Иногда отец выходил ей навстречу. Он издалека начинал улыбаться, а она все ускоряла шаг, чтобы побыстрее броситься ему на шею. Весело болтая и смеясь, они поднимались к Большому дому. Это были моменты счастья, украденные у страха за будущее, — дань, которую война наложила на всех, кто не был на фронте. Мари произнесла со вздохом:
— Ну почему у Пьера такой плохой характер? Он часто бывает жестоким и раздражительным…
Она снова пошла по дороге, ускоряя шаг. Бесполезно терзать себя такими вопросами. У нее есть Элиза, скоро родится второй ребенок, может быть, сын, которому Пьер очень обрадуется.
— Не так уж я несчастна, — прошептала она с улыбкой на губах. — Если я стану любить Пьера еще сильнее, может, он снова поверит в себя, поверит в нас?
В парк усадьбы Мари вошла через открытую калитку. Кто-то неровной походкой шел ей навстречу по усыпанной гравием аллее. Пьер… Мари вдруг захотелось побежать к нему, ощутить снова невинное влечение, которое так волновало ее душу, когда она была юной девушкой… Ну зачем, зачем они так терзают друг друга?
Пьер был полностью одет и надел протез — значит, собирался идти ее искать. Этот поступок вернул Мари надежду, и она, наделенная способностью легко прощать обиды, подбежала к нему с восклицанием:
— Пьер! Я была у твоей матери!
Муж обнял ее за плечи. Выражение его лица в лунном свете показалось молодой женщине странным. Она немного отстранилась и спросила с беспокойством:
— Что-то случилось? Не молчи, Пьер! С Лизон все хорошо?
Он заговорил на повышенных тонах:
— С Лизон ничего не случилось! Но я испугался за тебя. Ты никогда не убегала из дома посреди ночи…
Мари пожала плечами и лукаво улыбнулась:
— А ты подумал, что я побежала на свидание к сердечному другу?
Пьер прижал ее к себе.
— Я не знал, что и думать! Испугался, что могу тебя потерять. Глупо, правда? Послушай, я подумал, что откровенный разговор — это лучше, чем изводить друг друга. То, что ты сказала про Леони, — это и правда, и нет!
Мари увлекла мужа к высокой ели. Там они сели на каменную скамейку. Ночь, безмолвная и теплая, располагала к откровенности. Мари старалась говорить твердо, но без излишней резкости:
— Прошу, объясни мне! Ты прав, откровенность — это лучше всего. Когда я вспоминаю о браке моего отца с Амели Кюзенак, построенном на лжи, я понимаю, что лучше принять горькую правду…
— Я не считаю, что поступаю хорошо, Мари, но мужчина есть мужчина… Для тебя теперь самое главное в жизни — Лизон. Ты кормила ее грудью, жила только ради ребенка! Я думал, что так и должно быть. Но я чувствовал себя лишним, ты перестала смотреть на меня, как раньше, перестала целовать…
Мари открыла было рот, чтобы возразить, но он жестом попросил ее помолчать.
— Только не сердись! Конечно, иногда ты целовала меня, когда дочка спала, — чмокала в щеку, как друга. Но ни вечером, ни ночью я не смел к тебе подступиться. Мать посоветовала мне оставить тебя в покое на время, потому что этого требует природа. Но мне это ожидание показалось таким долгим! А Леони всегда была перед глазами, целыми днями… За столом… Она кружилась по дому, юркая, гибкая, веселая… Красивая девушка, к которой я не мог больше относиться как к сестре. Можешь назвать меня похотливым козлом, если хочешь, но когда я смотрел на нее, у меня кровь закипала в жилах, и я не мог удержать себя в руках.
Мари, которой вдруг стало трудно дышать, повторила ошеломленно:
— Назвать тебя «похотливый козел»? Но откуда ты взял это выражение?
— Так однажды назвала меня Леони!
Пьер опустил голову. Он хотел было взять жену за руку, но она не позволила. Теперь Мари почти кричала:
— Погоди-ка… Если Леони и вправду сказала тебе такую грубость, значит, ты зашел слишком далеко! О, Пьер, как ты осмелился?! Ведь она приехала в «Бори» маленькой девочкой! Я всегда любила ее, как родную сестру, и ты, мой супруг перед Господом, пытался ее соблазнить!
Мари встала со скамейки. Ей хотелось плакать, в крике выплеснуть свое отвращение, ударить Пьера… Открыв в сердце неисчерпаемые запасы гнева, она испугалась. Пьер тоже поднялся.
— Мари! Видишь теперь, от разговоров не становится лучше. Ты убегаешь? Что ж, пользуйся тем, что ты можешь бежать, а я — нет!
