял клочок грязного хлопка, возможно, выдранный из туземного халата.
Спустя какое-то время я услышала, как один из моих спасателей взволнованно заметил:
– Слушайте, ребята, дамочка полностью съехала с катушек. Того и гляди, взбесится. Может, стоит ей разок залепить по челюсти?
– Нельзя лупить даму, ты, придурок, – ответил такой же тревожный голос. – Но будь я проклят, если знаю, что делать.
Слова проникли сквозь туман ужаса, окутывавший меня. И помогли вернуться здравому смыслу одновременно со жгучим стыдом. Я неудержимо дрожала с головы до пят, фонарь качался в руке, но, кажется, смогла произнести достаточно твёрдо:
– Я не «бешусь», джентльмены – я ищу своего мужа. Он был здесь. А теперь – нет. Его похитили. Вот другая дверь – они определённо скрылись за ней. Пожалуйста, отпустите меня (один из них схватил меня за руку), дайте мне пойти за ними. Я должна найти его!
Моими спасителями оказались те самые молодые американцы, которые так невоспитанно вели себя в отеле. Они же находились в экипаже, обогнавшем нас. Падение в канаву, вероятно, протрезвило их, потому что они быстро поняли мою мольбу и откликнулись на неё с невероятной добротой, присущей американцам. Двое из них немедленно отправились преследовать похитителей, а оставшийся настоял, чтобы я вернулась в коляску.
– Вы не сможете бегать по полям в таком прикиде, мэм, – сказал он, когда я пыталась сопротивляться. – Оставьте это Пэту и Майку – они, как те гончие в собачьих упряжках. Не желаете тяпнуть бренди? С лечебной целью, ясное дело.
Возможно, бренди и помог разуму проясниться. Но предпочитаю верить, что действительной причиной его возрождения стала моя неукротимая сила воли. Хотя каждая частица моего тела кричала, настоятельно требуя присоединиться к поиску, я признала логичность доводов юноши, а затем мне пришло в голову, что помощь находится прямо под рукой. Один из молодых людей – всего их было пять, – согласился отправиться в дом дяди Абдуллы и рассказать нашим реисам, что произошло. Спустя непродолжительное время, показавшее мне вечностью, Абдулла и Дауд появились рядом. Я чуть не потеряла сознание, когда увидела знакомое лицо Абдуллы, искажённое беспокойством и неверием: Эмерсон казался ему богом, защищённым от обычных опасностей.
Под руководством молодых американцев и в сопровождении толпы родственников Абдулла и Дауд обыскали поля и близлежащие дома, игнорируя (законные) жалобы тамошних обитателей. Но слишком много времени прошло. Он бесследно исчез, и теперь мог находиться за множество миль отсюда. Пыльная дорога хранила тайну – слишком большое количество людей и повозок прошли по ней.
Небо побледнело с рассветом, и лишь тогда меня смогли убедить вернуться в поместье. Кучер, которого всего лишь оглушили, восстановив свои силы коньяком и бакшишем, отправился вместе с лошадью восвояси. Дауд и кот пошли со мной. Абдулла остался на месте. По-моему, я была настолько любезна, что поблагодарила американцев. Не так уж они виноваты, если посчитали случившееся захватывающим приключением.
* * *
С трудом вспоминаю то, что чувствовала в последующие дни. События запечатлелись в памяти остро и ясно, будто детально вырезанные гравюры, но мне казалось, будто я заключена в раковину из чистого холодного льда, не препятствовавшую ни зрению, ни прикосновению, ни слуху, но абсолютно непроницаемую.
Как только стало известно об исчезновении Эмерсона, на меня обрушилось множество предложений о помощи. Которые должны были тронуть меня. Но всё безрезультатно, я оставалась равнодушной. Я хотела действий, а не сочувствия. Местные власти, сбитые с толку и подвергаемые травле из-за очевидной демонстрации собственной беспомощности, арестовали и допросили каждого человека в Луксоре, имевшего причины обижаться на моего мужа. Список оказался весьма обширным. В то время добрая половина населения Гурнаха, жители которого возмущались войной Эмерсона против расхитителей гробниц, находились в местной тюрьме. Услышав об этом от Абдуллы (чьи дальние родственники оказались среди заключённых), я смогла добиться их освобождения. У Абдуллы были свои методы борьбы с людьми из Гурнаха, и я знала, что и сам Эмерсон вмешался бы в расследование, дабы прервать методы, применяемые местной полицией. Излюбленным способом являлись удары по подошвам расщеплёнными стеблями тростника.
Наши друзья сплотились вокруг меня. Говард Картер наносил визиты почти ежедневно. Несмотря на разногласия, часто возникавшие в его отношениях с Эмерсоном, Невилл первым предложил себя и своих людей для помощи в поиске. Из Каира прибывали телеграммы, а Сайрус Вандергельт явился лично, отказавшись от своей любимой дахабии и даже не ожидая регулярного поезда. Заказав специальный экспресс, он немедленно выехал, бросив багаж, и первые же его слова, обращённые ко мне, стали словами утешения и уверенности:
– Не волнуйтесь, миссис Амелия. Мы вернём его, даже если этот городишко придётся разорвать на куски. Добрые старые американские способы – именно то, что здесь нужно, а Сайрус Вандергельт из США – тот, кто займётся этим!
Годы оказались снисходительны к моему другу. В волосах и козлиной бородке местами серебрились нити, но их выбеленная солнцем чистота оставалась неизменной. Походка была такой же спортивной и энергичной, рукопожатие – таким же сильным, остроумие – по-прежнему отточенным. Он принёс с собой циничный интеллект и знание мира, которым не обладал никто иной. Когда в ответ на его вопросы я описала заточение воров Гурнаха, он нетерпеливо покачал головой:
– Ну да, я знаю, что эти мошенники-гурнахцы ненавидят моего старого приятеля, но это не их стиль, они предпочитают ножи или камни. А тут смахивает на что-то посерьёзнее. Чем вы с профессором занимались в последнее время, миссис Амелия? Или этот юный паршивец Рамзес в очередной раз во что-то вляпался?
У меня возник соблазн рассказать ему о своих подозрениях, но я не посмела. Я обелила Рамзеса, как смогла, но ответила, что не могу объяснить происшедшее.
Сайрус был слишком проницателен, чтобы принять это – или, может быть, знал меня достаточно хорошо, чтобы почувствовать мои колебания. И к тому же – слишком джентльменом, чтобы поставить под сомнение мои слова.
– Хорошо, я изложу вам свои мысли. Он не мёртв. Иначе его бы... э-э... уже нашли. Значит, стоит вопрос о выкупе. А иначе зачем держать его в плену?
– Есть другие причины, – ответила я, подавляя дрожь.
– Выбросьте это из головы, миссис Амелия. Деньги – неизмеримо более мощный стимул, чем месть. Готов поспорить, вы получите записку с требованием выкупа. А если нет, то сами предложим вознаграждение.
По крайней мере, это предложение позволяло хоть что-то предпринять. На следующий день каждое дерево и каждая стена в Луксоре украсились поспешно