Она замерла как вкопанная. В голосе мужа, когда он намекнул на свое увечье, улавливалась искренняя печаль. Потом до нее донесся странный звук, похожий на сдерживаемое рыдание. Мари, задыхаясь, прислушалась. Пьер, оставшийся позади, плакал, бормоча:
— Мари, моя маленькая Мари из «Волчьего Леса», я только тебя люблю! Леони я всего лишь хотел поцеловать на Новый год! Как я жалею об этом поступке, если бы ты знала… Она дала мне пощечину, пристыдила меня…
Мари повернулась и, подойдя к мужу, добавила жестко:
— И поэтому бедняжка Леони решила уехать из дома, который был единственным ее убежищем! Из-за тебя! Ты теперь сожалеешь, но это не помешало тебе отправиться в Лимож, чтобы свидеться с ней и добиться желаемого!
Пьер не отвечал. Мари подошла к нему вплотную и стала трясти его за плечи:
— Ну, признавайся, это из-за тебя папа не нашел Леони на квартире? Соседка сказала, что она переехала, и теперь мы не знаем, где ее искать. Я с ума схожу, когда думаю об этом! Скажи, Пьер, тебе меня мало?
Он вдруг мрачно захохотал сквозь слезы, а потом заговорил словно пьяный или сумасшедший:
— Конечно, мне бы хватило тебя, дорогая, если бы ты думала обо мне, как я о тебе! Ты красивая, ласковая, я годами мечтал о тебе, но ты так и не смогла стать мне настоящей женой! Ты избегаешь меня, отталкиваешь! А я, хромой дурак, хочешь верь, хочешь нет, уже не один год, с самого дня свадьбы, твержу себе, что ты меня не любишь! О, поначалу мне казалось, что тебе хорошо со мной в постели, но после смерти нашего Жан-Пьера ты обо мне забыла, потом родилась Лизон. А у мужчин есть потребности. Я хочу нравиться, видеть, как женщина улыбается мне, желает меня. Но не обвиняй меня в том, что я поехал в Лимож за Леони, это неправда!
Мари была ошеломлена услышанным. Перед ней стоял ее супруг, но это был совсем другой Пьер, незнакомый ей. Нанетт оказалась права: став инвалидом еще в юности, Пьер нес свое увечье, как крест, сомневаясь в своей способности нравиться женщинам, в том числе и своей собственной жене…
— Пьер! Мне кажется, что голова у меня сейчас разорвется! Давай вернемся в дом. И прошу тебя, успокойся. Если папа увидит тебя в таком состоянии…
— Он будет счастлив! Он скажет про себя: «Скоро избавимся от этого кретина!»
Мари влепила мужу звонкую пощечину. Раньше с ней, от природы наделенной спокойным уравновешенным нравом, такого не случалось. Этот жест был выходом ее боли и гнева. Пьер потер щеку. Она зло посмотрела на мужа.
— Со мной можешь поступать как хочешь, но не смей плохо говорить о моем отце! Я запрещаю тебе!
— Ты мне запрещаешь? Нет, вы только послушайте! Бедная моя Мари, неужели ты до сих пор не поняла? В этом проклятом бараке со мной никто не считается! Ну конечно, ты скажешь, что меня сделали управляющим, вытащили славного крестьянского парня из грязи и вывели в люди! А ты — ты девушка из хорошей семьи. Твой отец таки вбил тебе в голову, что я недостоин тебя! Я хромой, но еще не ослеп и не оглох! А теперь вспомни: когда ты плакала на чердаке в доме моей матери, ты была рада, когда увидела меня…
Мари стояла не шевелясь, онемев от удивления. Пьер смотрел на нее с такой злобой, что она испугалась. Он заговорил снова, скрежеща зубами от гнева:
— Я еще кое-что скажу тебе! Даже если тебе будет больно, пускай! Когда я ее поцеловал, Леони, мне показалось, что ей это вовсе даже не противно! И я думаю, учитывая мой опыт общения с женщинами, она не такая холодная, как ты… И если она и уехала, то именно поэтому!
— Замолчи, Пьер! Не разрушай все то, что я так люблю! Я обязательно поеду в Лимож! У меня есть адрес ее школы. Я сумею узнать правду. Леони не осмелится мне соврать, только не мне…
Супружеская чета молча поднялась по аллее к дому. Мари была вымотана до предела. В спальню они вошли, все так же сохраняя молчание. Мари подошла к кроватке, чтобы убедиться, что дочка мирно спит, потом легла, постаравшись как можно дальше отодвинуться от мужа. Заснула она на рассвете, решив скрыть от родных терзавшие ее душу страхи и сомнения.
Мари как раз думала, в какой день лучше съездить в Лимож, когда пришло письмо от Леони. Конверт молодая женщина вскрыла дрожащими руками, однако страхи ее оказались напрасны — ужасных разоблачений не последовало.
Леони в нескольких словах объяснила причину переезда на новую квартиру:
Дорогая Мари!
Хочу сообщить тебе новость и мой новый адрес, чтобы ты могла мне написать. Я съехала с квартиры, которую снял для меня папа Жан. Если бы ты знала, Мари, как я нуждаюсь в тишине, когда занимаюсь по вечерам! А у Жанин, соседки с верхнего этажа, как назло, вошло в привычку после одиннадцати ночи, а часто и в полночь, заниматься уборкой.
